Но неизвестные и не собирались лезть на копья. По площади, где они собрались, снова ударили огненные снаряды. Рауль увидел выпускающие их орудия - выдолбленные изнутри брёвна, скреплённые железными кольцами и поставленные на тележные колёса. Чтобы выстрелить, орудия ставили почти вертикально, поджигали фитиль продолговатого снаряда и совали его внутрь. Раздавался грохот, и очередной огненный болид вылетал из жерла "катапульты". По крутой дуге снаряды летели на площадь, и рвались - или на земле, прямо под ногами у алков, или над их головами, что оказывалось даже хуже. На площади воцарился ад: кто молился, кто богохульствовал, кто хрипел, брызгая кровью из пробитого горла, кто блевал и плакал... На миг Витязь Правды представил своих подчинённых на месте окружённых, и невольно по спине пробежали мурашки.
Теперь алкам было не до сопротивления. Может, настоящие вояки и смогли бы что-то сделать, хотя бы броситься в самоубийственную атаку, чтобы забрать с собой побольше врагов. Алки гибли жалко и страшно. Наконец, живая волна нападающих накрыла площадь, когда она схлынула, в живых остались лишь несколько алков.
...Рауль пробился к всаднику, командовавшего нападавшими, когда всё уже было кончено. Шлем снят, от мокрой, потной головы валит пар. Предводитель и пара рыцарей, комплекцией ничем не уступающих ему самому, деловито сортировали немногих пленных, отделяя рыцарей и командиров, начиная с пятидесятников, и сковывая снятыми с жителей деревни кандалами остальных. Рауль встретился взглядом с Авенатом, побитым и с замотанной окровавленным тряпьём рукой - и не удержался, злорадно ухмыльнулся. Поравнявшись со сколенцем, он отсалютовал окровавленным мечом и учтиво представился:
- Сир, люди зовут меня Раулем ван Хальдором. Витязь Правды третьего круга, сопровождал алкского рыцаря в ставку короля. Мы ваши должники: если б не вы, эти свиньи нас бы не выпустили. За чьё счастье будем мы молиться в храмах?
- Зовут меня Моррестом ван Вейфелем, - так же вежливо представился предводитель сколенцев. Кто ещё мог так яростно атаковать алков? - Я коннетабль городского ополчения Старого Энгольда, осуществлял разведку боем. Вы очень кстати отвлекли алков. Если б не вы, наших потерь было бы больше. Так что никто никому, считаю, не обязан. А этот, кого вы сопровождали...
- Вон он, - с полуслова понял Рауль. - Допросите его, эта свинья только что с Севера и хотел передать алкам, что на Севере объявилась какая-то Артси. Отчего-то он уверен, что она - восставшая из мёртвых Эвинна.
Показалось - или в глазах полководца сколенцев на миг зажглась безумная надежда, тут же сменившаяся привычной непроницаемой маской?
- Этого отдельно, - бросил Моррест соратникам. - Заковать в кандалы, в телегу его, но вреда не причинять. Глаз с него не спускать! У меня к этому хирве пара вопросов!
И уже совсем другим тоном, спокойно-доброжелательным, обратился к Раулю:
- А вам предлагаю присоединиться к нам. Вряд ли ваше начальство одобрит наши отношения, оно спит и видит, как бы ещё услужить алкам. Этим вот ублюдкам... Мы уходим в Нижний Сколен. Будьте нашими гостями в столице.
"А прав он, прав, - прикинув возможную реакцию настоятеля, сообразил Рауль. - Ну, да что уж теперь... Лучше сражаться за Сколен, чем быть вражьими холуями!"
- Счастлив принять ваше гостеприимство, Моррест-катэ, - чуть склонил голову, произнёс Рауль. - Но что будет с алхаггами? Вы видите, что они творят, и такое сейчас по всей стране. Приказ Амори - опустошить всю Алхаггию и оба Сколена... Если не верите, спросите пленных офицеров.
