С другой стороны, советское командование переоценило возможности своих войск. Ставка передала в распоряжение Ватутина две полностью укомплектованные армии, в том числе одну танковую, в составе которой было более 700 танков и самоходных орудий. С вводом их в сражение количественное превосходство фронта в силах над противником еще больше увеличилось. Пожалуй, впервые за годы войны фронт в ходе оборонительной операции получил такое мощное объединение, обладающее столь большой огневой и ударной силой и высокой маневренностью, как 5-я гв. ТА. В составе контрударной группировки (с учетом 2-го гв. и 2-го танковых корпусов и 5-й гв. армии) насчитывалось не менее 120 тыс. солдат и офицеров, более 900 боеготовых танков и САУ. Уместно предположить, что командование фронта и Ставка ВГК были как бы загипнотизированы столь большими цифрами. Иначе чем объяснить столь решительную цель фронтового контрудара и большую глубину боевой задачи танковой армии? Но при этом не учли возможности противника по созданию в короткие сроки сильной противотанковой обороны и качественное превосходство его в танковом вооружении.
Сошлемся на мнение такого знатока танковых войск, как Ротмистров:
«Приходится с горечью констатировать, что наша танковая техника, если не считать введение на вооружение самоходных установок СУ-122 и СУ-152, за годы войны не дала ничего нового. <…> Ныне танки Т-34 и КВ потеряли первое место, которое они по праву имели среди танков воюющих стран в первые дни войны»17.
Некоторые исследователи и историки обвиняют Н.Ф. Ватутина, что он решился на контрудар и тем самым нерационально использовал переданные ему резервы Ставки. Это обвинение если и справедливо, то только частично. Возможно, Ватутин проявил инициативу, но принципиальное решение на проведение контрудара 12 июля, вне всякого сомнения, было принято с ведома Верховного Главнокомандующего и приурочено к началу контрнаступления Брянского и левого крыла Западного фронтов. План контрнаступления был согласован и утвержден представителем Ставки маршалом А.М. Василевским. На командующего фронтом возложили его подготовку, ну и, конечно, ответственность за его результаты.
Мысль, что история не терпит сослагательного наклонения, давно стала банальной. Поэтому не будем сейчас рассуждать – надо или не надо было наносить контрудар 12 июля. Попытаемся прежде понять, почему контрудар на главном направлении вылился в лобовое столкновение с сильной танковой группировкой противника и почему он не достиг поставленной цели. Н.Ф. Ватутин при докладе в Ставку сделал правильный, в общем-то, вывод, что противник усиливает свою ударную группировку за счет ослабления флангов. Действительно, фланги 4-й танковой армии и 3-го тк группы «Кемпф» прикрывали пехотные дивизии, оборонявшиеся на довольно широком фронте. Выше уже говорилось об опасениях Гота, что 57-я пехотная дивизия 52-го армейского корпуса на левом фланге его армии, рубеж обороны которой растянулся до 60 км (это больше ширины полосы обороны всей 40-й армии), будет не в состоянии сопротивляться даже слабым атакам противника.
Однако удар основными силами 5-й гв. танковой армии был нанесен по наиболее плотной и сильной группировке врага. Почему? Это чрезвычайно важный вопрос. До 10 июля еще можно было рассчитывать на успешный удар во фланг группировки противника, основные силы которой были связаны боями с соединениями Катукова. Но противнику к 11 июля удалось, нарастив усилия на прохоровском направлении, захватить рубеж, намеченный для ввода в сражение 5-й гв. ТА. А части тд «МГ» форсировали р. Псёл и создали плацдарм на ее правом берегу.
Удар по 167-й пд противника, оборонявшейся на фронте 17–18 км, сулил большие перспективы. В случае создания здесь подавляющего превосходства в силах можно было рассчитывать на прорыв ее обороны и быстрый выход в тыл главных сил 4-й ТА противника. Не случайно с получением задачи на контрудар П.А. Ротмистров назначил рекогносцировку на 3.00 11 июля в районе Шахово. Уж больно заманчиво было глубже охватить правый фланг ударной группировки противника. Но это означало, в свою очередь, подставить свой фланг и тыл под удар 3-го тк группы «Кемпф», силы которого были преувеличены нашей разведкой.
