В саду Трёх стихий, где неизменно заканчивалась наша прогулка, я с облегчением передавала сына отцу: пусть теперь сам борется с его бешеной активностью, следит за тем, куда он засовывает пальцы, и прислушивается к потоку его слов, постепенно превращающееся в что-то осмысленное. Во всяком случае, нас 'па-а-п-а' и 'ма-а-ма' он уже называет и даёт забавные названия разным предметам.
Я улыбалась, наблюдая за тем, как сын, поддерживаемый под мышки отцом, пытается ходить. Разумеется, практически сразу падает — рано ему, зато встаёт сам, отталкивая папину руку. Самостоятельный. И не плачет, когда плюхается попкой в снег.
Со стороны всё казалось идеальным: любящий отец, гуляющий с супругой. Но всё было не так. На мне — браслет рабыни, я не могу шагу ступить без разрешения хозяина, не могу отказать ему два дня подряд, меня не спрашивают, хочу ли я ребёнка. Как я поняла, на двоих норн останавливаться не намерен.
Я целиком и полностью завишу от норна, не имею права покинуть Гридор, заводить друзей не из прислуги. Доступ во многие места мне закрыт, на меня часто смотрят с презрением, как на человека второго сорта, я должна кланяться норнам, молча терпеть колкие замечания любых авердов — список можно было бы продолжить.
Да, в сытости, в тепле, наряженная, как кукла, но не могу я надеть эти вещи в город без сопровождения хозяина — не имею права. У меня вообще нет прав, никому не интересно, что я хочу.
Если норн изобьёт меня до смерти — никто слова не скажет.
Мне не дают ничего выбирать, я лишена выбора. Слугам — и то лучше. Вечером и ночью они принадлежат себе — я же принадлежу норну. Если он куда-то едет, то еду и я, сижу у его ног, наливаю вино, терпеливо сношу замечания его приятелей о моей фигуре, краснею от некоторых их вопросов. И ведь приходится отвечать. Нагрубить нельзя — как бы тепло норн ко мне ни относился, он накажет. Однажды уже дал по губам за нечаянно слетевшее с языка слово. Несильно, не до крови, но всё равно неприятно.
Но как-то раз я не выдержала, не смогла спокойно слушать. Это случилось на приёме у городского главы.
Я, как всегда, сидела у ног норна, правда, не на полу, а на подушке, — хозяин не хотел, чтобы я застудилась — старалась не вслушиваться в гул стремительно хмелеющих голосов и ела фрукты из стоявшей рядом тарелки.
Мимо то и дело бегала чья-то охотничья собака, задевавшая меня хвостом. Впрочем, не только меня, но и других торх.
Периодически приходится вставать, чтобы помочь слугам убрать у хозяина пустую тарелку, что-то положить ему, поправить салфетку на коленях — делаю это уже машинально, по привычке. Он не останавливает — на людях положено, но вино наливает сам. С рук не кормит, но отрезает и даёт кусочек чего-то вкусного. Ем это не руками — в отличие от других, мне досталась вилка. Естественно, по просьбе хозяина.
Остальные торхи тоже прислуживают владельцам, некоторым даже сесть не разрешают. Одна массирует хозяину шею, другая следит, чтобы не испачкался рукав его рубашки. Радует то, что никто пока не хвастается размером груди своего приобретения, не унижает их, совмещая удовольствие от еды с другим удовольствием. Впрочем, такого на приёмах такого уровня обычно не бывает — это не попойка.
— Виконт, ваша девочка танцует? — неожиданно обратился к хозяину один из министров королевского двора.
Тот утвердительно кивнул.
Я напряглась, предвидя, что последует за этим вопросом. Так и есть: норнам хотелось зрелищ.
— Иди, не бойся, — улыбаясь, хозяин встал и подвёл меня к музыкантам. — Всего один раз. Если стесняешься, не смотри на них.
— Хозяин, я не хочу вас позорить… — я смущённо потупилась. — Я ведь одна не умею… А вам ведь кеварийский народный танец нужен…
— Мне — нет. Иалей, неужели ты полагаешь, что они его знают? Никого ты не опозоришь, всё будет хорошо. Можешь сразу сказать, что у тебя на родине девушкам танцевать одним не принято.
— И мне придётся с кем-то из них? — я настороженно покосилась на норнов. — Рабов же танцевать не учат…
— Лей, мне нужен Огюст альг Саварш, — склонившись к самому уху, прошептал норн. — От него зависит, будет ли принять нужный мне закон. Ты должна произвести на него благоприятное впечатление, ты можешь. Всего один раз. Мирабель я попросил бы о том же.
— Тогда лучше я спою. Станцевать точно не смогу. Только у меня не оперный голос, и я немного боюсь… Можно мне где-то распеться? Всего пять минут?
Хозяин кивнул и, обратившись к норну Саваршу, извинился за свою торху, то есть меня, сказав, что я подвернула ногу, поэтому не смогу станцевать, зато порадую его пением. Хотелось бы верить, что порадую.
Оказавшись в смежном помещении, заставленном столами с бутылками и чистой посудой, долго не могла выровнять дыхание, вызвать из горла нормальный звук, а не мышиный писк. Наконец получилось, зато забыла слова. В голову лезла только весёлая народная песенка, но вряд ли она понравится ангерцам.
Наконец меня позвали петь.
Вышла, глядя себе под ноги, встала рядом с музыкантами и, несколько раз глубокого вздохнув, начала петь. Сначала робко, фальшивя, потом, постепенно обретя уверенность, громче, увереннее, но всё равно далеко от идеала.
Осмелившись поднять глаза, увидела, что все смотрят на меня, усмехаются, что-то обсуждают.
На середине песни меня оборвали: норн альг Саварш потребовал, чтобы я затянула что-то повеселее. Запнувшись, я кивнула и запела ту самую фривольную кеварийскую песенку.
— Ладно, вижу, голосок есть, слабенький, правда, — министр хлопком в ладоши прекратил мои мучения. — Но что-то я не заметил, чтобы ты хромала. Виконт Тиадей, думаю, вы не станете возражать, если она потанцует вместе с другими торхами.
Хозяин промолчал и махнул рукой.
Я полагала, что это будет какой-то из местных танцев, но ошиблась: министру хотелось увидеть нечто другое. Что, я поняла, когда остальные девушки, мягко извиваясь в так музыке, начали развязывать пояса. Я, стоявшая в заднем ряду, чтобы не бросалась в глаза моя неуклюжесть (что поделаешь, обделила природа меня пластикой танцовщицы), с тревогой наблюдала за их действиями, понимая, что мне придётся их повторить.
Нет, разумеется, оставалась надежда, что хозяин отзовёт, но ведь танцевали абсолютно все торхи. И некоторые, что, как женщину, радовало, двигались хуже меня. Меня хотя бы парным танцам учили, я оттуда некоторые движения беру.
Пояс всё же сняла, постаралась красиво бросить на пол. Но это всё, я унижаться перед этими араргцами не стану, будь они хоть трижды важными персонами. Перед хозяином сняла бы, но только для него одного. И даже станцевала — не страшно, если не получится. А перед этими…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
