— Меня беспокоит, что всякий раз, когда ты смотришь на этого ребенка, ты видишь дитя, рожденное в результате насилия, что, вспоминая меня все эти годы, ты думала о мужчине, который причинил боль своей жене.
Она немного нахмурилась, и ее взгляд обратился в комнату.
— На самом деле, нет. Клер описала, как это произошло, но я не верила, что тебе пришлось применять силу. Она оставалась твоей женой, и я предположила, что ты потребовал от нее исполнить супружеский долг. По ее мнению, это было принуждение, но я думала, что это, возможно, происходило так, как у меня с Джеймсом.
— Это было даже не как у тебя с Джеймсом. Я знаю, он не мой сын, так как, несмотря на свадьбу, я не спал с ней после моего возвращения. Я не мог развестись, но она была мертва для меня, и я не хотел делить с ней ложе.
Она кивнула, как будто он только что подтвердил ее собственные мысли.
— Мне интересно, почему она солгала мне о таких вещах. Утверждать, что ребенок твой, имело смысл, конечно. Но зачем обвинять тебя в такой жестокости?
— Все домочадцы знали, как обстояли дела между нами. Возможно, она боялась, что если она не расскажет историю, подходящую их наблюдениям, то у некоторых появятся сомнения о происхождении ребенка. Конечно, мой отец тоже нашел бы это странным, так как знал, что мы мало общались и что я не прикасался к ней. Взбешенный муж, требующий своих прав накануне своего отъезда, объяснял возникновение ребенка, которое стало для всех неожиданностью.
— А как ты узнал, что это ребенок Саймона?
— Я стал подозревать его, когда стало очевидно, что он не искал Брайана. Он знал о Дарвентоне, даже если не знал о тебе.
Брайан сильно ударил по мячу. Мальчики погнались за ним до угла здания. Она наблюдала, как он исчез, а потом вернулся, ища своими ясными глазами встречи с Мойрой.
— Ты бы смог сделать это? Использовать мальчика, чтобы отомстить его отцу?
— По правде говоря, я не знаю. Если бы Саймон убил тебя, может быть, так оно и случилось бы. А что ты думаешь, Мойра?
— Я думаю, что нет. Но я тоже сомневаюсь. Ты сложный человек, Аддис. Однажды ты сказал, что в тебе живут две души, но иногда мне кажется, что их гораздо больше, и некоторые из них страшат меня. Бывают времена, когда я думаю, что я вовсе тебя не знаю и никогда не смогу узнать.
— Ты знаешь меня, Мойра. Если кто-то и знает меня, так это ты. Ты знаешь меня так же хорошо, как я знаю самого себя, хотя, следует признать, я знаком с собой довольно плохо.
Она опустила взгляд.
— Я рада, что ты пришел объяснить мне это, Аддис.
— Это не единственная причина моего прихода.
Она выглядела немного испуганной и затравленно окинула взором комнату, как будто он зажал ее в угол, не давая сбежать.
— В этой комнате очень жарко. Давай спустимся в сад и там поговорим.
— Я так не думаю, Аддис.
Он взял ее руку в свою. Нежное тепло заставило его сердце наполниться успокоением и любовью. Он так боялся, что никогда больше не сможет ощутить ее прикосновения!
Она осторожно воспротивилась ему. Ему удалось уговорить ее, только потянув за собой, готовясь к битве, более важной для его судьбы, чем битва в Барроуборо.
Ей не следовало идти. Ей следовало прогнать его и не слушать ничего, что бы он ей ни говорил. Здравый смысл монотонно повторял это, в то время как Аддис вел ее за собой вниз в небольшой огороженный стеной сад, в котором были посажены молодые растения.
Да, ей не следовало идти, но она смотрела на стройную сильную спину под коричневым плащом и на его совершенную загоревшую руку, тянущуюся к ее руке, на его красивое лицо, когда он оглядывался. Ее сердце застучало так, как это с ней случалось еще в детстве, и та часть ее сознания, которая давно отказалась от здравого смысла, не будет отказываться от этой последней, короткой встречи, невзирая на то, какие страдания это у нее вызовет вновь.
Аддис нашел скамейку возле стены, где ограда скрывала их от любопытных глаз жены ювелира, владевшего этим домом. Мойра с трудом высвободила свою руку и беспокойно разгладила складки юбки. Она чувствовала, что он следит за ее движениями. От того, что она сидела рядом с ним, у нее привычно перехватывало дыхание.
— Дела в Барроуборо идут хорошо? — невнятно спросила она.
— Довольно хорошо. Посевы выглядят прекрасно, и люди довольны. Лукас выздоровел, однако после той ночи перестал видеть одним глазом. Я дал его сыновьям вольную и сказал, что им не надо будет платить налог, когда умрет их отец.
— Ты благородный и справедливый властитель. Крепостные в Дарвентоне тоже так думают.
— Проявить такое благородство было нетрудно.
— А Оуэн? Что с ним?
— С моей подачи Оуэн решил искупить свои грехи в другом крестовом походе. Очень продолжительном. А мать Саймона попросила разрешения удалиться в монастырь, и я согласился.
— Таким образом, все сделано. Ты вернул себе свою жизнь. Все так, как должно быть. Я рада за тебя, Аддис.
Он задумчиво склонил голову.
— Все сделано. Я должен быть больше чем доволен. Но все же я испытываю мало радости, Мойра. Я вернул себе свою жизнь, но я не настолько глуп или неблагодарен, чтобы забыть, чего мне это стоило. Но крепость Барроуборо — холодное место, полное безжизненных теней. Я исполняю свой долг, как меня учили с рождения, но мое сердце не может согреться. Иногда я снова чувствую себя рабом, с той лишь разницей, что теперь служу призракам моих предков.
Она хорошо могла представить себе это, и ее сердце заныло от сказанных им слов. Мойра понимала, что такое одиночество, недавно вновь очень хорошо узнав это чувство.
— Все изменится. Когда ты женишься и заведешь семью, ты снова обретешь настоящий дом. Леди Матильда принесет жизнь и тепло в Барроуборо.
— Если я и женюсь, то это будет не леди Матильда. Томас Уэйк с сожалением сообщил мне, что девушка не думает, что мы подходим друг другу. Он знал, что брака не будет, уже тогда, когда он привел свое войско. Матильда думает, что я недостаточно изыскан и обходителен. Она хочет себе в мужья рыцаря, который станет писать ей поэмы и жадно ловить каждое ее слово, как будто это жемчужины, падающие из ее рта.
— Она глупая маленькая гусыня!
Он потянулся к ней и заправил обратно несколько выбившихся из-под покрывала прядей волос.
— Может быть, она просто догадалась, что все то время, пока она болтала со мной в Йоркшире, я мысленно занимался с тобой любовью.
Легкое прикосновение и взгляд его глаз заставили ее задрожать. Она едва могла заговорить.
— Если так, то это действительно было неучтиво.
Его пальцы стали легко гладить ее лицо, мягко двигаясь по коже, будто впитывая ее бархатистость. Аддис снова вызвал в ней мученическую любовь, полную острых и невозможных желаний, напоминающую о том, что потом ей слишком дорого придется заплатить за этот визит. За три месяца, с тех пор, как она покинула его, Мойра в конце концов научилась притуплять боль, но также выяснила, что наказание за запретную любовь длится всю жизнь.
