«Поздно заглядывать. Ты воспользовался последним и единственным Мостом. Все остальные уничтожены нашими нерадивыми Учениками».
«Учениками?..»
Честно говоря, я не сразу понял Хранителя.
«Ну да, Учениками. Норторы были нашими Учениками. А чему ты удивляешься? Могу удивить тебя еще, если тебе так нравится удивляться: они наши дальние потомки».
«Они?!»
«Ну да. Кстати, одного из них ты видел. Красавчик, правда?»
И мне вспомнилось лицо случайного попутчика, похожего на японца, но с невероятно белой кожей. Прекрасное лицо, будто вырезанное из белоснежного мрамора или глыбы льда. И тепла в нем было столько же, сколько в этой глыбе. Стоило о нем подумать, и заныли шрамы на груди. Давно они меня не беспокоили, и вдруг... К дождю, наверное. А почему тогда остальные шрамы не беспокоят?
«Норторы наши потомки, – повторил Хранитель уже без насмешки. – Вернее, потомки тех, кто задержался на прародине. Я ушел с первой волной, но нас называют... называли Вторыми. Нас готовили к этому миру, и мы готовились, прощались с родиной. А была еще одна волна... последняя. Не все сразу воспользовались Переходом: кто-то не захотел, кто-то не смог. Потом, когда гибель вплотную подошла к их миру – я давно уже не считаю тот мир своим, – по Мосту пришли отставшие. Те, что выжили там. И их потомки. Мутанты. Выродки. Они пришли... больные душой, искалеченные телом. Мы их приняли, стали учить жить в этом мире, но кто-то не захотел, кто-то не смог. Этот мир совсем не такой, каким стала моя прародина перед Исходом. А они так и не поняли этого. Мы старались облегчить им участь, многие брали их в Ученики и учили их многому, такому, что открылось нам здесь, в спокойном мире. Может, мы поторопились и слишком рано дали им много силы. Но мы долго жили в этом мире и не знали, что значит сражаться за каждый день, за каждый кусок... У меня был ученик-нортор. Он рассказал мне кое-что... потом. Даже Ипшам я дал меньше, чем ему. Все-таки потомок и родная кровь. Или чувство вины проснулось? Я мог бы стать таким же, если бы остался. Я ошибся. Мы все ошиблись и дорого заплатили за это. Но они... они тоже ошиблись! Представляешь, эти выродки... они заперли себя в этом мире. Навсегда!» – с радостной злостью закончил Хранитель.
«А как же Врата? – Кто-то из оборотней говорил мне о них. – Разве они никуда не ведут?»
Хранитель засмеялся. Хорошо, что я не услышал этого смеха, только почувствовал. Так мог бы смеяться умирающий, зная, что его убийца умрет вместе с ним. А может быть, и раньше.
«Ведут. Врата ведут сюда! – опять почувствовал я злорадный смех. – Ученик не только не превзошел учителя, он даже не дотянулся до его уровня. Все Врата открываются только в одну сторону. Эти выродки... они соединили мир с такими местами, куда их учителя не спешили соваться. Теперь сюда лезет всякая дрянь. Этим выродкам приходится убивать ее, чтобы самим хоть как-то жить. Думаю, они не сразу поняли, что натворили, а потом... потом стало слишком поздно что-то менять. Разрушить легче, чем построить на обломках. Часто построенное оказывается хуже разрушенного. Но еще чаще на обломках так ничего и не строится, остаются только руины...»
Кажется, Хранителю давно хотелось выговориться. И чтобы слушатель не только слушал, но еще и понимал, о чем с ним говорят. Я почти дорос до идеального слушателя – идеальный молчит, а я спросил:
«И ничего нельзя исправить, совсем ничего?»
«А зачем? Думаешь, меня это волнует?»
«Волнует. Не волновало бы – ты и думать бы о них забыл».
«А я и забыл, – заявил Хранитель. – Ты вот спросил – я ответил и... забыл».
Я вдруг мысленно увидел, как собеседник быстро приближается к двери, распахивает ее...
«Не верю! – бросаю ему в спину. Как нож в затылок. Чтобы только оглушить. – Не верю, что ты никак не можешь помочь!»
«Им?! Не смеши меня!..»
«Не им – этому миру!»
«А меня здесь больше нет. Мое тело убили. Здесь. В этом мире. И всех, кто мне был дорог, – их тоже больше нет. А моя сущность... Всего лишь случайный гость, турист, как говорят у вас. Так что мне нет дела до всего, что тут происходит. Пускай выродки сами разбираются. – Язвительный тон вдруг сменился всхлипом: – Ты бы видел, что они сотворили с временными потоками!»
И дверь захлопнулась. Очень быстро и громко.
Я остался один. Сидел, смотрел вдаль и ничего не видел. Слишком насыщенной оказалась лекция, слишком много информации вывалилось на меня. Я сидел, смотрел и не заметил, куда подевалась ночь. Вокруг было тихо и пусто. В душе тоже была пустота и боль. Двигаться не хотелось. Жить тоже не хотелось. То, что ночью казалось фантастически красивым, утром выглядело омерзительно.
Грязно-желтая земля, вся в трещинах и ожогах. Желтые обветренные скалы, похожие на обглоданные кости. Больное желто-серое небо прикрывало сверху всю эту мерзость. Солнца не было. Какое-то белесое пятно бельмом глядело на меня. Чем больше я смотрел на все это, тем сильнее мне хотелось зажмуриться, натянуть на голову одеяло, заснуть и не проснуться. В идеале – напиться и застрелиться. Давно мне не было так дерьмово.
Красота – страшная сила. Уродство, оказывается, тоже. Похоже, мне нельзя долго быть наедине с такой красотой.
– А где горы? – вдруг услышал я.
Повернул голову на голос и понял, что ошибся: я был не один.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
