— Это устранило бы все ограничения, — тихо заметил Найв.
— Возможно, это то, что требуется, — ответил Теор. Тон у него был спокойный, ненавязчивый. Он ни в коем случае не принуждал старого друга. В такие времена, как нынешние, общее согласие и единодушие были очень важны. — Если Регнор ок Гир заключил какое-то соглашение с Верховным Таном, если он скорее позволил бы разбить Кровь Горин-Гир, чем рискнул вступить в открытую борьбу с Хейгом; если он предпочитает играть в мирскую власть и горячо заботиться о прочности своего трона, вместо того, чтобы распространять владычество истинной веры на все народы… Если все это так, то, возможно, время для сдержанности прошло. Народ закаляется в войне, как меч в печи. Это восстановит характер людей. И если начнется битва, то Регнор ничего не сможет сделать, чтобы погасить пожар, который мы разожжем. Тысячи, десятки тысяч последуют за нами.
— Это правда. Это правда, — тихо сказал Найв и надолго замолчал.
Теор решил, что лучше оставить Первого Боевого в размышлениях, и повернулся к Авенн.
— Напомни-ка мне о разговоре, который состоялся у нас три года назад. Кажется, это было перед свадьбой Наследника Крови Гейвен-Гир. Ты что-то упоминала о женщине, которая была у тебя в Колкире. Ты ее назвала Мечом, подвешенным над самым сердцем нашего врага.
Авенн улыбнулась, и Теор опять подумал, что ее улыбка напоминает волчий оскал.
— Я хорошо помню этот разговор. Удивительно, что и ты тоже, Хранитель Мудрости.
— О, я обнаружил, что чем старше становлюсь, тем больше вещей помню. Это неправильно, но что есть, то есть. Если такова наша судьба и нам предстоит отбросить всю сдержанность, то мне интересно, не настало ли время позволить этому Мечу упасть?
— С удовольствием, если на то будет общее согласие, — ответила Авенн, искоса взглянув на Найва. — Всего одна смерть, от которой наш народ исполнился бы веры. Как только та голова скатится, маловероятно, что кто-нибудь сможет предотвратить пожар: ни мы, ни Регнор, ни Гривен ок Хейг.
— Мы не выбираем судьбу, но выбираем, как мы ее встретим, — сказал Теор. — Если так уж записано, что мы должны суметь это сделать, то мы сделаем, какие бы опасности или препятствия ни встретились на нашем пути. Я ничего не делаю без общего согласия, но я говорю, что время пришло.
Найв, бросил руки на колени, словно измятые тряпочки:
— Боевой вступит в борьбу.
Теор подумал, что первое, значит, сделано. К добру ли, к худу ли, но мы положили себя на весы судьбы; мы оказываемся Лицом к лицу перед беспокойным будущим:
— Значит, мы согласны. Пусть будет, как писано.
— Как писано.
— Как писано.
Они уходили так же, как пришли: один за другим, поодиночке. Первой на белый свет вышла Авенн. Теор и Найв не разговаривали, дожидаясь, пока Первая Охоты исчезнет из виду. Но когда Найв уже хотел последовать за Авенн, Теор положил ему руку на плечо.
* * *
Этим вечером Теор ушел в свои палаты рано. Он отослал слуг и сам переоделся в ночные одежды. Потом открыл резную коробку, стоявшую возле кровати, и достал провидческий стебель. Растение уже многие годы чернило губы Мудрого, сначала легонько пощипывая и предвосхищая то, что должно было прийти. Он лег, сунул стебель в рот и осторожно пожевал зубами, не разжевывая, а только слегка надкусывая. Начал выделяться темный сок, и знакомое, приятное онемение стало распространяться по языку и губам. Медленно-медленно оно ползло по глотке в череп и, наконец, стало пробираться в рассудок. Потом появились видения. Иногда в хаотически разворачивающихся перед внутренним взором событиях и судьбах можно было уловить ценный смысл.
Никому, кроме Мудрого Инкаллима, не разрешалось пользоваться волшебным стеблем, потому что при недостатке жизненной школы, самодисциплины или чувства ответственности перед верой слишком легко можно было бы увлечься предлагаемыми им видениями. Дело в том, что в этих мимолетных и неопределенных видениях заключалось не будущее, а только прошлое и настоящее. Когда Теор грезил под действием волшебного стебля, он видел все тысячи дорожек и троп, которых следовало придерживаться, чтобы вызвать к жизни настоящее: он видел бесчисленные повести, во всем их множестве, законченные и незавершенные, которые Последний Бог вычитывал из своей Книги Жизней. Но он не видел того, что же еще случится с теми, кто путешествует по этому великому, запуганному Темному Пути.
