Томас захихикал, но тут же закашлялся, отхаркался и сплюнул в оловянный горшок, стоявший у его ног. Судя по содержимому, горшок никогда не опорожнялся.
— Я считаю, что клятвы делают из человека раба. Здесь им не место, — заявил Томас.
— Однако, если Темный Путь явится сюда, вы могли бы найти применение этому мечу, — сказал Оризиан.
Томас только пожал плечами и забарабанил пальцами по столу.
— Мы сгибаемся только под ветром. Вы или Темный Путь — для нас большой разницы нет. Клятвы и все, что с ними связано, отбирают у человека свободу. Так какая разница, кому их давать? Вы в глубине души такие же. Так или иначе, но такие клятвы, как ваши, ведут только к убийству и тому подобному.
Оризиан еле сдержался, чтобы не ответить. Томас спросил:
— Значит, война, не так ли? На Гласе? Должна быть, раз на холмах появился Темный Путь.
— Да, сражение. Но оно долго не продлится.
— Ну, раз вы так говорите… — с кривой улыбкой, которой не хватало нескольких зубов, сказал Томас. — Я полагаю, вынужденный убегать от людей, рано или поздно убьет. Однако нам тут, в Колдерве, ваши неприятности не нужны.
— Неприятностей не будет, — твердо заверил Оризиан. — Завтра мы уйдем на талдиринском судне, и больше вы нас не увидите.
— Немалые монеты, раз он соблазнился взять вас с собой. На'кирима вы тоже забираете? — Голос у него опять начинал хрипеть, и в горле заклокотало.
— Ивен? Да, она пойдет с нами.
— Хорошо. Имейте в виду, если завтра, после ухода корабля, я обнаружу здесь вас или ее, то захочу знать почему. Я слежу за городом, и у меня хватает людей, которые мне в этом помогают. Мы ни в какое время не хотим видеть здесь людей Ланнисов, и уж тем более, когда вокруг рыщет Темный Путь.
— Мы завтра исчезнем. Можете об этом не беспокоиться.
Томас кивнул. Его опять сотряс мучительный кашель, он махнул Оризиану, чтобы тот уходил. Оризиан ретировался так поспешно, словно боялся, что один только звук кашля может заронить болезнь в его собственную грудь. И только оказавшись на улице и наглотавшись холодного, свежего воздуха, он спохватился, что кое-что упустил во время беседы. Впрочем, не имело значения, что Томас представлял несколько большую угрозу, — а возможно, был даже еще опаснее, — чем он ожидал. Скоро, уже скоро они будут далеко от этого города, и никогда, он в этом уверен, сюда не вернутся.
* * *
Они спали в хижине Хаммарна, на полу, тесно прижавшись друг к другу, укрытые мехами и сукном. Доски были неровными, но Оризиан спал крепко. Даже когда Рот захрапел — раскаты грохочущих, почти непристойных звуков могли бы поднять на ноги полгорода, — Оризиан только в полусне пихнул щитника в плечо. Рот что-то раздраженно пробурчал, но повернулся на бок и храпеть перестал.
Один или два раза Оризиан почти просыпался: то от доносившихся с пляжа вздохов мелких волн, то от забарабанившего по крыше дождя. Он слышал, как трещат доски лодок, слышал дыхание товарищей и опять забивался в середину кучи на полу маленькой лачуги, чтобы согреться. Он отдыхал, и хотя сны его были не очень спокойны, к утру тревога ослабла, а потом и вовсе забылась.
* * *
Еще только занимался вялый рассвет, но Кейнин уже видел огни Колдерва, мерцавшие на сером фоне земли, моря и облаков и выглядевшие еще более слабыми и хрупкими из-за начинавшегося дождя. Тан Горин-Гир поднял глаза к небу, там собирались массивные темные облака. Похоже, будет ливень.
Он с пятью щитниками вырвался вперед и теперь ждал, пока его догонят остальные. Они должны были уже быть здесь, и Кейнин сердился. До Колдерва добираться еще добрых два часа. По вязкому от накопившейся влаги, открытому и пустынному пространству они продвигались медленнее, чем он рассчитывал. Каждый миг задержки причинял ему острую боль, словно выпад, направленный лично против него, Кейнина; от этого настроение портилось еще больше.
Конь чувствовал настроение хозяина и беспокойно потряхивал гривой. Неподалеку, всего в нескольких шагах, оказался болотный ручей. Кейнин тронул коня, подъехал к воде, отпустил поводья и похлопал животное по шее, разрешая тому напиться. Это был уже совсем не тот конь, которого Кейнин много месяцев назад выбрал в отцовой конюшне. С другой стороны, а кто не изменился бы после такого путешествия? После Анлейна, Андурана, Кар Крайгара? Попона потеряла былой блеск, уже не так выпукло проступали мускулы. Кейнин еще помнил, как конь вскидывал голову и печатал шаг тем утром, когда они выезжали из ворот Хаккана, и Вейн ехала рядом с ним. Куда делось то великолепное высокомерие?
— Мы оба уже не те, что были, а? — прошептал он коню.
