Монах подумал, что настало время применить силу.
– Тот, кто мне это сказал, знал, что говорил! – прикрикнул он на больного. – Давай бумаги, бумаги давай, или не будет тебе отпущения!
– Плевал я на твое отпущение, каналья! – воскликнул Давид, выскакивая из постели и хватая Горанфло за горло.
– Однако, – забормотал тот, – у вас что, припадок горячки начался? Вы что, не хотите исповедаться? Вы…
Проворные и сильные пальцы адвоката впились в горло монаха и прервали фразу Горанфло; вместо слов послышался свист, очень похожий на хрипение.
– Нет, это я займусь твоими грехами, бесово отродье, – вскричал Николя Давид, – а что до горячки, то увидишь, помешает ли она мне задушить тебя!
Брат Горанфло был силен, но, по несчастью, находился в состоянии похмелья, когда выпитое вино воздействует на нервную систему, парализуя ее. Это расслабляющее воздействие обычно сталкивается с противоположной реакцией, выражающейся в том, что человек после опьянения вновь обретает свои способности.
Поэтому, только собрав все свои силы, монах смог приподняться в кресле и, упершись обеими руками в грудь адвоката, отшвырнуть его от себя, Справедливости ради заметим, что, как бы ни был расслаблен организм брата Горанфло, все же монах отбросил Николя Давида с такой силой, что тот покатился на середину комнаты.
Но тут же яростно вскочил и одним прыжком оказался у стены, где под черной адвокатской мантией висела длинная шпага, замеченная мэтром Бернуйе. Адвокат выхватил шпагу из ножен и приставил острие к горлу монаха, который, будучи истощен своим сверхчеловеческим усилием, снова упал в кресло.
– Пришла твоя очередь исповедоваться, – глухим голосом сказал Николя Давид, – или ты умрешь.
Почувствовав прикосновение холодной стали к горлу, Горанфло разом протрезвел и уяснил себе всю серьезность создавшегося положения.
– О! – сказал он. – Так вы вовсе не больны. Значит, ваша агония – чистое притворство?
– Ты забываешь, что ты должен не спрашивать, а отвечать.
– Отвечать на что?
– На мои вопросы.
– Спрашивайте.
– Кто ты такой?
– Вы сами видите, – сказал Горанфло.
– Это не ответ, – возразил адвокат, чуть сильнее нажимая острием шпаги на горло монаха.
– Какого дьявола! Будьте поосторожней! Ведь если вы меня убьете прежде, чем я вам отвечу, вы вообще ничего не узнаете.
– Ты прав. Как твое имя?
– Брат Горанфло.
– Так ты настоящий монах?
– А какой же еще? Само собой, настоящий.
– Почему ты оказался в Лионе?
– Потому что меня изгнали.
– Как ты попал в эту гостиницу?
– Случайно.
– И давно ты здесь?
– Шестнадцать дней.
– Почему ты за мной шпионил?
– Я не шпионил за вами.
– Откуда ты знаешь, что я получил бумаги?
– Мне это сообщили.
– Кто сообщил?.
– Тот, кто послал меня к вам, – А кто послал тебя ко мне?
– Вот этого я не могу сказать, – И все же ты скажешь.
– Ой-ой-ой! Святая дева! Я позову на помощь, я закричу.
– А я тебя убью.
Монах завопил. На острие шпаги адвоката показалась капля крови.
– Его имя, – сказал он.
– Ах, ей-богу, ничего не поделаешь, – ответил Горанфло, – я держался, сколько мог.
– Разумеется, твоя честь спасена. Ну, кто тебя послал ко мне?
– Это…
Горанфло еще колебался; он никак не мог решиться предать друга.
– Кончай же, – приказал адвокат, топая ногой.
– Ей-богу, ничего не поделаешь! Это Шико.
– Королевский шут?
– Да, он.
– А где он сейчас?
– Я здесь! – раздался голос.
И па пороге комнаты появился Шико, бледный, серьезный, с обнаженной шпагой в руке.
Глава 32.
О ТОМ, КАК ШИКО, ПРОБУРАВИВ ОДНУ ДЫРКУ ШТОПОРОМ, ПРОТКНУЛ ДРУГУЮ ШПАГОЙ
Узнав человека, которого он имел все основания считать своим смертельным врагом, мэтр Николя Давид в ужасе отшатнулся.
Воспользовавшись минутным замешательством адвоката, Горанфло отскочил в сторону, нарушив таким образом прямую линию, соединявшую его горло со шпагой.
– Ко мне, любимый друг! – завопил он. – Ко мне! На помощь! Спасите! Режут! Меня режут!
– А, любезный господин Давид! – сказал Шико. – Да неужто это вы?
– Да, – пробормотал Давид, – да, разумеется, это я.
– Счастлив вас видеть, – продолжал Шико.
Затем, повернувшись к монаху, сказал:
– Мой добрый Горанфло, пока мы полагали, что этот господин при смерти, твое присутствие здесь, как духовника, было необходимо, но теперь, когда выяснилось, что он чувствует себя как нельзя лучше, ему не нужен исповедник, поэтому он сейчас будет иметь дело с дворянином.
Давид попытался изобразить презрительную улыбку.
– Да, с дворянином, – подтвердил Шико, – который покажет вам, что он хорошего происхождения. Любезный Горанфло, – сказал гасконец, снова обращаясь к монаху, – сделайте мне одолжение – посторожите на лестничной площадке и последите, чтобы никто не вошел и на помешал нашей беседе; думаю, что она не затянется.
Горанфло не желал ничего лучшего, чем оказаться вне досягаемости шпаги Николя Давида.
Поэтому он осторожно описал полукруг, возможно теснее прижимаясь к стене, и, добравшись до двери, легко перепорхнул через порог; за время, проведенное в комнате адвоката, он потерял в весе не менее ста фунтов;
Шико спокойно закрыл за ним дверь и задвинул засов. Давид сначала взирал на эти подготовительные действия со страхом, вызванным неожиданным оборотом событий, однако мало-помалу пришел в себя, вспомнил, что он всеми признанный мастер фехтовального искусства, подумал, что в конечном счете он остался с Шико один на один, и когда гасконец, закрыв дверь за Горанфло, обернулся, адвокат уже стоял, опираясь спиной о спинку кровати, со шпагой в руке и с улыбкой на устах.
– Оденьтесь, сударь, – сказал Шико, – можете не торопиться. Я не хочу иметь никакого преимущества перед вами. Я знаю – вы знаменитый фехтовальщик и владеете шпагой, как сам Леклерк, но мне это безразлично.
Давид рассмеялся.
– Неплохая шутка, – сказал он.
– Да, – ответил Шико, – во всяком случае, мне она тоже нравится, потому что это я ее сочинил, а вы – человек тонкого вкуса, сейчас еще больше ее оцените. Знаете ли вы, зачем я пришел сюда, к вам, мэтр Николя?
– За недополученными ударами ремнем, которые я остался вам должен от имени герцога Майеннского в тот день, когда вы так ловко сиганули в окно.