Из боевого донесения командующего Воронежским фронтом № 00217 Верховному Главнокомандующему 11 июля 1943 г., 24.00:
«69-я армия. Войска армии в течение дня вели упорные бои с наступающим противником силой до 150 танков с пехотой из района свх. Комсомолец в направлении Прохоровки и силой 250 танков с пехотой с рубежа Дальняя Игуменка, Мясоедово в общем направлении на Корочу»18.
Общее количество танков в донесении было определено правильно – не менее 400, но в оценке группировок противника по направлениям их действий был допущен серьезный просчет. В действительности на прохоровском направлении наступало не менее 300 танков и штурмовых орудий, а на корочанском – менее 150.
Авторы труда «Великая Отечественная война 1941–1945. Перелом», вышедшего в 1998 году, утверждают:
«В том, что контрудар Воронежского фронта не завершился полным разгромом вклинившейся группировки врага, немалую роль сыграла боязнь Ставки, в первую очередь Сталина, глубоких прорывов противника, которые она стремилась остановить выдвижением резервов на направления, которым угрожала опасность. Именно для этого выдвигались из Степного фронта 5-я общевойсковая и 5-я танковая гвардейские армии. В результате наиболее мощная группировка советских войск наносила удар по наиболее сильной группировке врага, но не во фланг, а, что называется, в лоб. Ставка, создав значительное численное превосходство над противником, не использовала выгодную конфигурацию фронта, не предприняла удара под основание»19.
Оснований для такого вывода достаточно. Во всяком случае, полностью возлагать вину за лобовое столкновение с сильной танковой группировкой противника только на командующих танковой армией и фронтом не стоит. По нашему мнению, Ставка ВГК решила не рисковать и не уводить танковую армию с угрожаемого направления именно 12 июля, когда перешли в наступление войска Брянского и Западного фронтов. Стратегические соображения взяли верх над тактическими и оперативными выгодами, связанными с серьезным риском.
При этом, несомненно, учитывалось и то, что неоднократные контратаки и контрудар 8 июля по восточному флангу 4-й танковой армии противника к успеху не привели. Единственно возможным направлением для ввода в сражение основных сил танковой армии оставался коридор между заболоченной поймой р. Псёл и глубокими балками в районе Ямки, Сторожевое. На основе ошибочных данных разведки считалось, что на этом направлении можно было создать многократное превосходство в танках. Решили проломить боевой порядок противника танковым тараном, то есть «выбить клин клипом». Для этого П.А. Ротмистров в целях обеспечения сильного первоначального удара в первый эшелон оперативного построения армии включил большую часть своих сил – три танковых корпуса из четырех.
Но и противник принял меры, чтобы надежно перекрыть это доступное для крупных танковых сил направление. Тем более что Манштейн и Гот еще задолго до начала наступления предполагали именно здесь встретить глубокие танковые резервы русских. В итоге удар пришелся не по слабому флангу противника, а по наиболее плотной группировке 2-го тк СС – более двух танковых дивизий в полосе всего 10 км.
Что касается «умелого маневра силами и средствами на поле боя», то основные силы армии – два танковых корпуса первого эшелона, введенные в бой на фронте максимум 5–6 км (заболоченная пойма реки не в счет), так и не смогли вырваться из дефиле. Это не позволило в полной мере использовать преимущество советских танков в подвижности и маневренности на главном направлении и привело к излишним потерям от огня артиллерии и ударов авиации противника.
Так почему же, несмотря на ввод в сражение двух полнокровных и свежих армий – стотысячной группировки, не удалось добиться решительного разгрома противника? Почему наши войска при этом понесли громадные потери?
Бывший командующий 5-й гв. танковой армией в ходе научной конференции в 1968 году так ответил на этот вопрос:
«Во-первых, превосходство в силах было на стороне противника, который имел на главном направлении до 700 танков, в том числе 100 тяжелых. Войска же первого эшелона 5 гв. ТА, сражавшиеся непосредственно с этой группировкой, имели в своем составе немногим более 500 танков, из которых 200 были легкими…
Во-вторых, отход наших войск 11 июля к Прохоровке сорвал двухдневную напряженную работу по подготовке контрудара…
В-третьих, командующий армией в разгар сражения не имел сил и средств для развития достигнутого успеха на направлении главного удара…
В-четвертых, контрудар армии не имел достаточного артиллерийского и авиационного обеспечения»20.
