За последние несколько дней он много раз рассказывал про суд над Ральфом, но умная Элизабет задала самые важные вопросы и посочувствовала. У Мерфина промелькнуло в голове, что неплохо бы проводить так каждое воскресенье. Сари, как всегда, дремавшая у огня, вдруг открыла глаза и воскликнула:
— Бог мой, я же забыла про пирог! — Хозяйка встала, поправляя спутанные седые волосы. — Обещала гильдии дубильщиков заказать у Бетти Бакстер пирог с окороком и яйцами и забыла. У них последний обед перед Великим постом в «Колоколе».
Она закуталась в одеяло и вышла. Молодые люди редко оставались наедине, и Мерфину стало немного неловко, но Элизабет, похоже, чувствовала себя вполне свободно.
— Что же ты теперь будешь делать, когда мост у тебя отобрали?
— Строю дом Дику Пивовару, занят еще там-сям. Дик собирается на покой и хочет передать дело сыну, но говорит, что не сможет бросить работу, пока живет в своей таверне, и решил поставить дом с садом за городской стеной.
— А-а, та стройка за полем Влюбленных?
— Да. Это будет самый большой дом в Кингсбридже.
— Пивовару денег не занимать.
— Хочешь посмотреть?
— Стройку?
— Дом. Он еще не закончен, но стены и крыша уже есть.
— Сейчас?
— Еще час будет светло.
Девушка помедлила, будто у нее были другие планы, но затем сказала:
— Пойдем.
Оба надели тяжелые плащи с капюшонами и вышли. Снежная пурга первого мартовского дня погнала их вниз по главной улице. На пароме перебрались через реку. Вопреки неурядицам на шерстяном рынке город год от года разрастался, и аббатство сдавало все больше своих пастбищ и садов в аренду. Мерфин подсчитал, что с тех пор как он впервые двенадцать лет назад попал в Кингсбридж, прибавилось около пятидесяти домов.
Новый двухэтажный дом Дика Пивовара стоял в отдалении от дороги. В нем пока не было ни ставен, ни дверей — все проемы заткнули плетеным хворостом, закрепленным в деревянных рамах, но сзади архитектор поставил временную дверь на замке. На кухне перед большим очагом сидел пугливый Джимми, охранявший дом от воров. Парнишка был суеверен, всегда крестился и бросал соль через левое плечо.
— Здравствуйте, мастер. Раз вы здесь, можно, я схожу пообедать? Пол Тернер должен был принести мне еды, но не пришел.
— Только вернись до темноты.
— Спасибо.
Сторож выскользнул из дома. Мерфин прошел с кухни в жилые помещения.
— Четыре комнаты на первом этаже, — показывал он Элизабет.
Клерк ахнула:
— Куда им столько?
— Кухня, гостиная, столовая и зал. — Лестницы пока не было, и Мерфин поднялся наверх по приставной, за ним взобралась Элизабет. — И четыре жилые комнаты.
— Кто здесь будет жить?
— Дик, его жена, сын Дэнни с женой и дочь, которая тоже, наверное, когда-нибудь выйдет замуж.
Большинство семей города жили в одной комнате, все спали рядышком на полу — родители, дети, бабушки, дедушки, сватья. Элизабет восхищенно прошептала:
— Да столько места и во дворцах не найдешь!
Что правда, то правда. Знатные семейства, да еще с людными дворами в придачу, нередко обитали всего в двух помещениях: супружеской спальне и большом зале для всех остальных. А Мерфин собирался строить дома для тех зажиточных кингсбриджских купцов, что мечтали о роскоши — частных покоях. Он считал это новым словом.
— Полагаю, в окнах будут стекла, — предположила Элизабет. — Да.
Еще одно новшество. Молодой строитель помнил времена, когда в Кингсбридже даже не было своего стекольщика — только раз в пару лет пользовались услугами бродячего мастера.
Спустились на первый этаж. Элизабет устроилась на скамье и протянула руки к огню. Мерфин подсел к ней.
— Когда-нибудь я построю примерно такой же дом себе. В большом саду с фруктовыми деревьями.
К его удивлению, девушка склонила ему голову на плечо:
— Какая хорошая мечта.
Молодые люди смотрели в огонь. Волосы Клерк щекотали Мерфину щеку. Через минуту она положила руку на колени Фитцджеральда. В тишине он слышал ее дыхание и треск горящих поленьев.
— А кого ты поселишь в своем доме?
— Не знаю.
— Как это по-мужски. Я не знаю, какой у меня будет дом, но знаю, кто в нем будет жить — муж, дети, мама, свекор со свекровью и трое слуг.
— Да, мужчины и женщины мечтают по-разному.
Она подняла голову, посмотрела на него и погладила по щеке.
