Ёритомо стиснул зубы.
— Что ж, это будет… прискорбно.
— «Прискорбно»? И только-то? От вас ли я это слышу — Минамото, чей род был почти истреблен Тайра? Я понимаю, что нельзя проникнуться чувством другого, но мне удивительно, что ваша кровь не вскипает от ярости!
Ёритомо опять огляделся — не слышит ли кто — и ответил:
— Учитывая мое положение, добрый Монгаку, спасти род я могу единственно не привлекая внимания.
— Так ли много вы потеряете? Если Тайра Киёмори добьется полноты власти, что помешает его людям разыскать остатки вашего клана и добить его окончательно? Ваше время, быть может, уже истекает. По крайней мере, ударь Минамото сейчас, вы покроете себя славой и почетом. Случись же вам впредь бездействовать — и все знания, все достижения вашей семьи сгинут, точно драгоценные свитки в огне.
Ёритомо заметил какое-то движение в лесу и поспешил ответить, боясь, что его тюремщики возвращаются:
— Я тот, кто почитает закон, Монгаку. Сделаться отступником значило бы запятнать свою честь и честь рода вечным позором.
Монгаку тихо произнес:
— Я получил весть от Дзёкэна, Печати дхармы — одного из немногих, кому было дозволено разделить заключение государя-инока. Дзёкэн говорит, будто перед захватом Го-Сиракава размышлял над тем, чтобы выслать вам высочайший указ. Это ли не повод передумать?
Ёритомо застыл.
— Имей я государев приказ — разве мог бы ослушаться? Однако пока такой грамоты не пришло, я буду вынужден блюсти предписания своей ссылки.
Заметив, как монахи-стражники вышли из-за деревьев и движутся навстречу, Ёритомо встал со словами:
— Благодарствую, добрый Монгаку, за сегодняшний урок истории. У вас весьма любопытный взгляд на события прошлого. Теперь я должен отойти для молитвы. Как всегда, обещаю подумать над вашими словами.
— Непременно подумайте, — отозвался Монгаку. — Многие возблагодарят и восславят вас за это. Мы еще встретимся. — Монгаку поднялся и, поклонившись, пошел прочь.
Ёритомо бросил прощальный взгляд на Фудзи. В этот миг солнце заслонило облако, бросив легкую тень на гору-совершенство. Поднялся холодный ветер, вынудив Ёритомо запахнуть одежды плотнее. Он приветственно кивнул своей страже и побрел обратно к монастырскому подворью, спрятав руки в рукава для тепла. Неожиданно пальцы его левой ладони нащупали сложенный лист бумаги. Ёритомо не стал его вытаскивать, и без того зная, что в нем. Каждую ночь перечитывал он послание от незнакомца, назвавшегося его братом:
Едва оперившись,Белый летит голубокЗа бабочкой вслед…
Новый император
— Вот как. Значит, он таки добился своего, — произнес государь-инок Го-Сиракава, склонившись над миской с горстью остывшего риса.
— Боюсь, так, — печально отозвался Дзёкэн. — Ваш сын будет вынужден уступить трон годовалому младенцу в алой парче.
— Годовалый Тайра, — процедил Го-Сиракава. — И все — ради него. — Издалека долетал стук крестьянских цепов и гул колокола близлежащего храма. Тропинки в зимнем саду так и лежали, занесенные снегом, и даже птицы не оживляли их следами. — Обо мне уже никто не помнит.
— Это не так, владыка. Иначе вас здесь не держали бы.
— Не держали б живым, ты хочешь сказать. Пока мой сын занимал трон, у меня еще был какой-то залог безопасности, а ныне — увы… Боюсь, дни мои сочтены.
— Не тревожьтесь, повелитель. Пожелай Киёмори вашей гибели, он устроил бы ее сразу после пленения.
— Это лишь отсрочка. Вспомни Наритику. Киёмори захотел его смерти — и он умер, прождав долгие месяцы перед казнью. Как думаешь: и мне суждено кончить жизнь, напоровшись на колья?
— Никак нет, владыка. Ваш ранг во много крат выше, нежели у Наритики. Киёмори, может, и презрел людские законы, но законы богов, верно, нарушить не посмеет!
— Ты не знаешь его так, как я. Своеволие Киёмори безмерно. Даже сын считал его безумцем. Ходит молва, будто бы Киёмори нанял колдуна-заклинателя, чтобы сгубить Сигэмори.
Дзёкэн потрясенно обмяк.
— Не могу поверить!
— А я — напротив. Почти верю. Помолчав, Дзёкэн произнес:
— Я слышал, Киёмори добился пожалования себе и своей жене привилегии Трех императриц.
— Ха! Вот уж немудрено. Это значит лишь то, что им отныне дозволено являться во дворец когда угодно и помыкать любым слугой и царедворцем, как челядью Тайра. С равным успехом Киёмори мог бы назначить себя императором. — Го-Сиракава в сердцах смахнул на пол пиалу с рисом и закрыл лицо ладонями.
— Прошу, владыка, не кручиньтесь так. Утешьтесь, ибо я принес и другие вести.
— Чем они нам помогут?
— А вот чем. Есть у меня человек, которому довелось говорить с Минамото Ёритомо в краю Идзу. Асон Минамото сказал ему, что подчинился бы государеву указу, буде таковой издан.
Го-Сиракава усмехнулся:
— Жаль, я не издал его, пока мог.
— Владыка, дух ваш еще крепок, и есть еще те, кто послужат вам с безоглядной верностью. Долго ли, мало ли вам отпущено — ведает лишь Амида и босацу, однако не след предаваться унынию. Разве не почетнее провести остаток дней, сражаясь во спасение отчизны? Но поспешите: миг, когда еще можно изменить ход вещей, скоро истечет.
Го-Сиракава задумчиво потер подбородок.
— Стало быть, ты считаешь, возможность еще есть?
— Есть, владыка. Простой люд судачит, что негоже Киёмори, давшему монашеский обет, роскошествовать в своих палатах — Рокухаре и Нисихатидзё, опустошая государеву казну.
Народу опротивели его каратели-кабуро, которыми Тайра травят всякого, кто дурно отзовется о Киёмори. Знатные семьи, лишившись высоких постов, ропщут, боясь угодить в нищету. Опора для смуты создана, владыка, — осталось ей только воспользоваться.
Го-Сиракава выпрямился. Из сада налетел холодный ветер, завьюжив рукава и полы его одежд, но ин не почувствовал холода: в нем вспыхнуло пламя решимости, какого он не знал уже долгие годы.
Три богини
Новоотрекшийся государь Такакура стоял на помосте святилища Ицукусимы, глядя на Внутреннее море. Садилось солнце в обрамлении возвышавшихся над водой колонн торий. Ветерок ранней весны доносил из-за моря, из Аки, запахи пробуждения природы, но Такакура — семнадцатилетний Такакура — не внимал ее весеннему зову. Его тяготило уныние человека, мучимого неизвестностью и предчувствием конца.
Он явился в Ицукусиму — детище Киёмори — по совету Кэнрэймон-ин и ее матери Нии-но-Амы. Когда по дворцу пополз слух, что государя принудят покинуть трон, Такакура воспринял его со спокойствием. Он знал: когда-то это должно будет случиться. Кэнрэймон-ин, однако, не находила себе места от тревоги. Она уговорила Такакуру отправиться на богомолье в Ицукусиму — испросить покровительства Царя-Дракона, Владыки морей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
