Нии-но-Ама уронила взгляд на сияющий кедровый пол.
— Этого я сказать не могу.
Грубая повозка
Отрекшийся государь Го-Сиракава пробудился от криков и топота ног. Еще не отойдя ото сна, он сел на своем ложе, ожидая уловить в воздухе запах пожара.
В этот миг сёдзи с громким стуком распахнулась, и к нему вбежала прислуга.
— Владыка! Вы не спите?
— Нет. Который час?
— Час Обезьяны, господин, уже почти рассвело. Усадьбу Ходзидзё окружили воины! Они требуют вас!
«Ходзидзё, — напомнил себе Го-Сиракава, — но не То-Сандзё. Прошлое не повторяется». Однако, заворачиваясь в охотничье платье, он невольно представил, будто какой-то демонической силой перенесся назад во времени, к самому жуткому повороту своей судьбы. Выйдя в коридор, Го-Сиракава увидел, как женщины — служанки и знатные дамы — бегут, даже не прикрывая лиц, в страхе, что их вот-вот поглотит огонь. Со всей поспешностью, какую позволяли его старые члены, государь-инок выбежал за главные ворота на улицу.
Он был уже почти готов встретить там призраков Нобуёри и военачальника Ёситомо, взирающих на него сверху вниз со своих коней-драконов, а увидел всего-то Тайра Мунэмори — оробевшего, едва владеющего скакуном.
— Мунэмори-сан! Что это значит?
В ответ Тайра, отводя взгляд, указал на грубую воловью повозку, которая подкатила к воротам:
— Владыка, я должен просить вас скорей сесть в карету.
— За какие грехи должен я вновь переживать свои худшие минуты? — воскликнул Го-Сиракава. «Неужели нас подслушали, когда Дзёкэн давал мне совет? Однако я не подписывал никаких воззваний к Минамото. Тайра нечем доказать, что я замышлял против них!»
Впрочем, безмозглый Нобуёри был далеко не так суров на расправу. В этот раз ему, Го-Сиракаве, не отделаться одним заключением в библиотеке, а прогулка в карете может обернуться дорогой на плаху.
— Что затеял твой отец, Мунэмори? За какую провинность он так меня притесняет? Если я и направлял своего сына в делах государства, то лишь потому, что он еще молод. Однако, буде это неугодно князю Киёмори, я перестану давать ему советы.
— Я не знаю, владыка, — отвечал Мунэмори. — Отец лишь велел передать, что в городе может разразиться смута и он желает препроводить вас в усадьбу Тоба — ради вашей же безопасности.
Усадьба эта некогда принадлежала отцу Го-Сиракавы, прежнему государю-иноку Тобе, и, давно запущенная, стояла на самой окраине города.
— Значит, меня ожидает изгнание?
— Не знаю, господин.
— Дозвольте хотя бы взять с собой стражу и челядь!
— Не могу, владыка. Прошу, поторопитесь.
— Мунэмори-сан, как же я поеду без охраны? Вы ведь не допустите, чтобы бывшего государя подвергли такой опасности? Поезжайте же со мной и будьте моей стражей. Вы, Тайра, всегда с честью служили мне и всему нашему дому, так что зазорного в том ничего нет.
Мунэмори смятенно оглянулся.
— Я… я… Не могу, повелитель. Мне нужно знать волю отца. Прошу вас пожаловать в карету. Второго То-Сандзё нам не надо.
Го-Сиракава сник, поняв, что Мунэмори не обладает крепостью духа своего брата Сигэмори. «Теперь Киёмори не остановить. Может статься, жить мне осталось лишь несколько часов». Повесив голову, он забрался в нутро кареты. Только его престарелой кормилице, ныне монахине, дозволили сопроводить его в путь. Вся свита, которую ему отрядили, состояла из нескольких простолюдинов, числившихся в дворцовой страже, уроженцев севера. Ни один вельможа Тайра не вызвался охранять отрекшегося императора. Его утешало лишь то, что усадьба Ходзидзё не была предана огню и вдогонку ему не летят вопли гибнущих слуг и гостей.
Когда солнце взошло, заливая светом мостовую Судзяку, горожане вышли проводить выезд Го-Сиракавы. Многие, не таясь, плакали, ибо весть о произошедшем уже донеслась до них, и теперь все, как и сам узник кареты, опасались худшего.
«Вот, значит, до чего дошло, — твердил в уме Го-Сиракава, закрыв лицо рукавами. — Вот до чего дошло».
Перед алой занавесью
Мунэмори опустился на шелковую подушку перед алой полупрозрачной занавесью — только она разделяла сейчас его и государя Такакуру. Больше ему не приходилось просиживать на веранде снаружи, дожидаясь, пока министр донесет ему августейшую волю. Всего месяц минул с тех пор, как Киёмори наводнил город своей ратью. Однако скорый роспуск министров был встречен такой паникой, что воинам даже не пришлось проливать кровь. Если кто и погиб — то единственно вельможи, наложившие на себя руки.
Ни у кого не вызвало сомнений, что Тайра представляют теперь высшую власть в столице и вольны поступать, как им заблагорассудится. А поскольку великое множество министров отправились в ссылку, во дворце не осталось никого, кто бы мог вести переговоры от имени государя. Вот так привилегии силы и ранга вкупе с малолюдием дали Мунэмори возможность находиться в одной комнате с потомком великой Аматэрасу, как приближенному царедворцу. Ему в этом виделось что-то неприличное.
Положение усугублялось тем, что Мунэмори, по сути, захватил отца императора и заключил в отдаленном поместье с двумя лишь слугами.
— Владыка, — начал Мунэмори. — Моя сестра, императрица, говорит, что вы отказываетесь от пищи и все свое время проводите в молитвах.
— Она права, — ответил Такакура. Мунэмори не раз напоминали, как молод их государь, однако лицо его — совсем еще юношеское, затененное занавесью — было вдумчиво и печально.
— Государыня сказала мне, — продолжат Мунэмори, — что вы помышляете оставить трон и удалиться в схиму.
— Так и есть, — ответил Такакура.
— Господин Киёмори прислал меня передать, что не желает вам такой судьбы. В действительности вашего батюшку… поселили под защитой лишь затем, чтобы он не стал орудием в руках смутьянов. Мой отец желает, чтобы вы, будучи на пороге совершеннолетия, правили страной и назначали совет самолично, по своему усмотрению. Он столь уверен в вас, что отбыл в Фукухару, всецело вверив столицу вашему умелому руководству.
— Едва ли я могу править, — ответил Такакура, — пока мой отец, государь-инок, не передаст мне своих полномочий. Не напиши он мне писем с мольбами сохранить трон ради его спасения, я отрекся бы в ту же минуту, когда вы отправили его под надзор.
— Вовсе незачем так поступать, владыка, и к тому же огорчительно для подданных.
— Тогда малыш Антоку стал бы императором, — вымолвил Такакура. — Разве не этого жаждет князь Киёмори?
У Мунэмори вырвался сконфуженный смешок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