Ожидая, пока волшебный стебель окажет свое действие, Первый Мудрого Инкалла наблюдал за пламенем свечи, стоявшей возле кровати. Его охватила смутная тревога. Похоже, прошедшие месяцы и недели принесли войну, какой не было уже более века. Само по себе это его не волновало. Все равно Кайл наступит только тогда, когда все человечество будет обращено в веру Темного Пути; а такое единство могло быть достигнуто только с помощью войн и завоеваний. Поскольку сам Кайл был неизбежен, то, следовательно, неизбежна была и победа, независимо оттого, чем кончится нынешняя борьба.
Беспокойство Теора скорее коренилось в сожалении. До восхождения Регнора на трон Кан Дредара Теор рассчитывал, что из того получится хороший Верховный Тан поскольку до смерти отца Регнор придерживался, казалось бы, того же направления мыслей, что и покойный: послушный, почтительный, исполненный сознания долга приверженец веры, убежденный, что ничего нет важнее ее продвижения. Но Регнор почему-то стал просто правителем, занятым ежедневными заботами власти. И они — все Инкаллы, но более всего сам Теор — потерпели неудачу, их функции оказались тану не нужны. Они допустили появление гнили. Когда-то с этим можно было справиться едва ли не с помощью детского перочинного ножика, а теперь требовался меч. Он ли ослабил бдительность? Он ли виновен в том, что дела дошли до такой крайности? Хотя, в конце концов, это не важно: есть курс, которым они обречены следовать. И все же не повредило бы лишний раз убедиться, что никому не простительно забывать основной постулат — все дела освящаются верой. Когда Боевой Инкалл выступил на юг, следовало бы и нескольким инкаллимам Мудрого сопровождать его.
Пощипывание волшебного стебля коснулось уже головы за ушами, прокладывая свой путь в рассудок. Образы начали появляться перед внутренним взором. Он поудобнее устроил голову на подушке, закрыл глаза и замер, стараясь выбросить все мысли из головы и дожидаясь того, что должно скоро появиться.
* * *
Тейм Нарран не был уверен в том, что крушилось по ту сторону двери. Судя по звукам, доносившимся из-за тяжелой дубовой створки, это было что-то весьма солидное. Из уважения к чувствам Рорика нан Килкри-Хейга — и, возможно, если быть честным, из-за волнения — он вошел, только дождавшись, пока шум утихнет.
Единственный оставшийся в живых сын Ленора — теперь ставший наследником Крови — стоял в центре небольшой комнаты, совсем забыв о ножке от кресла, которую все еще держал в раненой руке. Вокруг него по каменному полу рассыпались щепки. Сын Тана только сегодня утром вернулся с юга. Он привел из земель Даргеннан-Хейга живыми еще меньше людей, чем Тейм. Нарран подумал, что, когда тебя встречают новостью о смерти брата на Грайве, это слишком даже для человека менее бурной натуры.
Рорик будто не замечал присутствия Тейма. Он так и стоял, потерянный, оцепеневший от горя. Тейм заколебался. Он не был уверен, что может что-нибудь предложить молодому человеку, или, даже если бы мог, что предложенное будет принято. Хотя они были товарищами там, в сражениях Гривена; друзьями среди бушующей враждебности.
— Рорик, — тихо позвал он, но ответа не последовало, и он окликнул громче: — Рорик.
Молодой человек поднял дикие, мутные глаза, оглядел Тейма и перевел взгляд в окно.
— Извини, — пробормотал Тейм. — Ты заслужил лучшего возвращения домой, чем такое. Мы все заслужили.
Рорик выпустил из пальцев ножку. Она со стуком упала на пол. Он пошел к окну, по пути бессознательно отбрасывая обломки в стороны.
— Темный Путь ответит за это потоками крови, — с трудом выговорил Рорик. Он взялся руками за оконную раму и стал смотреть на отцовский город. — Я должен был быть здесь.
— Нам обоим следовало быть здесь.
— Я так гордился, когда отец поручил мне вести нашу армию на юг. Гордился! И посмотри, что от нее осталось! Все, кто пошел со мной, кроме нескольких сотен человек, погибли или умерли. Мой брат мертв. От нас осталась только тень того, чем мы, Килкри и Ланнисы, были прежде. Мы похожи на больных детей, наши силы истекают из тысяч ран.
— Еще ничего не кончилось, — сказал Тейм.
— Нет? — вскричал Рорик. Он повернулся от окна и гневно уставился на Тейма. Впрочем, это длилось всего мгновение. При виде лица Тейма, гнев его сразу утих. Он только покачал головой.
— Значит, у нас еще будет шанс поквитаться за то, что произошло, — ровным тоном продолжал Тейм.
