... Зато в самом штабе отряда обстановка была вполне революционная. Вот еще выдержки из следственного дела ВЧК:
...»Уполномоченный Военного контроля, арестованный поповцами, показал, между прочим, следующее: «Попов был выпивши, и кроме него еще несколько человек, которых я не знал, были тоже заметно выпивши. Попов и другие руководители старались громко при своих солдатах говорить, что много новых частей примкнули к ним, что телеграф занят и по всей России отправлены уже инструкции. Какой-то отряд был приведен в штаб Попова под угрозой расстрела, если они не примкнут к поповцам...»[230]
... Берзин К. И., член батальонного комитета: «В штабе нас окружили пьяные матросы. Нам говорили, что многие полки присоединились к левым эсерам. Нас убеждали, что т. Ленин и Троцкий продали Россию, и они, левые эсеры, дескать, призывают теперь к восстанию против насильников».
... Звядевич, шофер. Арестован поповцами. В штабе ему солдаты говорили: «Сегодня будет крах большевистской власти, а потому тебе незачем ехать в Кремль. На Кремль уже наведена артиллерия. Ты лучше оставайся у нас; мы дадим тебе жалованье, и ты будешь работать на своей машине «.
... Швехгемер В. И., председатель полкового комитета 1-го Латышского стрелкового полка, был арестован и доставлен в штаб Попова, где Попов говорил, что по постановлению ЦК партии эсеров убит германский посол Мирбах и мы требуем немедленного выступления против германцев. «Мы не против Советской власти, но такой, как теперь, не хотим... Теперешняя власть – соглашательская шайка во главе с Троцким и Лениным, которые довели народ до гибели и почти ежедневно производят расстрелы и аресты рабочих. Если теперешняя власть не способна, то мы сделаем, что можно будет выступить против германца». Далее указывает Попов, что все воинские части на стороне эсеров. Только латыши не сдаются. «В крайнем случае, – говорил Попов, – мы сметем артиллерийским огнем Кремль с лица земли ««.
Впрочем, несмотря на стр-р-рашные угрозы, когда на следующее утро подошли латышские части и начали стрелять из орудий, бойцы отряда попросту разбежались, бросив арестованных. Забавно, но в спешке они забыли и Блюмкина, который находился неподалеку в лазарете. Возможно, это его и спасло. 7 июля, еще не остыв от происходящего, по горячим следам комиссия ВЧК приговорила к расстрелу тринадцать человек, в том числе и Александровича, заместителя Дзержинского. Если бы Блюмкина поймали, могли прислонить к той же стенке. А так он, переодетый солдатом и под чужим именем, пролежав несколько дней в больнице, сумел бежать.
Вот и все события «мятежа левых эсеров». Как видим, не густо. Назвать это не то что мятежом, а даже попыткой его язык не поворачивается. В руки «восставшим» попали Дзержинский, Лацис, еще несколько десятков разного уровня комиссаров, но «повстанцы» не только не расправились с ними (никого даже не ударили), но и не попытались использовать их в качестве заложников. Последнее позволяет квалифицировать пресловутый «мятеж» как пьяный кабак. Из чего следует вывод, что либо бардак в партии левых эсеров превосходил все мыслимые и немыслимые границы, либо... цель выступления состояла вовсе не в захвате власти, а в чем-то другом.
А теперь давайте посмотрим, что на самом деле произошло. То, что никакой попытки переворота не было, видно из вышеизложенного. Впрочем, левые эсеры и сами неоднократно заявляли, что не собираются брать власть, что все арестованные большевики будут в ближайшее время освобождены. Так что единственным реальным деянием данного мятежа было убийство германского посла. С какой целью? А с какой целью, спрашивается, когда государства стоят на грани войны, представители спецслужб демонстративно, не стесняясь, убивают дипломатов?
Решение об использовании террора как средства борьбы с Брестским договором было принято еще в апреле 1918 года, на II всероссийском съезде партии левых эсеров. Принимали его на закрытом заседании и, по-видимому, в настолько узком кругу посвященных, что об этих планах не знали даже многие эсеровские руководители. В качестве возможных жертв были намечены генерал Эйхгорн, командующий оккупационными войсками на Украине, посол Мирбах и сам кайзер. Они даже отправили специального эмиссара в Берлин на предмет выяснения: что думают немецкие социал-демократы по поводу убийства кайзера – чем до смерти перепугали этих самых социал-демократов. 24 июня ЦК партии подтвердил решение о теракте. (Имена тогда не оговаривались, но едва ли сидящие в Москве левоэсеровские вожди имели в виду кайзера.)
