Как бы отвечая на незаслуженные обвинения Тургенева в «несовременности» или в поверхностном, спекулятивном изображении современных явлений, «Ремесленная газета» писала, что мир героев, подобных Давыду, воспринимался их читателями, как «проявление чего-то могучего, смелого, доблестного» в обстановке «незатейливого быта, бедного, жалкого, мизерного» (1876, № 3, 17 января).
Одним из тех читателей, которые чутко уловили современное звучание рассказа «Часы», был Я. П. Полонский, приславший Тургеневу дружественный отзыв и о самом рассказе, и о вызванной им полемике. В письме от 19 февраля ст. ст. 1876 г. он писал Тургеневу: «Прочел я „Часы“ твои. Как досадно, что наши критиканы и литературщики даже не хотят понять мысли этого милого рассказа, мысли для нашего поколения весьма нравоучительной». Осуждая тех «судей», которые считали воспитание «нравственного чувства» делом несерьезным и неактуальным, Полонский призывал писателя не верить этим судьям и не оправдываться перед ними (Звенья, т. 8, с. 192).
С развернутой полемикой против тех, кто «свысока отнесся к последнему рассказу Тургенева», выступил также анонимный рецензент педагогического журнала «Детский сад». Считая рассказ «образцом мастерского психологического анализа души юношества», рецензент писал: «В „Часах“ мы видим молодые силы, которые зрели в начале нашего столетия, и понимание их поможет нам понять и те, которые зреют в наше время <…> Давыд — тип здорового юноши, из которого выходит энергичный, честный человек.
До 13 лет он был в руках у отца, сосланного в Сибирь за якобинский образ мыслей <…> Давыд вносит идеал чести и правды в мир грязной наживы. Давыд — сила, и все уступают ему. Интересно было бы проследить, на что ушла бы такая крупная нравственная сила, как Давыд, если бы он жил, и что внес бы в общество такой подросток». Далее критик указывает на сходную, но, по его мнению, «менее удачную попытку показать душу подростка в произведении г. Достоевского» (Детский сад, 1876, № 1–2, с. 90–93).
О том, какое общественно-воспитательное значение имел и в дальнейшем рассказ Тургенева «Часы», можно судить по отзыву о нем В. И. Ленина в пересказе его двоюродного брата Н. И. Веретенникова, который, вспоминая о круге и характере чтения юного Володи Ульянова, сообщает:
«Позднее Володя говорил мне, что он особенно ценит литературные типы, обладающие твердостью и непоколебимостью характера.
Он обратил мое внимание на рассказ Тургенева „Часы“, тогда еще мне не известный. Прочитав этот рассказ, я понял, что Володе должен был понравиться герой рассказа Давыд, причем именно за характер его.
Когда, кажется, на следующее лето, я спросил Володю, не потому ли ему нравится этот рассказ, он мне ответил утвердительно, говоря, что такие люди, как Давыд, достигают всего, к чему стремятся» (Веретенников Н. Володя Ульянов. Воспоминания о детских и юношеских годах В. И. Ленина в Кокушкине. М., 1962, с. 25–26).
Почти одновременно с русской публикацией готовился немецкий перевод рассказа Тургенева. Еще в сентябре 1874 г., едва приступив к работе над рассказом, Тургенев пообещал предоставить его для перевода Паулю Линдау, редактору журнала «Die Gegenwart» (см.: Т, ПСС и П, Письма, т. X, с. 304). Впоследствии писатель забыл об этом обещании (см. письмо к Ю. Шмидту от 15(27) января 1876 г.) и передал свой рассказ для перевода Ю. Роденбергу, редактору журнала «Deutsche Rundschau», где он и был напечатан в феврале 1876 г. в переводе Кайслера (Deutsche Rundschau, 1876, т. VI, № 2). Вскоре после этого еще один немецкий перевод рассказа появился в газете Э. Шмидта «St. -Petersburger Herold» (№ 26–35, с 28 января (9 февраля) до 6(18) февраля 1876 г.) со следующим предисловием: «Мы воспроизводим в немецком переводе для наших читателей этот лишь недавно появившийся в „Вестнике Европы“ рассказ по разрешению автора, высказанному нам самым дружеским образом. Редакция». Почти одновременная публикация рассказа в трех разных органах печати вызвала беспокойство и неудовольствие редакторов, с которыми Тургенев вступил в письменные объяснения, доказавшие его невиновность (см. письма Тургенева к М. М. Стасюлевичу, Ю. Роденбергу и Л. Пичу в период между октябрем 1875 и мартом 1876 г. и примечания к ним — Т, ПСС и П, Письма, т. XI). При жизни Тургенева в Германии неоднократно появлялись переводы рассказа «Часы» (Берлин, 1878 и 1879 гг., переводчик А. Герстман; Лейпциг, 1882 г., в кн.: J. Turgenjew. Vier Erzählungen. Übersetzt v. E. St[334]).
