Всего один день понадобился Советскому правительству, чтобы достигнуть серединной позиции между разумом и верой. 19 февраля под утро, на заседании Совнаркома перевесом в один (!) голос все-таки победили Ленин и присоединившийся к нему Троцкий, которые немедленно отправили в Берлин радиограмму о готовности советского правительства подписать мир на германских условиях.
Буря была страшная. ВЦИК разделился, не в силах определить, одобряет ли он эту телеграмму или намерен ее отозвать. Стоявший на левых позициях Петроградский комитет опросил представителей районов – практически все, кроме Выборгского, где голоса разделились, были против капитуляции. Несмирившиеся «левые» – четверо членов ЦК (Бухарин, Урицкий, Ломов, Бубнов) и еще семь известных деятелей партии подписали заявление, осуждающее заключение мира, как удар по делу социалистического строительства. Подобную резолюцию приняли и левые эсеры. Российская столица начала готовиться к «революционной войне».
И тут выяснилось, что голосовать за войну рабочие и солдаты готовы, а вот идти воевать категорически не хотят. В гарнизоне прошли многочисленные митинги, где солдатики обещали стоять насмерть – но когда на следующий день их попытались перебросить на фронт, войска попросту отказались подчиниться приказу. Исключением стал полк латышских стрелков и отдельные солдаты из разных частей.
С мобилизацией заводских рабочих дело обстояло лучше, но ненамного. Районные Советы создавали собственные комитеты обороны, по всему городу шли митинги – однако число призывников оказалось ничтожным. К 26 февраля добровольцев набралось всего около 10 тысяч человек – да и то записывались, в основном, не в Красную Армию, а в многочисленные отряды с громкими названиями, выборными командирами и полным отсутствием дисциплины. Как поведет себя эта толпа, когда придет пора садиться в эшелоны, было совершенно неясно (не говоря уже о поведении на поле боя). Плюс к тому имелось в наличии некоторое число левоэсеровских боевых отрядов – а что такое левоэсеровский отряд, мы увидим в следующей главе.
Впрочем, нельзя сказать, что усилия по организации обороны города оказались совсем уж бесплодными. Вскоре обозначилось одно их важное и полезное следствие. Петроградские рабочие, осознав, что во имя «революционной войны» под пули придется идти им самим, как-то сразу поправели. Коллективы, один за другим, начали высказываться за «похабный мир».
... А немцы тем временем не спешили отвечать на телеграмму Ленина и Троцкого. Наступление продолжалось широким фронтом на Ригу, Ревель и Псков и далее на Петроград. Над российской столицей нависла угроза захвата.
В ночь с 22 на 23 февраля новый глава российской делегации в Бресте Чичерин передал условия мира. Теперь они были уже другими, но выбирать не приходилось. Днем по этому поводу собрался Центральный Комитет – однако если кто думает, что «левые большевики» поумнели... Над партией, впервые с 1904 года, всерьез нависла опасность раскола. За принятие немецких условий голосовали семь человек (Ленин, Сталин, Зиновьев, Свердлов, Стасова, Сокольников и Смилга), против – четверо (Бухарин, Бубнов, Ломов, Урицкий). К счастью, еще четверо «левых» все-таки воздержались (Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе) – но не потому, что были за мир, а чтобы не допустить раскола в партии. Они хорошо знали Ленина и понимали, что Ильич, оказавшись в меньшинстве, решению большинства не подчинится.
Однако до победы было еще далеко. Окончательное решение принимал не ЦК большевиков, а ВЦИК. ЦК определял всего лишь позицию большевистской фракции этого органа – в той мере, в какой она соглашалась ему подчиниться. А еще во ВЦИК присутствовали левые эсеры, которые были по-прежнему против мира. И снова, в сотый уже раз, возникла дискуссия все с теми же аргументами. Однако нависавшие над Петроградом немецкие войска все же действовали на нервы. Результат голосования был: 112 – за принятие германских условий, 86 – против и 22 воздержавшихся – как видим, снова пятьдесят на пятьдесят, даже под угрозой захвата столицы. В 4.30 утра, за два с половиной часа до срока окончания немецкого ультиматума, Ленин получил право все же заключить мир.
