с ним, Мерлин, а то мне за него тревожно. Он стал такой нелюдимый и резкий. Боюсь, ему пошли во вред долгие месяцы разлуки с мечом и седлом».
И Утер, радуясь предлогу покинуть Лондон, где жизнь сделалась ему не мила, мигом встрепенулся. Спешно собравшись, мы покинули город за несколько дней до свадьбы Аврелия с Игерной. Утер ее не перенес бы. Впрочем, мое общество не сильно его радовало.
Гордость мешала ему сказать это в открытую, но он винил меня, что я не встал на его сторону, забывая, что у Игерны есть отец, который не отдал бы дочь никому, кроме Аврелия.
Вам расскажут, что война с Пасцентом была недолгой и кровавой. Утер в своей ярости сметал на пути все. Если б это и впрямь было так!
На самом деле Пасцент сводил нас с ума, бесконечно уклоняясь от боя и заставляя гоняться за собой по всему королевству. Этот трус нападал на беззащитное поселение или хутор, забирал все ценное, поджигал дома и убивал тех, кто пытался противиться грабежу. В этом он был ничуть не лучше саксов. Хуже, потому что варвары не истребляют своих родичей.
Однако стоило появиться Утеру, как Пасцент исчезал. Да, негодяй был хитер, он умел и пограбить, и уйти от возмездия. Вновь и вновь мы видели на горизонте черные столбы дыма, мчались во весь опор, нахлестывая коней, и заставали сожженные житницы, мокрую от крови землю. Но Пасцента уже и след успевал простыть.
Прошла весна, установилось лето, а мы все бегали за ним, находясь ничуть не ближе к победе, чем в день отъезда из Лондона.
— Почему ты сидишь сложа руки? — как-то вечером спросил меня воевода. Мы вновь потеряли след Пасцента в холмах Гвинедда, и Утер был в гнетущем расположении духа. — Почему ты отказываешься мне помочь?
На столе рядом с его кубком валялся пустой бурдюк из-под вина.
— Я ни разу не отказал тебе в помощи.
— Тогда где твоя хваленая прозорливость? — Он вскочил и заходил по шатру, рассекая воздух сжатыми кулаками. — Где твои видения и голоса, когда они нужны нам больше всего?
— Все не так просто, как ты думаешь. Огонь и вода вещают по своей воле. Подобно вдохновению бардов, прозрение приходит без зова, и я не властен им управлять.
— Будь ты истинным друидом, ты помог бы мне, клянусь Вороном! — вскричал он.
— Я не друид и никогда не выдавал себя за друида.
— Ба! Не друид, не бард, не король — ни то ни се! Кто же ты, Мерлин Амброзий?
— Я человек и хочу, чтоб со мной обращались по-человечески. Если ты позвал меня, чтобы осыпать бранью, поищи себе другую мишень.
Я поднялся, чтобы уйти, но он еще далеко не закончил.
— Я скажу тебе, кто ты. Ты умеешь быть всем и никем. Ты вполз к нам змеей, наговорил вкрадчивых словес, украл у меня Аврелия... возбудил его против меня... — Утер уже трясся. Он, видимо, долго себя накручивал и теперь разом выпустил наружу весь скопившийся пар. Винить меня было легче, чем честно взглянуть на причину своих несчастий.
Я повернулся и вышел из шатра, однако он выбежал следом, крича:
— Я скажу тебе, Мерлин, я знаю, кто ты такой: льстец, обманщик, лукавый друг!
Его устами говорил гнев, и я не слушал.
— Отвечай! Почему ты не хочешь мне отвечать? — Он грубо схватил меня за руку и развернул к себе. Пот, пропитанный винными парами, струился по его лицу. Он пошатывался.
Стоявшие неподалеку дружинники недоуменно смотрели на нас.
— Утер, очнись! — рявкнул я. — Ты позоришь себя перед своим войском.
— Я обличаю глупца! — заорал он, скалясь в ухмылке.
— Прошу тебя, Утер, довольно. Единственный глупец, которого ты обличаешь, это ты сам. Иди в шатер и проспись.
Я вновь попытался уйти, но он держал меня крепко.
— Давай! — заорал он, чернея от пьяного гнева. — Покажи, кто ты есть! Изреки пророчество!
Я сдвинул брови. Будь мы одни, я мог бы оставить эту выходку без внимания или как-то его утихомирить. Однако на нас глядели его воины, и не только его. Мы были в Гвинедде, и Кередигаун прислал в подкрепление своих людей. Утер завел дело слишком далеко и теперь не мог повернуть обратно без ущерба для своей репутации.
— Ладно, Утер, — произнес я громко, чтобы нас слышали. — Я исполню твое желание.
По его лицу расползлась глупая торжествующая улыбка.
— Да, исполню, — продолжал я, — но за последствия не отвечаю. К добру ли, к худу все обернется — пеняй себя.
Я сказал это не потому, что боялся и хотел заранее себя оградить, но чтобы Утер понял — это не детская игра и не фокусы для невежд.
— О чем ты? — В голосе его прорезалось подозрение.
Я отвечал прямо:
— Это тебе не значки на пергаменте разбирать. Это дело странное и непредсказуемое, чреватое многими опасностями. Я управляю им не больше, чем ты ветром над головой или пламенем костра.
— Не рассчитывай меня напугать, — сказал Утер. Несколько воинов поддержали его криками. Они желали, чтоб победа осталась за их предводителем.
— То, что я совершу, произойдет на глазах у всех, чтобы и вы знали истину, — обратился я к ним. — Эй, ты, — я указал на того, что стоял ближе к костру. — Повороши пламя, подбрось дров! Мне нужны алые уголья, а не потухшие головни.
На самом деле необходимости в этом не было, но я тянул время, чтобы успокоиться и чтобы Утер немного пришел в себя. Это сработало, потому что Утер закричал:
— Ты что, не слышишь! Делай, что тебе сказали, да поживее!
Покуда воины бросали в костер дубовые ветки, я пошел в шатер за посохом и плащом. В них тоже не было никакой надобности, но я решил, что не вредно произвести впечатление. Искусство не должно казаться слишком простым, не то люди перестанут его уважать.
Пеллеасу все происходящее явно не нравилось.
— Что вы собираетесь делать, господин?
— То, о чем попросил меня Утер.
— Но, господин мой Мирддин...
— Пусть узнает! — выкрикнул я, потом смягчился. — Ты не зря тревожишься, Пеллеас. Молись, мой друг. Молись, чтоб нам не выпустить в мир такую опасность, какую мы сами не в силах будем сдержать.
Чуть позже