В 1876 г. и позже появились французские[335], австрийские[336], датские[337], шведские[338], английские[339], чешские[340] переводы рассказа. Обилие переводов свидетельствовало об особом успехе «маленького рассказа» Тургенева за рубежом (см. об этом в письме Ю. Роденбергу от 1 (13) февраля 1876 г.). Интерес к нему не прекращался и в более позднее время[341].
Рассказ старика. 1850 г. — Как и в ряде других произведений, Тургенев приурочивает повествование не к тому времени, когда писался рассказ, а отодвигает его на несколько лет назад, по-видимому, связывая в какой-то мере содержание этого рассказа с кругом литературной проблематики пятидесятых годов, в частности с «Детством» Л. Н. Толстого, «Детскими годами Багрова внука» С. Т. Аксакова и другими произведениями, в которых уделялось внимание социальной психологии детства. Подзаголовок, относивший повествование к 1850 году, послужил источником многих ошибочных суждений критики об устарелости «завалявшегося в портфеле писателя» произведения (см. обзор прижизненной критики, с. 453).
…Дело происходило ~ в 1801 году. — В дальнейшем указан не только год, но и месяц действия (март 1801 г.) и названы происходившие в то время исторические события: смерть Павла I, восшествие на престол Александра I и указ последнего об амнистии политических преступников (см. об этом в комментариях к с. 68). Избранное Тургеневым время действия — конец царствования Павла как преддверие александровских реформ и декабризма — позволило писателю на историческом материале поставить в рассказе многие актуальные для современности вопросы, связанные с пробуждением новых общественных сил на ином этапе исторического развития России. Рассказ «Часы», как и другой рассказ того же периода — «Пунин и Бабурин», примыкает по проблематике к центральному произведению этой поры — роману Тургенева «Новь».
…за какие-то, якобы «возмутительные поступки и якобинский образ мыслей» — в 1797 году. — Тургенев передает стиль указов Павла I о предании суду и ссылке в Сибирь лиц, увлеченных идеями французской революции, — «возмутителей, <…> поправших внушение веры, долг чести, благодарности и все общественные обязанности», нарушителей «законов естества и законов положительных», людей, «следующих лжеучению возмутителей» (указ от 16 ноября 1797 г. Полное собрание законов Российской империи, т. 24, с. 801).
Пелагея Петровна. — Тургенев называет тетку рассказчика то Пелагеей Петровной, то Пульхерией Петровной (ср. с. 69). Та же ошибка допущена и во всех рукописях. На путаницу имен в рассказе Тургеневу указал рецензент газеты «Новости» (1876, № 31, 31 января).
…томпаковыми часами… — Часы из дешевого сплава меди с цинком. «Томпаковые часы, гитара и янтарный мундштук считались принадлежностью всякой лакейской лотереи» (Даль В. Толковый словарь… т. IV).
Фуктелями, по-калегвардски ~Шпонтонами их! — Народно этимологические формы слов: фухтель — удар плашмя обнаженной саблей или палашом; по-кавалергардски; эспонтоны — короткие пики, бывшие на вооружении в некоторых частях русской армии в XVIII веке. Все эти выражения, как и слово «сражант» вместо «сержант» (с. 66), в черновом автографе отсутствуют и введены в текст в наборной рукописи как дополнительный элемент речевой характеристики персонажей.
Косу тебе ~та же баба! — По воинскому уставу 1797 года фузелеру при полном обмундировании полагались также пудра, пукли и косы; «…последние оплетали черною шерстяною лентою, имевшею на затылке бант с 2 небольшими концами <…> Вне службы рядовым дозволялось, вместо кос, носить пучки» (см.: Висковатов А. В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск. СПб., 1848. Ч. 6, с. 90).
…достигла и до нашего города ~вступил на престол. — Манифест о кончине Павла I и восшествии на престол Александра I был провозглашен 12 марта 1801 г. Действие в рассказе начинается 17 марта того же года (см. с. 61).
Всех ссыльных теперь возвратят из Сибири… — Одним из первых указов Александра I был именной указ от 15 марта 1801 г. «О прощении людей, содержащихся по делам, производившимся в тайной экспедиции…» По этому указу освобождались политические преступники, «заключенные в крепости и в разные места сосланные», с дозволением «возвратиться кто куда желает» (Полное собрание законов Российской империи, т. 26, с. 584–585).