— А если все их мечты сложить, то и получится жизнь. — И поцеловала его.
Мостник закрыл глаза. Еще не исчезла память о поцелуях Клерк. Элизабет на мгновение замерла, затем отодвинулась. Мерфин будто сам за собой подсматривал из угла комнаты. Непонятное чувство. Глянул на девушку еще раз, опять увидел, как она красива, спросил себя, что же в ней такого особенного, и сразу же понял, что разгадка всему — гармония, как и в красивой церкви. Если бы он создавал женщину, изобразил бы ее именно такой — рот, подбородок, скулы, лоб. Элизабет смотрела на друга ясными голубыми глазами.
— Обними меня. — Она распахнула плащ.
Фитцджеральд мягко дотронулся до груди. Ее молодой человек тоже помнил — упругая, плоская.
— Я хочу жить в том доме, о котором ты мечтаешь. — Красавица вновь поцеловала его.
Клерк действовала не под влиянием минуты — Элизабет вообще никогда подобного не делала. Она все продумала. Мерфин время от времени заходил в гости, радуясь ее обществу и не думая о будущем, а дочь епископа рисовала себе их совместную жизнь. Может быть, даже просчитала эти объятия. Может, и мать специально оставила молодых людей наедине, сославшись на пирог. Фитцджеральд чуть не нарушил ее план, предложив показать дом Дика Пивовара, но девушка сымпровизировала. В таком рассудочном подходе нет ничего плохого. Она разумна. Именно это ему в ней и нравилось, хотя юноша знал, что под спудом рассудка пылают сильные чувства.
Плохо, что сам он ничего не чувствовал, хотя с женщинами отнюдь не вел себя холодно-рационально — совсем наоборот. Когда Мерфин любил, чувство захватывало его целиком, он неистовствовал, обижался, горел страстью и млел от нежности. Теперь же ему было интересно, лестно, щекотно, но строитель не терял головы.
Не дождавшись ответного поцелуя, Элизабет отодвинулась. Девушка умела владеть собой, но на бесстрастном лице мастер увидел испуганные глаза. Ей, очень сдержанной по природе, должно быть, стоило немалых усилий зайти так далеко, и она боялась, что ее оттолкнут. Клерк встала, подняла платье и обнажила длинные, красивой формы ноги, покрытые почти невидимыми тонкими светлыми волосками. Хотя она была высокой и стройной, торс приятно, по-женски расширялся книзу. Фитцджеральд невольно осмотрел подругу, затем поднял взгляд и увидел в ее лице отчаяние. Красавица сделала все и поняла, что зря. Мерфин буркнул:
— Прости. — Она уронила платье. — Послушай, мне кажется…
Элизабет негодующе перебила:
— Молчи. Что бы ты сейчас ни сказал, это будет ложь.
Клерк была права. Зодчий подыскивал слова для какой-нибудь успокоительной полуправды: что он плохо себя чувствует или что в любой момент может вернуться Джимми. Но она не хотела утешений. Ее отвергли, и слабые отговорки сделают обиду еще горше. Девушка смотрела на него во все глаза, и на красивом лице ясно читались следы борьбы боли и гнева. На глазах показались горькие слезы.
— Но почему? — крикнула Элизабет, и когда он открыл рот, сама же и ответила: — Молчи. Все равно правды не скажешь.
И вновь оказалась права. Резко сорвалась с места, вышла, затем вернулась и с искаженным горечью лицом проговорила:
— Это все Керис. Ведьма заговорила тебя. Суконщица не выйдет за тебя замуж, но и никто больше тебя не получит. Она дьявол!
Наконец Элизабет выскочила на улицу. Мерфин, глядя в огонь, услышал рыдания, потом они затихли.
— Вот черт, — медленно проговорил он.
— Я должен вам кое-что объяснить, — остановил Мерфин Эдмунда неделю спустя по выходе из собора.
Олдермен добродушно улыбнулся. Фитцджеральд хорошо знал эту улыбку. «Я на тридцать лет старше, и тебе бы меня слушать, а не учить, но мне нравится твой юношеский пыл. Я еще не слишком стар, могу чему-нибудь и поучиться».
— Валяй. Но расскажешь все в «Колоколе». Хочу вина.
Оба зашли в таверну и сели возле огня. Мать Элизабет принесла вина, но, задрав нос, не стала с ними говорить. Эдмунд спросил:
— Она злится на тебя или на меня?
— Не важно, — отмахнулся Мерфин. — Вы когда-нибудь стояли на берегу океана босиком, чтобы волны омывали ноги?
— Конечно. Все дети играют в воде. А даже я был мальчиком.
— Вы помните, как волны, отступая, вымывают песок?
— Да. Давно дело было, но, кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.
— Именно это произошло со старым мостом. Водный поток вымыл грунт под центральными быками.
