С минуту тянулось молчание, потом жандарм спросил:
— Говоришь по-французски?
— Немного.
— Черт бы тебя побрал, сын осла. Мало нам своих заключенных! Так возись еще с тобой, отвечай, — на довольно правильном французском языке проворчал жандарм.
— Я сюда не просился.
— Молчать! Тебя не спрашивают. Меня зовут Хасан-эффенди. Запомни. Я здесь аллах, султан и высшая власть. Эй, Пич Нури! — повернулся он к надзирателю, стоявшему навытяжку у дверей. — Посади его в общую камеру. Обыщи как следует. Чтобы не было ножа.
Надзиратель схватил Алека за скованные руки, вытолкнул в коридор. Темным проходом через две узкие железные двери они вышли в маленький дворик. Толпа оборванных арестантов бросилась к ним, окружила плотным кольцом. Надзиратель заорал истошным голосом:
— Прочь с дороги!
Никто не обратил на него внимания. К Алеку подошел высокий человек с багровым шрамом через всю щеку, нахмурил брови, что-то сказал. Алек сделал жест — не понимаю, мол. Высокий обернулся к заключенным, поискал кого-то глазами, крикнул:
— Чамлы!
К нему подбежал молодой парень с лицом, похожим на крысиную мордочку, понимающе кивнул головой.
— Слушай, я буду твоим переводчиком. Я знаю английский. Кто ты такой, спрашивает Куру Али.
— Русский.
Чамлы перевел. Арестанты зашумели. Из задних рядов к ним безуспешно пробивался оттертый заключенными надзиратель.
«Ну и ну!» — подумал Алек.
К нему тянулись десятки рук с кисетами. Все предлагали свой табак.
— За что тебя взяли? Уголовник?
— Политический. Арестовали англичане.
Раздался возмущенный гул голосов. Кто-то закричал:
— Всюду неверные!
Неожиданно толпа расступилась. Появился старший надзиратель. Он закричал, потрясая кулаками. Люди стали неохотно расходиться.
— Вечером поговорим, — шепнул Алеку Чамлы. — Я приду к тебе.
Надзиратель Пич Нури, воспользовавшись относительной тишиной, потащил Алека на второй этаж, толкнул в общую камеру. Из-за окошка, забранного решеткой, можно было видеть только безбрежное море. От него арестантов отделяла высокая стена, опоясанная колючей проволокой. Между стеной и зданием — мощеное пространство, тюремный двор. Здесь гуляли заключенные.
Большинство турецких тюрем было построено еще в средние века, поэтому камера, в которую попал Алек, представляла собой зловонный, зараженный паразитами склеп. Как только Пич Нури ввел его туда, Алек почувствовал тошнотворный запах раздавленных клопов. Несколько арестантов сидели на нарах, давили насекомых.
Надзиратель снял с него наручники и замкнул решетчатую дверь. Алек огляделся. В камере стоял сколоченный из досок стол, нары, несколько грязных табуреток, в углу — вонючая параша. Заключенные обступили Алека. Их было человек десять — двенадцать. Все наперебой говорили, показывали его место на нарах, предлагали закурить.
Он устроился на голых нарах, свернул пиджак, положил его под голову и лег. Надо было собраться с мыслями. Времени для размышлений оставалось не так уж много.
После ужина, состоявшего из жидкого кукурузного супа и куска отвратительного, похожего на глину хлеба, прибежал Чамлы.
— Как тебе удается так свободно передвигаться по тюрьме? — спросил удивленный Алек.
— Тут это не так сложно. К тому же я разносчик баланды. Доверенное лицо, так сказать.
Чамлы протянул Алеку немного табака и огрызок белого чурека:
— Бери. Прислал Куру Али.
— А кто он, Куру Али?
— Ты же видел. Такой большой, со шрамом. Сильный человек. Его даже тюремное начальство боится. Месяц назад он так засветил надзирателю, что тот долго с «фонарем» ходил. За это Куру Али в карцере неделю гноили.
— А за что он сидит?
— За убийство. Кокнул американского матроса. Куру тогда грузчиком в порту работал и повздорил с американцем из-за девчонки. Дал ему в лоб, а у того и дух вон.
— Скажи, свидания вам дают?
— Раз в неделю. А у кого есть деньги, то и чаще. Дашь Хасану-эффенди парочку долларов, вот тебе и свидание вне очереди.
Чамлы ушел. Начали затихать арестанты в камерах, улеглись на нары. Лег и Алек. Ночь прошла «спокойно», если не принимать во внимание свирепых, каких-то особенно больших, продолговатых клопов, напавших на Алека сразу, как только в камере погасили лампу и оставили один тусклый светильник. Алек не смог заснуть, пришлось вести непрерывную борьбу с насекомыми.
Утром Алек поднялся с надеждой увидеться с Айной. Она должна прийти. Но подошло время обеда, а его никто не вызывал. Алек забеспокоился. Уж не случилось ли с ней чего-нибудь? Может быть, подвели моряки с «Энвер Паши»? Не удалось получить свидания? Впрочем, он, кажется, слишком нетерпелив. Ведь сегодня только первые сутки его пребывания в Турции. Отогнав от себя мысли об Айне, он принялся изучать тюремную жизнь.
Да, здесь, в стамбульской тюрьме, она совсем не походила на то, с чем он встречался раньше. Заключенные могли ходить из камеры в камеру, разговаривать между собой, заниматься обменом вещей и продуктов.
В тюрьме было пять больших камер, несколько изоляторов, несколько совсем маленьких клетушек. В первом этаже сидели самые бедные, во втором — те, кто побогаче, у кого имелась влиятельная родня на воле. Обитатели первого этажа в большинстве состояли в услужении у этой тюремной «аристократии». Места в камерах тоже распределялись в зависимости от состояния заключенного: победнее — у дверей, около параши, побогаче — у окон, ближе к свету и чистому воздуху. В отдельных маленьких камерах сидели «беи». Обо всем этом Алеку рассказал Чамлы, не отходивший от него ни на минуту. Он с энтузиазмом выполнял обязанности гида и, видно, очень гордился тем, что знает английский. Он же сказал Алеку, что в тюрьме сидит около двухсот человек. В основном это крестьяне и ремесленники.
Как только открылись двери, заключенные высыпали на дворик. Лучи солнца уже нагрели его правый угол. Ссорясь, толкаясь, выкрикивая проклятия, арестанты занимали места на теплых камнях. Они снимали свои рубашки и расправлялись со вшами. Остальные гуляли парами или по трое. Голоса заключенных заглушал непрекращающийся звук шаркающих по камням кованых ботинок. Кляк-кляк-кляк!
Тут же на дворе открылся базар. Один, похитрее, организовал «баню» и за несколько курушей за мешковой занавеской поливал счастливчика горячей водой. Два арестанта на сложенных во дворе очагах варили и продавали кофе, этот турецкий нектар. Они изо всех сил старались перекричать друг друга:
— Самый крепкий! Самый горячий! Самый черный с каймаком!
Конкуренция была жесточайшая.
К Алеку подошел Куру Али, улыбнулся, протянул руку:
— Селям!
— Селям!
Вездесущий Чамлы крутился рядом.
— Куру Али спрашивает, не хочешь ли чашечку кофе? Он платит.
Алек отказался. Судя по одежде, Куру Али был не очень-то богат, хотя заключенные смотрели на него с уважением. Видно, что Куру Али в тюрьме признанный вожак и пользуется авторитетом.
— А вот тот, видишь? — показал пальцем Чамлы на молодого паренька в тельняшке. — Тоже моряк. Устроили бунт на учебном
