— На что ты жила?
Дина продолжала есть. Когда она заговорила, казалось, она обращается к самой себе:
— Все устроилось как-то само собой. Я ведь хорошо считаю. Это меня спасло. Многим нужны люди, которые умеют наводить порядок в цифрах. С такими людьми они чувствуют себя в безопасности.
Она рассказала кое-что о своей жизни. О доме, в котором жила. Об окнах со свинцовыми переплетами в рамах и цветными стеклами, которые сделала у себя в эркере. Такие же, как на веранде в бывшем Доме Дины в Рейнснесе, где потом жили Фома и Стине, подумал я.
О человеке, которому принадлежал этот дом. Они иногда встречались. Он покупал земельные участки, проектировал дома, делал расчеты. Строил. Не только в Германии. Это был очень деловой человек. У него были заказы и во Франции. Она много лет вела его бухгалтерию, часть жалованья она получала в акциях. Они понимали друг друга. Знали, что их не ждут никакие неожиданности. Вместе путешествовали.
— Это с ним ты была в Париже? — спросил я. Она улыбнулась:
— Да. Значит, ты все-таки веришь, что я была в Париже?
— Конечно!
— Вот и хорошо! Мы на верном пути. Некоторое время мы ели молча. Потом я спросил:
— Тебе хорошо живется?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты не нуждаешься?
— Нет, я не нуждаюсь!
Когда мы вернулись в свой лодочный сарай, я задал ей новый вопрос:
— А если бы не было Андерса, ты вышла бы замуж за того человека, который строит дома?
— Нет! — решительно ответила Дина. — Мне хватает берлинской толпы. Там можно не думать, одобряют ли тебя пробст и Господь Бог. Там ты с Богом один на один.
Она выражала свои мысли очень точно. Но я рано обрадовался. Она вдруг спросила:
— А ты женился бы на Карне, если б она не умерла? Ох эти проклятые неожиданные ходы!
Я отрицательно покачал головой. Это все расставило по местам.
* * *
Пошел дождь. Большие тяжелые капли стучали по соломенной крыше, ползли по стеклам.
Дина начала рассказывать об арендаторе в Хелле, у которого жила в детстве. Я слышал об этом и раньше, но думал, что она прожила у него всего несколько дней. Так же как О лине не допускала разговоров о том, что я родился в летнем хлеве, в Рейнснесе никогда не говорили о жизни Дины у арендатора в Хелле. Даже Фома не говорил, хотя это был его родной дом.
— А каким образом Фома оказался в Рейнснесе? — спросил я.
— Фома приехал в Рейнснес, потому что я послала за ним, — просто ответила Дина.
Мне показалось, что сейчас она начнет рассказывать о Фоме. Но она не стала.
Зато постоянно возвращалась к господину Лорку. Ей хотелось бы найти его могилу. Ведь он умер в Копенгагене.
— Он многому научил меня, — сказала она.
— Давай поищем его могилу, если ты задержишься в Копенгагене?
Она улыбнулась и толкнула меня в бок:
— Ох и хитер же ты, Вениамин!
Густой морской туман скрыл весь мир. Осмотрев перед завтраком кончики своих пальцев, Дина начала играть. Иногда она громко смеялась и даже делала гримасы. Иногда что-то мурлыкала или пела старые псалмы Петтера Дасса. Я же все время лежал на кровати, погруженный в самого себя.
Вдруг в середине одного псалма Дина прервала игру и отложила смычок в сторону.
— Хватит! — сказала она. Я не отозвался.
— Хочешь есть? — спросила она.
— Да.
— Тогда давай поедим.
— Где? Здесь?
— Нет. В трактире.
После еды мы пошли вдоль берега. Соленая вода и пена лизали нам ноги, мы шли босиком. Вернулось солнце. Дина подобрала юбки и обвязала их шалью вокруг талии. Но они все-таки намокли и били ее по щиколоткам.
— Слушай, я придумала или ты действительно говорил мне, что присутствовал при родах Карны? — спросила она, стоя ко мне спиной.
— Да, присутствовал…
— Когда родилась девочка?..
— Да, я сам и принял ее.
— Не мужское это дело, — пробормотала Дина.
Не прозвучали ли у нее в голосе презрительные нотки? Нет. Скорее удивление.
— Да, не часто случается, что мужчина… — начал я.
— Не скажи! Андерс, например, справился с этим. И Фома тоже справился бы. — Она засмеялась. — Между прочим, Фома сидел под дверью хлева, когда я тебя рожала. И если б Олине вовремя не поспела, он бы сам…
Я замер и с любопытством поглядел на нее:
— А мой отец? Иаков справился бы?
Она обернулась ко мне и сразу стала серьезной.
— Нет! — коротко бросила она.
— Почему? Ведь он ходил на охоту… Его не мог испугать вид крови…
— Роды не имеют ничего общего с охотой. И при чем тут кровь?
— Я имел в виду, что на охоте он должен был привыкнуть к виду крови.
— Иаков не боялся крови. И он ходил на охоту. Но он никогда не справился бы с родами. В этом смысле ты не похож на него. Впрочем, иначе и быть не может, ведь ты не сын Иакова!
Тишина сделалась непроницаемой. Но ее заглушили крики морских птиц. Волны покинули свою стихию. Они поднялись против меня. Превратились в руки, которые сдавили мне горло. Вдали шел пароход. Дневной свет был острый как бритва. Я закрыл глаза. ТЫ НЕ СЫН ИАКОВА!
* * *
Я не слышал, что еще говорила Дина. Долго не слышал. Но видел ее лицо. Рот. Шевелящиеся губы. Глаза. Неужели это Дина, которая объясняет мне что-то, чего я не в силах понять? Зачем она это говорит?
Тогда Дина выпустила на шахматную доску Фому. Сколько лет она удерживала в тени эту фигуру! Теперь он двигался на нас, неся жерди с полей Рейнснеса через море и через полосу тумана. Мне пришлось понять его взгляды. И простить ему то, что он ни разу не выдал себя.
Карна и ребенок остановили меня. Не позволили взять на себя роль судьи. Мое бешенство испарилось, его сменила усталость, она парализовала меня. Я превратился в старца. Поздно. Мне было уже поздно обзаводиться отцом.
Не знаю, сколько прошло времени. Оно двигалось независимо от меня.
— Почему ты только теперь рассказала мне об этом? Почему? — спросил я.
— Потому что поняла, что пришло время.
Один-единственный раз я был в той маленькой усадьбе, где родился Фома. Там было много людей и животных. Их запах проникал даже в дом. Запах пота и парного молока. Дыма, поднимавшегося из открытого очага. Я слабо помнил худого, жилистого человека с сутулой спиной, седыми волосами и усами.
И рыжеволосую, полную, невысокую женщину с добрыми глазами и проворными движениями. Вдруг она оказалась здесь. В моем теле. В моем кровообращении! Половину своего наследства я получил от них. Вениамин Грёнэльв был незаконнорожденным сыном, он носил чужую фамилию и получил не положенное ему наследство.
Все годы Дина хранила свою тайну. Она обманула нас всех. Ее можно было ненавидеть и осуждать, но от этого ничего не изменилось бы.