- Обязательно спрошу, - скрипнул зубами сколенец. - А алхаггов мы можем только предупредить, что сейчас и сделаем. Пусть идут в Сколен и готовятся драться вместе с нами. Увы, нам нечем удержать их нынешние полчища.
- Я слышал, у них более пятнадцати тысяч...
- Мы уже знаем. - Моррест повернулся к подчинённым: - Всё, собираем оружие, припасы, пленных - и айда обратно! Чтобы через час тут никого не было!
Но через час уйти не удалось. И через два, и через три. Стоило посмотреть на то, что вытворяли эти выродки с женщинами... Моррест давным-давно привык к тому, что нравы в этом мире просты и незатейливы, как кочерга, и выражаются формулой: "Сила всегда права". Ну, и ещё сакраментальное: "Горе побеждённым". Но в то же время всегда был ограничитель, замешанный на собственной корысти: нельзя уничтожать крестьян, разрушать большие города, где ещё оставались мастера старой школы. Нельзя жечь поля с колосящейся пшеницей - просто потому, что сам победитель с запустевшей, обезлюдевшей земли не получит ничего.
Амори с самого начала, с резни сколенцев в Алкрифе двадцать четыре года назад, воевал по-другому. Не просто покорить сколенцев, присоединить их земли к своим и обложить данью, а перебить всех, у кого может возникнуть мысль о сопротивлении. Ну, а тех, кто сдался на милость победителя, непомерными налогами высосать досуха, сделать нищими и вечными должниками. А ведь он знает, что стричь надо в меру, не снимать шерсть вместе со шкурой - иначе то будет последняя "стрижка", и больше он не получит ни гроша. В Алкии именно так и поступают... Поступали до недавнего времени, пока не припёрло. Значит, не глупость это, не недоразумение, а часть истребительной войны против сколенцев как таковых. Местная разновидность плана "Ост". Осмысленный, расчётливый геноцид.
Но алхагги - не сколенцы. И поклоняются не Справедливому Стиглону, богу судье, а легкомысленной богине плодородия и любви, луны и летних тёплых дождей, Алхе. Оттого-то сами не пытались создать государство, тем более - собственную империю. Просто жили на своей земле, и правда самой тёплой и плодородной на Сэрхирге. Славили свою богиню, любили и растили детей.
На взгляд остальных народов Сэрхирга, они были легкомысленными, даже распутными: то, что позволялось на этой земле, не позволялось больше нигде. Вплоть до того, что первого ребёнка девушки нагуливали ещё до свадьбы. И мужчины не возражали, наоборот, без этого их не взяли бы замуж: как ещё определить, не пустоцвет ли попался? А чего стоят женщины-жрицы, все как одна весёлые и красивые, но в то же время и мудрые? Или непререкаемое, освящённое самой богиней право молодых прийти в полнолуние к алтарю богини, принести в жертву полевые цветы, и тогда жрица повенчает их... Или столь же железное правило, что жрица может быть жрицей лишь до тех пор, пока способна увлечь мужчину и выносить ребёнка, а после может лишь советовать молодой служительнице богини?
Какие развратники, ещё до Сколенской империи шипели жрецы Стиглона или Алка Морского: тут они и сейчас заодно. Но, конечно, они не видели того мира, откуда пришёл Моррест. Мира, где мужеложство уже воспринимается как обыденность, а засовывание мороженной курицы в некую часть женского тела - авангардным искусством. Ну, а попытки поставить наглых чужаков, тихой сапой захватывающих твою страну, на место - как фашизм. Посмотрели бы жрецы на тот мир - так и не возмущались бы "священным браком" жрицы с избранным по жребию мужчиной на вспаханном поле перед севом. Тем более, что сами под покровом ночи наведываются в бордели, и хорошо, если не к мальчикам. Эвинна рассказывала: даже Эльфер тут был не безгрешен...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