Игрис со своим конем устроился рядом.
— Подошли остальные, — доложил щитник.
Кейнин оглянулся. Действительно, к ним один за другим, вытянувшись в длинную цепочку, приближались сорок или около того всадников, все, что осталось от его воинов. Они промокли и выглядели совершенно измотанными. И кони были истощены до предела.
— Нет сигнала от вестника, что мы выслали вперед? — спросил Кейнин.
— Нет еще. Но он не мог опередить нас больше, чем на один-два часа.
— Очень хорошо. Мы здесь остановимся, но только чтобы накормить и напоить лошадей. Отдохнем, когда получим то, за чем пришли.
Игрис коротко кивнул.
Кейнин спрыгнул с коня и осторожно повел его в поводу по тропинке в густой траве. Вот уже день, как у них кончился взятый в дорогу овес, да и собственные запасы еды почти иссякли. Что бы ни произошло за сегодняшний, едва начинавшийся день, Колдерв должен обеспечить их всем необходимым для обратного пути через Кар Крайгар. Интересно, что они найдут по возвращении в Андуран? Он уделил мысли о Вейн всего лишь миг. Скоро он ее увидит.
Конь щипал траву. Дождь усиливался. По спине барабанили крупные, тяжелые капли. Кейнин передернул плечами; он предпочел бы чистый, сухой снег такой мозглой и пробирающей до костей зиме.
— Правитель, — крикнул кто-то. — Люди!
Он обошел коня сзади и посмотрел туда, куда указывал воин. Там из леса на плоскую болотистую равнину долины стремительно выкатывались киринины. Их было множество. Огромной волной, которая текла сквозь тростник и кустарник, они устремились к большой реке. К устью Дерва, к Колдерву.
— Это Белые Совы или Лисы? — спросил он.
Никто не ответил. С такого расстояния еще трудно было что-то определить.
— Лесные твари! — сорвался на крик Кейнин. Даже теперь, когда сам он думал, что избавился от них, мелкая возня, которую затеял Эглисс и его дикари, вызывала у него досаду.
— Это, должно быть, Белые Совы, — предположил Игрис, вглядываясь сквозь пелену обрушившегося дождя. — Им нужен лагерь Лис в устье реки.
Кейнин вскочил в седло. Дождь уже промочил ему голову и спину. Отряд помчался, оглашая воздух криком и бряцаньем оружия, но Кейнин этого не слышал, он направил коня к Колдерву. Там было будущее, оно ждало его, ему оставалось только двигаться вперед. Он уже обнажил меч.
— Бойня зовет нас! — выкрикнул он. — Мы едем!
VII
За шатром, в котором обитал Голос Белых Сов, в выложенной камнем яме под кровлей дубовых сучьев, которые от времени, дыма и высокой температуры стали твердыми как камень, жарко пылал токир. Днем и ночью, в снег и ветер, священный огонь клана горел всю долгую зиму. О нем заботились избранные блюстители, которые кормили его и следили за ним. Когда придет весна, и Голос пропоет над пламенем, народ начнет расходиться, и каждый а'ан заберет с собой одну-единственную горящую головню, чтобы, в какие бы дебри Анлейна ни забрел а'ан в своих летних блужданиях, в каждом походном костре светилась частица яркой души клана.
Группа воинов привела на'кирима Эглисса, связанного и с куском кожи вместо кляпа во рту, именно к шалашу Голоса. Они привязали его к песенному столбу, воткнутому в землю возле палатки Голоса, и, скрестив ноги, сели ждать. Они ждали много часов. Солнце прошло почти все небо. Облака, зыбкое и иногда рассеивающееся одеяние Блуждающего Бога, появлялись и исчезали. На'кирим стонал, кровь текла у него по запястьям и из уголков рта там, где его повредил кожаный кляп. Наконец из шалаша вышла маленькая девочка, с выкрашенными красной ягодой волосами и с дырочками, проколотыми в щеках, и пригласила одного из воинов зайти внутрь. Примерно через час он появился и вяло кивнул. На'кирима развязали, выдернули изо рта кляп и поставили перед Голосом.
Он стоял перед пожилой женщиной с морщинистой кожей и волосами цвета луны на воде. Там были и другие — мудрые главы а'анов последнего лета, певцы и сказители, могильщики и кейкирины со своими костяными ожерельями, — но заговорил с на'киримом только Голос.
Они разговаривали долго, старуха и полукровка, и о многих вещах. Они говорили об истории клана, о борьбе с хуанинами в Войне Порочных и о прошедших с тех пор столетиях. Они говорили о зле, творимом теми, кто правит городом в долине, их топорах и огне, которыми они уничтожают деревья в землях Белых Сов, и их стадах, которые все глубже проникают в Анлейн. О жизни на'кирима, его бегстве ребенком от Белых Сов и возвращении с приношением в виде подарков и обещаний от холодных людей с севера. Эти суждения, как нити, переплетали прошлое с настоящим. Только под конец они заговорили о союзах, вызванных необходимостью, о надеждах и преданных ожиданиях.
