не высмеивает какую-нибудь светскую львицу за допущенную оплошность. Вместо этого Раа, когда мы входим, негромко обсуждают вопрос морального превосходства в применении к циклопу Полифему и воину Одиссею.
– Бедный Полифем, – говорит девочка с легким облачком волос и темными кругами под глазами. – Он всего лишь хотел поужинать, но нет, надо же было Одиссею прийти и выколоть ему единственный глаз! У него даже не было второго про запас, как у папы.
– Честно говоря, Полифем съел двоих спутников Одиссея, – замечает Серафина, одарив меня улыбкой, когда я усаживаюсь на подушку. – Вот наглядный пример: чем рискует хозяин, который плохо принимает гостей.
Место рядом с ней пустует; вместо тарелки и приборов на столе лежит серебряный цветок. Возможно, это сделано в честь ее сестры, которая мертва вот уже одиннадцать лет, но которую до сих пор вспоминают за каждым ужином. Это не единственное пустующее место. Глава семейства отсутствует, зато к нам присоединились младшие дети Ромула. Я знакомлюсь с ними. Юный Палерон, тринадцатилетний молчаливый мальчик. Его жизнерадостная сестра Талия – та самая, что сочувствовала Полифему; ей никак не больше девяти лет, и она очарована цветом моих глаз. Здесь и мать Ромула Гея, иссохшая старая карга, бледная, как личинка. Она много пьет и курит длинную трубку с горько пахнущей травой, сжимая ее пальцами, напоминающими паучьи лапки. Гея не притрагивается к еде, обращается только к детям, и речи ее рассеянны и пусты.
Остальную часть стола занимают кузены Серафины, в том числе Беллерофонт Храбрый и его жена, изящная большеглазая женщина в диадеме с трезубцем дома Норво с Титана. А он, пожалуй, удачно женился… При этом у Беллерофонта угрюмое, жестокое лицо и блеклые глаза. Его длинное тело сгорблено, словно у богомола, в ожидании ужина. Несмотря на ранее происшедший инцидент, здесь же присутствует и Диомед. Он невозмутимо восседает рядом с матерью, и, похоже, дети его просто обожают.
– А вот и герои нынешнего дня, – с улыбкой говорит Дидона своей семье. – Позвольте представить вам Кастора и Регулуса Янусов. Именно им мы обязаны тем, что наша Серафина вернулась домой.
Нам вручают две миски. Дидона встает, берет из своей миски две щепотки риса и опускает одну в миску Кассия, а вторую в мою. Ее семья следует тому же обычаю: каждый подходит к нам, чтобы поделиться едой, – даже Беллерофонт, стряхивающий рис с хамским пренебрежением. Его жена виновато улыбается. Последней к нам направляется Серафина; она смотрит мне в глаза, выполняет обряд и возвращается на свое место.
Интересно, знает ли мать Серафины, что она приходила ко мне, или заявление, что мать не в курсе, было обманом? Я не стал рассказывать об этом Кассию. Он решил бы, что это какая-то адская манипуляция. Возможно, так оно и есть. Я непрестанно прокручивал этот разговор в уме.
Рис стоит перед нами, но трапеза откладывается согласно древнему обычаю, дабы показать, что золотые не рабы своих прихотей и голод им нипочем. У меня урчит в животе, но я не смею прикоснуться к рису. В комнату входит коротко стриженный фиолетовый с изящной арфой в руках. Он играет нежную мелодию, и к ней присоединяется голос той самой розовой – женщины с древними глазами и свирепым ртом, Аурэ. Она тихо поет «Память Праха», знаменитую погребальную песнь, написанную после того, как мой дед сжег мятежную Рею во время первого восстания Газовых Гигантов. Губернаторов лун не упрекнуть в короткой памяти. Вне суеты космополитических городов центра об этом, должно быть, трудно забыть.
Закончив песнь, фиолетовый и розовая уходят из комнаты под сдержанные аплодисменты.
Диомед смотрит вслед Аурэ, и вид у него такой, что лучше бы никто из его семьи этого не заметил. Я на всякий случай запоминаю эту деталь.
Главное блюдо без дальнейшего промедления подают низкорослые бурые в тускло-серых ливреях. Они не поднимают взгляда выше коленей золотых, но хозяева обходятся с ними вежливо – благодарят за услуги и обращаются по имени. Это вежливость, которую я видел в залах, ангарах и банях среди всех цветов сверху донизу. Каждый цвет на своем месте. Нет излишней грубости, вульгарности или жестокости в отношении серых к бурым или золотых к серым. Меня это восхищает, особенно когда я замечаю, что бурые не обслуживают детей, – тем приходится вставать и самим брать еду с тележки в дальнем конце комнаты. Насколько я помню, штат прислуги получают здесь вместе со шрамом нобиля. Бурые обходят нас с Кассием, пока Дидона жестом не приказывает обслужить нас.
– Мы пока что простим нашим гостям их голые лица.
Рядом с каждым местом стоит небольшая чаша и лежит белое льняное полотенце. Вспоминая уроки бабушкиного управляющего Седрика, я погружаю пальцы в воду и вытираю их полотенцем. Сама еда так же проста, как и одежда: жареная рыба с Европы, обильно приправленная солью, чтобы замаскировать отсутствие перца на столе. Лепешки, хумус, рис без добавок и жареные овощи, исходящие паром в простеньких мисках передают по кругу и подают без столовых приборов. Риса вдоволь, а вот куски мяса невелики.
– Регулус, «Архимед» ведь твой корабль, да? – спрашивает Дидона.
– Да, верно.
– Изящный быстроходный корабль, повидавший немало лет. Он даже старше Геи.
– А? – спрашивает Гея, глядя поверх своей трубки, словно растрепанная сипуха.
– Я говорю, что его корабль почти что ваш ровесник. Я уверена, вы помните эту серию. Корвет ГД-семнадцать класса «шепот».
– Шепот? – переспрашивает Гея. – Никакого шепота за столом. Это невежливо.
Она возвращается к своей трубке и подозрительно смотрит на нас из-под кустистых бровей, как будто мы желаем ей зла. Я повидал немало проницательных людей и знаю, как трудно прикидываться недоумком. Усилий этой женщины достаточно для здешнего захолустья, но при дворах Луны ее маска не продержалась бы и одного праздничного вечера. Там лучшие танцующие маски в мирах – люди меняют личину с непревзойденной ловкостью и не скажут ни единого слова в простоте, сплошь обман да увертки. Но похоже, Гея всех за этим столом убедила в своем старческом слабоумии.
Интересная женщина.
– Ваш корабль – редкое судно для простых торговцев, – холодно говорит Беллерофонт, проводя пальцем по каменному столу. – Трудно понять, как вы могли получить его законным путем.
Этот человек – жестокий грубый глупец и при этом капризный, как ребенок. Лишенный таинственности мужчина должен обладать достоинством. Я могу объяснить отсутствие того и другого только дурным воспитанием.
– Я не уверен, что мне нравится твой тон, любезный, – отвечает Кассий. – Но давление на вашей луне плохо влияет на мой слух. Быть может, ты выразишься яснее,