Этой цели – срыву Брестского мира – была подчинена вся деятельность левоэсеровской партии с марта по июль 1918 года. Например, работа крестьянского бюро ВЦИК, возглавляемого Марией Спиридоновой. Во время поездок по Псковской области его служащие не столько занимались своим прямым делом, сколько пытались организовывать антигерманские провокации.
Само убийство явно было приурочено к V съезду Советов, который начал работу 4 июля. По показаниям арестованного в конце концов Блюм- кина, первоначально оно было намечено на пятое число, а затем, по организационным причинам, перенесено на день. Эсеровская делегация на съезде с самого начала вела себя хулигански – делегаты свистели, кричали, не давали выступать большевикам. Как они намеревались использовать теракт, неясно – им попросту не дали этого сделать.
Пьяные матросы воспринимали свое выступление как низвержение Совнаркома. Однако их вожди относились к делу иначе. Еще 24 июня члены ЦК левоэсеровской партии особо оговаривали, что этот теракт направлен против политики Совнаркома, но никоим образом не против большевиков.
По показаниям Дзержинского, член ЦК левых эсеров Черепанов говорил: «Мир сорван, и с этим фактом вам придется считаться, мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине, мы пойдем в подполье, пусть займут немцы Москву». А П. Смидович вспоминал, что тот же человек сказал ему: «Мирбах убит. Брестский мир, во всяком случае, сорван. Теперь все равно война с Германией, и мы должны идти против нее вместе». То есть, заниматься организацией «священной войны» будут никоим образом не левые эсеры, а Совнарком – правильное решение! Если судить по «мятежу», этой компании нельзя было доверить даже перегонять стадо коров с фермы на ферму – растеряют по дороге. Воевать станут большевики, а эсеры, по-видимому, займутся критикой – судя по направленности их предыдущих заявлений, за излишнюю кровожадность, ибо и революции, и войны должны проходить, конечно же, беспощадно, но без пролития крови.
... И снова все хитрые расчеты поломал Ленин. Смотрите, что он сделал! Воспользовавшись нелепой бузой отряда Попова, он обвинил партию левых эсеров не в намерении развязать войну, а в попытке захвата власти путем государственного переворота, тем самым сняв все претензии к действующим советским властям. Это был путч, господа, мы его подавили, графа Мирбаха, конечно, очень жаль, но советское правительство тут совершенно ни при чем. А в подкрепление своего заявления приказал немедленно арестовать всю левоэсеровскую фракцию съезда Советов – более четырехсот человек. Их взяли в тот же день. Около ста человек отпустили сразу же, остальных через несколько дней, после окончания съезда. Надо было убрать оттуда левых эсеров, чтобы они не могли развивать провокацию – сами же эти люди были Ленину совершенно не нужны.
Большинство левоэсеровских деятелей в Москве ко всем этим делам оказались непричастны, а на местах о случившемся в столице попросту ничего не знали – и потому весьма удивлялись, когда их боевые отряды стали разоружать, а от них требовали заклеймить позором собственный ЦК. Но это уже не важно. Ленину удалось сорвать почти стопроцентно успешную провокацию, выдав ее за государственный переворот и объявив, что убийство посла было сигналом к нему, а не целью провокации. Все обошлось довольно легко. 14 июля временно исполняющий обязанности посла Германии Курт Рицлер обратился с просьбой о вводе в Москву для охраны посольства батальона германских войск с пулеметами и минометами. Это, конечно, неприятно, нарушает суверенитет и пр. – но это, по крайней мере, не война. Правда, немецкий батальон, учитывая состояние Красной Армии и Красной гвардии, был серьезной военной силой...
Трудно сказать, как бы все обернулось – но помогла война. В тот же день, 14 июля, началась вторая битва на Марне, и немцам стало не до Советской России. Наркоминдел Чичерин отказал Рицлеру, пообещав обеспечить безопасность посольства. Сошлись на тысяче красногвардейцев. В конце концов, Блюмкин и Сергеев не силой ворвались в здание, и никакая охрана тут бы не помогла...
Как видим, и после Октябрьской революции вопрос о мире был линией границы, разделяющей политические силы. И как-то уж очень это просто – искать причины событий в беззаветной преданности мировой революции. Ведь руководство как «левых коммунистов», так и левых эсеров состояло из опытных политических бойцов, в октябрьские дни получивших изрядный опыт практической работы – и вдруг эти беспредельно наивные, на грани полного идиотизма, политические теории.