Между тем, даже получив согласие советского правительства, немцы не торопились сворачивать наступление, которое так хорошо шло. 24 февраля они взяли Псков и продолжали наступление. Большевистское руководство не знало, что это была уже не настоящая, а «психическая» атака. Немцы не собирались брать столицу России. Они хотели добиться капитуляции советского правительства и получить землю и деньги, а не становиться правительством охваченной хаосом огромной страны. И они своего добились.
3 марта в Брест-Литовске был подписан новый мирный договор, согласно которому:
Россия теряла польские, украинские, белорусские и прибалтийские губернии, Финляндию, а также Карскую область и Батумский округ на Кавказе. (В реальности немцы очень скоро вступили в соглашение со ставшей к тому времени независимой Грузией и ввели войска на ее территорию.)
Советское правительство заключало мир с Украиной. Де-юре это означало признание ее независимости, а де-факто – оккупацию Украины германскими войсками. (Что и было основной целью всей интриги. Как видим, их интересы также на удивление постоянны.)
Армия и флот должны быть демобилизованы – впрочем, они и так уже практически не существовали.
Балтийский флот выводился из баз в Финляндии и Прибалтике[226], а Черноморский полностью со всей инфраструктурой передавался Центральным державам.
Россия выплачивала 6 миллиардов марок репараций, а также 500 млн золотых рублей (450 тонн золота) в качестве компенсации убытков, понесенных Германией в ходе революции.
Советское правительство обязывалось прекратить революционную пропаганду в Центральных державах и в образованных на территории Российской империи союзных им государствах.
Разница между первыми и вторыми германскими требованиями – то, во что обошлись Советской России теории «левых коммунистов».
... Но безумие не закончилось – оно продолжалось и дальше. Брестский мир предстояло еще провести через съезд РСДРП(б) и ратифицировать на IV съезде Советов.
VII съезд РКП(б)[227], состоявшийся 6–8 марта 1918 года, строго говоря, таковым не являлся. ЦК решил, что он будет считаться правомочным, если на нем соберется половина от числа делегатов предыдущего съезда, то есть 79 человек с решающим голосом. В реальности их оказалось тридцать шесть. Но съезд все равно провели, поскольку надо было вынести решение, которого станет придерживаться большевистская фракция на съезде Советов. И снова спорили – два дня. Именно тогда довел до логического конца свою позицию Бухарин. Ее суммирует Александр Рабинович:
«В ответ на неоднократные ленинские обвинения в том, что «левые коммунисты» упорно не желали посмотреть в лицо действительности... он напомнил Ленину; что «левые коммунисты» наоборот, всегда последовательно придерживались принципа, что русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала... Что могло помочь революции оптимизировать возможности выживания? Ответ Ленина: мирная передышка... Ответ Бухарина: революционная война. По мере того, как германские войска будут продвигаться в глубь России, все больше рабочих и крестьян, возмущенных угнетением и насилием, будут подниматься на борьбу. Вначале не имеющие опыта партизанские отряды будут терпеть поражение. Однако в ходе этой войны рабочий класс, разобщенный в условиях экономического хаоса, объединится под лозунгом свя- щепной войны против милитаризма и империализма. Рабочие и крестьяне научатся пользоваться оружием, создадут армию и, в конце концов, победят...»
Комментировать надо?
По счастью, опыт «священной войны» в Петрограде отрезвляюще подействовал на съезд, и тот, при 30 голосах «за», 12-ти «против» и 4-х воздержавшихся вынес следующую резолюцию:
«Съезд признает необходимым утвердить подписанный Советской властью тягчайший, унизительный мирный договор с Германией, ввиду неимения нами армии, ввиду крайне болезненного состояния деморализованных фронтовых частей, ввиду необходимости воспользоваться хотя бы даже малейшей возможностью передышки перед наступлением империализма на Советскую социалистическую республику...»
Далее говорится о том, что неизбежна война с империалистическими странами и в связи с этим о повышении дисциплины, всеобщем военном обучении и т.д.
«Съезд видит надежнейшую гарантию закрепления социалистической революции, победившей в России, только в превращении ее в международную рабочую революцию.
Съезд уверен, что с точки зрения интересов международной революции шаг, сделанный Советской властью, при данном соотношении сил на мировой арене, был неизбежен и необходим.
