Она была маленькой, изящной и до невозможности очаровательной.
– Снежинка, это моя невеста. Ее зовут Меррон.
Сержант на полном серьезе представлял Меррон своей кобыле. И та, подойдя ближе, окинула Меррон ревнивым взглядом. Потянулась к волосам, коснулась губами и фыркнула.
– Одобряешь?
– А тебе ее одобрение надо?
Похоже, надо.
Интересно, а если он ненормальный, то получится ли у Меррон отказаться от брака? Но Меррон разжала кулак, предлагая Снежинке несъеденные орешки. И та брала их с ладони аккуратно, бережно даже.
– Я таких никогда не видела. – Меррон, осмелев, провела по шее.
– Таких больше нет. Снежинка последняя.
И она немолода.
– Сколько ей?
– Двадцать.
Много для лошади. Но, кажется, говорить об этом не стоит. Сержант смотрел на лошадь с такой нежностью, с которой никто и никогда не смотрел на Меррон.
И вряд ли посмотрит.
Ничего, Меррон обойдется. Она привыкла.
В деннике обнаружилась соломенная гора, на которую Меррон присела. Стыдно признаться, но ей всегда нравились конюшни. Здесь было свободней, чем дома, и, главное, лошадям нет дела до того, как ты выглядишь и насколько соответствуешь ожиданиям. Лошади слушали Меррон, а она слушала лошадей. И ездить верхом научилась рано, по-дикому, если верить тетушке.
Сержант вышел и вернулся со скребками. Куртку снял, пояс с оружием. Он чистил и без того вычищенную до блеска лошадь, что-то приговаривая шепотом, точно пытаясь убедить. А Снежинка и кивала, и трясла головой. Спорила?
Наблюдать за ними было интересно.
И когда Сержант закончил, Меррон огорчилась: пора возвращаться. Тетушка спрашивать станет… И что ей соврать? Правде в жизни не поверит.
– Орехи откуда? Она их любит. – Сержант присел рядом. Теперь от него отчетливо пахло лошадью, но это не было неприятно.
– Угостили… многие приносят с собой.
– Развлекаться?
– Да.
– Там шестнадцатилетняя девочка, которая посмела вступиться за себя.
– И убила.
– Ну, она же не знала, что следует уважать права других людей, – сказал как-то очень зло. А ведь ничего смешного в правах нет!
– Она нарушила закон! И по закону…
Сержант вдруг повернулся и, впившись в плечи Меррон, развернул к себе:
– По закону я могу многое с тобой сделать…
Когда он злой, то даже интересно. А что, если его поцеловать? Меррон попробовала. И укусить за губу. За шею тоже. Кожа сухая и жесткая.
– Женщина, что ты творишь?
Меррон пока не уверена, но идеи у нее есть. В конце концов, она неплохо ездит верхом, и конюшни ей нравятся… вот только платье, похоже, крепко пострадает. И да, без него определенно лучше.
Сорочка тоже лишняя.
Но странное дело, впервые Меррон не испытывает стыда за собственное, такое несовершенно тело…
– Теперь ты на мне точно не женишься. – Она выдыхает это в сжатые губы Сержанта.
По словам тети, мужчины избегают развратных женщин. А этот только рассмеялся:
– Нет, дорогая. Так не пойдет. Ты меня завлекла в укромное место. Обесчестила… развращаешь… А теперь еще и замуж идти отказываешься? Что с моей репутацией станет?
Похоже, тетушкин жизненный опыт следовало признать неполным.
– Выйдешь… куда ты денешься.
Проклятье, а она уже почти согласна…
Тисса не плакала. Не кричала, требуя немедленно все прекратить. Не обвиняла, опять простив за все и сразу. Не оттого ли было невыносимо тяжело смотреть ей в глаза?
Урфин смотрел.
Заставлял себя улыбаться, говорил какие-то глупости, которые придумывал на ходу. И повторял раз за разом, что не надо бояться. Он не позволит ее тронуть. Все получится. А если нет, то… Гавин и Долэг на корабле Аль-Хайрама. Кайя уберет Изольду, а остальных не жаль.
Разве что дока, который не выдержал и все-таки сорвался на крик, пытаясь дозваться. Правда? А кому она нужна. Вот вывернуть чужую жизнь наизнанку, убедиться, что тот, кто рядом, ничуть не лучше тебя и твоего соседа, – это да… док попытается бороться и погибнет. Этого не оценят. Привыкли к чужим жертвам. И еще тот паренек, проводивший вскрытие. Он и вправду умеет разговаривать с мертвецами.
Паж Изольды… другие дети… детей в замке немного, и они не виноваты.
Как и люди, живущие за стенами замка. Чуму стены не удержат.
А Урфина не удержат люди.
И лучше бы у него получилось все так, как он задумал. Ждать уже недолго, но выдержит ли Тисса? И сумеет ли простить потом, когда все закончится?
– Назовите, пожалуйста, ваше имя.
– Амелия. Леди Амелия Андерфолл.
Сегодня на ней строгий наряд, даже чопорный. Достойная юная леди, чья репутация сверкает, как свеженачищенное серебро или, скорее, посеребренная латунь.
– Зачем она здесь? – Тисса не шепчет, но голос ее стал очень тихим.
И разговаривает мало, сама не замечая, как гаснет. Это еще не смерть, но близко. И Урфин сходит с ума от бессилия и еще потому, что действительно с ума сойти нельзя, – безумие означает проигрыш.
Слишком многие следят за каждым его шагом.
Ждут, когда оступится.
– Она пришла мстить.
– Мне?
– Нет, Тэсс, мне.
Ладони сухие, холодные. И на левой уже проступает красное пятно. На шее появилась сыпь, однако Тисса ее словно и не замечает. Но уже завтра сыпь поднимется на щеки, потом коснется лба. Кожа набрякнет и сделается жесткой, шелушащейся.
Если бы был другой выход…
– Расскажите, что вы видели? – Кормак весьма любезен.
Вчера он так искренне выражал сочувствие по поводу неудачного брака. Надеялся, что Урфин сорвется? Ударит? Даст повод себя запереть?
Разочарован ли? Или просто усилит нажим?
– Я… присутствовала на зимнем балу, который был совершенно чудесен! – Восторг леди Андерфолл неуместен, но понятен. И ей прощают восторг.
– И там вы познакомились с мормэром Дохерти и его невестой?
– Да! Я была так рада, что отец представил меня!
– Она говорит неправду. – Тисса сжала пальцы, и Урфин не устоял перед искушением – поцеловал их. Смотрят? Пускай.
– Конечно, она говорит неправду. Но она хорошо управляется с собой. И Кайя не видит, что ложь – это ложь.
– И что было дальше?
Вздох. Поникшие плечи. Дрожащие руки прижаты к груди. Амелии не хочется рассказывать, но она осознает, сколь важно помогать суду.
– Их светлость отвлекли, а леди Тисса не пожелала говорить со мной. Наверное, я ей не понравилась. Она ушла… а мне было так неудобно. И я пошла следом.
– Что вы увидели?
– Мне неловко… – Совершенно неловко, и румянец на щеках – лучшее тому подтверждение. Теперь каждому видно, что Амелия – невиннейшее существо, помимо воли втянутое в чужие интриги.
