Несмотря на то что Дот была жестоко изувечена артритом и прикована к инвалидной коляске, она все-таки настояла на том, чтобы устроить вечеринку в день ее семидесятилетия. Болезни не удалось сломить ее неукротимый дух.
Как ни странно, Дот еще никогда не казалась Энни такой привлекательной. Возможно, оттого, что тело тетушки теперь было парализовано, ее лицо казалось необыкновенно живым. Кожа Дот по-прежнему была упругой. Яркие глаза весело сверкали за новыми очками в перламутровой оправе. Ее не портила даже неумело нанесенная Бертом помада, потому что от этой семидесятилетней женщины с безжалостно изуродованным телом исходило внутреннее сияние.
Сыновья весь вечер суетились вокруг нее, страшась того, что их мать может и не дожить до следующего дня рождения. В конце концов, существовал предел того, что человеческое тело способно выдержать. Из-за злоупотребления гормональными средствами у Дот начался диабет, а теперь еще и стенокардия, вызывавшая мучительные боли в области груди, которая, как сказала, усмехнувшись, Дот, была чуть ли не единственным местом, нетронутым артритом.
Пианист исполнял исключительно старые мелодии: «Среди моих сувениров», «Старый фонарщик», «Есть маленький отель»… Пробежавшись пальцами по клавишам, он запел «Спокойной ночи, милая», и как раз в этот момент к Сильвии подошел Майк и пригласил ее на танец.
У Энни возникло странное ощущение, когда она увидела, как девушка Майка по имени Делиа, привлекательная тридцатилетняя блондинка, свирепо смотрит на него с противоположного конца комнаты. Он, конечно, был не настолько груб, как на свадьбе Томми с бедняжкой Памелой, но Энни заметила, что ее кузен весь вечер не сводил глаз с Сильвии. Так же, как и двадцать четыре года назад, Майк снова танцевал с ней, прижав ее к себе и медленно двигаясь в такт мелодии, которую исполняли на том же старом пианино.
Энни пошла в кухню, чтобы выпить чашку чая. Там никого не было. На газовой плите стоял огромный чайник, тихонько выпуская пар. Положив пакетик в чашку, Энни наполнила ее водой и добавила немного порошкового молока, а затем стала пить, прислонившись к раковине. Ну разве не чудесно было бы, если бы Сильвия и Майк стали жить вместе? Было бы славно, если бы ее подруга наконец-то обзавелась нормальной семьей. В конце концов, им в следующем году стукнет сорок. Энни вспомнила канун Нового года, когда Сильвия с детьми стояла на пороге ее дома. На следующее утро явился Эрик, уже побывав у Сиси и вытащив из постели не совсем протрезвевшего Бруно. Эрик чистосердечно раскаивался в содеянном и клялся, что никогда не сделает ничего подобного. Однако Энни отказалась впустить его в дом.
Бруно был не настолько пьян, чтобы не задуматься, почему его зятек разыскивает свое семейство в первый новогодний день. Он примчался как ураган в тупик Хезер, желая услышать от Энни объяснения, и обнаружил Эрика, сидящего на пороге.
— Что происходит? — спросил Бруно.
Сильвия спустилась по лестнице в испачканной кровью ночной рубашке. На распухшем подбородке красовался большой фиолетовый синяк. Бруно, шокированный увиденным, перевел взгляд с дочери на ее мужа, затем с рычанием взял Эрика за шиворот, поволок его по дорожке и вышвырнул на тротуар.
— Больше не смей приближаться к Сильвии и девочкам!
Энни получила огромное удовольствие от разыгравшейся на ее глазах сцены.
Эрик словно растворился в воздухе. Сиси слышала, что его перевели в новый лондонский офис семейства Черчей. Бракоразводный процесс начался во второй раз.
Сильвия месяц пожила у Энни, а затем, выставив на продажу загородный дом, приобрела жилье в Ватерлоо, объявив, что отныне собирается всерьез писать стихи и намерена посвятить свою жизнь детям. Она ходила в широких юбках в сборку и мешкообразных свитерах, с растрепанными волосами, свободно ниспадавшими ей на плечи. Сильвия частенько заявлялась к Энни, чтобы прочитать ей свое последнее стихотворение.
— Ну, что скажешь?
Мнение Энни обычно не отличалось разнообразием.
— Если честно, по-моему, это просто ужасно. Рифма явно хромает, и смысла мало.
— А стихи и должны быть бессмысленными. Как, впрочем, и сама жизнь.
— Каждый может сочинять стихи, которые не имеют смысла. Даже я.
— У тебя нет поэтической жилки, Энни Менин.
— Ты права. Зато у меня хорошо развита практическая жилка. Мне нужно зарабатывать на жизнь.
Энни раздирали внутренние противоречия: стоит ли ей отказаться от маленького, но постоянного дохода, рискнув открыть собственный магазин? Это было самое трудное решение, которое ей когда-либо приходилось принимать. Сильвия с ее поэзией действовала Энни на нервы.
— Однажды, — самоуверенно сказала Сильвия, — мои стихи принесут мне целое состояние.
— Ха!
Спустя год широкие юбки и мешкообразные свитера были выброшены, как ненужный хлам, а поэзия позабыта. Сиси присматривала за детьми, а ее дочь в сотый раз сменила имидж и нанялась в агентство по трудоустройству в Саутпорте.
— Вообще-то это совершенно не то, чем бы мне хотелось заниматься, Энни, — призналась Сильвия. — Больше всего на свете я мечтаю о счастливом замужестве. У меня, наверное, все бы сложилось с Эриком, но я оказалась не готова к тому, чтобы всю оставшуюся жизнь быть боксерской грушей. А чего хочешь ты, Энни?
— Не знаю. — Энни напряженно думала. — Полагаю, того же, что и ты. Я ведь никогда не собиралась торговать на рынке или открывать собственный магазин. Я все еще скучаю по Лаури, но не могу себе представить, что снова выйду замуж, да и никто, кроме разве что Криса, не предлагал мне руку и сердце.
Сильвия содрогнулась.
— Однажды наши дети обзаведутся семьями, и мы прилипнем друг к другу. Мы станем посещать сборища, где режутся в вист, и играть в лото.
— О, не продолжай, Сил! Это звучит так ужасно, что трудно выразить словами.
— А, вот ты где, мамочка! Я повсюду тебя искала. — Сара вошла в кухню. — Мы идем в город на дискотеку.
— Кто это «мы»? — спросила Энни.
— Беки, Эмма и я.
— А с вами все будет в порядке, ведь вы идете без сопровождения?
Беки и Эмма были дочками Алана Галлахера.
— Ну разумеется, с нами все будет хорошо, — уверила ее Сара.
— Перед тем как уйти, крепко поцелуй тетушку Дот. Кстати, а где Дэниел?
— Он в пабе. — Сара неловко вильнула бедрами. — Он пьет ужасно много сидра. По-моему, он рисуется.
Энни скорчила гримасу.
— Ну хорошо, милая. Я позабочусь о нем. — Она нежно подтолкнула дочь. — Желаю тебе хорошо провести время, и не задерживайся.
— Я сказала Беки и Эмме, что мне нужно возвратиться домой к половине двенадцатого.
