— Здорово, — улыбнулась Керис. — Так и сделаем.
Клерк бросила кубик и, передвинув последнюю фишку на край доски, воскликнула:
— Я выиграла! Три из трех возможных. Плати.
Мерфин отдал ей серебряное пенни. В эту игру у него выигрывали всего двое — Элизабет и Керис. Он не очень злился, когда проигрывал, поскольку ценил достойного противника. Фитцджеральд откинулся и хлебнул грушевого вина. Стоял субботний январский вечер. Мать Элизабет с открытым ртом уснула в кресле возле огня, тихонько похрапывая. Она работала в «Колоколе», но, когда к дочери приходил Мерфин, всегда оставалась дома. Ему тоже так лучше. Не надо решать вопрос, целоваться с Клерк или нет. Он вообще не хотел решать этот вопрос. Конечно, с ней приятно целоваться. Молодой человек помнил прохладные губы и твердую плоскую грудь. Но это значило бы, что любви с Керис конец, а он пока еще к этому не готов.
— Как новая сукновальня в Вигли? — спросила Элизабет.
— Готова, крутится, — гордо ответил Мерфин. — Керис набила туда сукна на неделю.
Девушка приподняла брови:
— Сама?
— Нет, фигурально выражаясь. На сукновальне работает Марк Ткач, хотя он учится у сельчан.
— Хорошо, если Марк станет помощником Керис. Он был беден всю свою жизнь, это хорошая возможность.
— Дело Керис хорошо для всех. Я, например, смогу закончить мост.
— Умная девушка, — без выражения отметила Элизабет. — Но как отреагирует Годвин?
— Никак. Я думаю, ему об этом пока неизвестно.
— Но ведь рано или поздно узнает.
— Вряд ли аббат что-нибудь сможет сделать.
— Он очень самолюбив. Если вы его перехитрите, настоятель никогда вам этого не простит.
— Как-нибудь переживу.
— А мост?
— Несмотря на все проблемы, работы осталось на пару недель. Пришлось попотеть, чтобы наверстать, но на следующей шерстяной ярмарке мы уже сможем его использовать — с временным деревянным настилом.
— Да вы с Керис просто спасли город.
— Пока нет, но спасем.
В дверь постучали, и мать Элизабет испуганно подскочила.
— Кто это может быть? — спросила она. — Уже темно.
Вошел один из подмастерьев Эдмунда.
— Мастера Мерфина просят на собрание приходской гильдии.
— Зачем? — спросил Фитцджеральд.
— Мастер Эдмунд просил сказать вам, чтобы вы пришли на собрание приходской гильдии, — повторил мальчик.
Очевидно, он затвердил, что нужно передать, и больше ничего не знал.
— Полагаю, опять мост. Их волнуют деньги. — Строитель взял плащ. — Спасибо за вино. И за игру.
— Я готова играть с тобой в любое время.
Вместе с подмастерьем строитель пошел по главной улице к зданию гильдии. Там проходил вовсе не банкет, а деловая встреча. Около двадцати знатных горожан Кингсбриджа сидели за длинным, грубо сколоченным столом и тихо разговаривали; кто-то пил эль, кто-то вино. Мостник почувствовал напряжение и насторожился.
Во главе стола сидел Эдмунд, рядом с ним Годвин. Аббат не являлся членом гильдии, и его присутствие означало, что предположение Мерфина верно: речь идет о мосте. Помощника ризничего Томаса не было, зато, как ни странно, явился Филемон.
Недавно строитель повздорил с Годвином. Согласно договору, он в течение года получал по два пенса в день плюс арендную плату с острова Прокаженных. Срок договора истек, нужно было его продлить, и Годвин предложил Мерфину те же два пенса вдень. Мостник потребовал четыре, и в конце концов Годвин уступил. Может, он решил пожаловаться гильдии?
Эдмунд начал со свойственной ему прямотой:
— Мы пригласили тебя, поскольку аббат Годвин не желает, чтобы ты руководил строительством моста.
Фитцджеральда как будто ударили по лицу. Ничего подобного он не ожидал.
— Что? Но со мной заключен договор!
Годвин холодно ответил:
— И поэтому я имею право тебя уволить.
— Но почему?
— Работа затянулась и потребовала слишком много непредусмотренных расходов.
— Мы не уложились в сроки, поскольку граф перекрыл каменоломню, а денег ушло больше, так как пришлось наверстывать.
— Отговорки.
— Это я придумал смерть Колесника?
— Его убил твой брат! — парировал Годвин.
— При чем тут это?
— Человек, которого обвиняют в изнасиловании, — добавил аббат.
— Нельзя вышвыривать мастера из-за поступков его брата.
— Кто ты такой, чтобы говорить, что мне можно и чего нельзя?
— Строитель вашего моста!
И тут Мерфину пришло в голову, что основную работу он уже сделал: вычертил самые сложные детали, изготовил деревянные шаблоны для каменщиков, построил коффердамы, чего сделать не мог никто, сконструировал подъемные краны и лебедки, необходимые для переноса тяжелых камней на середину реки. Обреченно вздохнув, мастер понял, что теперь мост закончит любой строитель.
— Нет никакой необходимости в продлении договора с тобой, — злорадствовал Годвин.
Чистая правда. В поисках поддержки молодой зодчий осмотрелся. Люди опускали глаза. Значит, все уже обговорено. Им овладело отчаяние. Но почему вдруг? Нет, сроки и деньги тут ни при чем. В задержке виноват не Мерфин, и ему удалось-таки наверстать. В чем же истинная причина? Едва задав себе вопрос, ответ он уже знал.
— Так это все из-за сукновальни в Вигли!
Годвин поджал губы:
— Одно с другим вовсе не связано.
— Совсем изолгался, — тихо, но отчетливо произнес Эдмунд.
— Осторожнее, олдермен! — тихонько пригрозил Филемон.
Суконщик не испугался.
— Мерфин и Керис перехитрили тебя, правда, Годвин? Их сукновальня в Вигли совершенно законна. Ты потерпел поражение из-за собственной жадности и упрямства. И теперь мстишь.
Эдмунд прав. Никто не может сравниться с Мерфином в строительном деле. Годвин, конечно, это знает, но ему важнее другое.
— И кого же ты возьмешь вместо меня? Полагаю, Элфрика.
— Это нужно решить.
— Еще одна ложь, — поморщился Эдмунд.
— За подобные речи тебя могут вызвать в церковный суд! — уже громче сказал Филемон.
А если это всего лишь ход в игре, а если Годвин просто пытается изменить условия договора? — подумал Мерфин и спросил Суконщика:
— Приходская гильдия согласна с аббатом в этом вопросе?
— Они могут не соглашаться, но это не их дело, — ответил настоятель.
Мостник пропустил эти слова мимо ушей и продолжал вопросительно смотреть на Эдмунда. Тот покраснел.
— Годвин, к сожалению, прав. Члены гильдии давали заем на постройку моста, но аббат остается лордом города. Так было условлено с самого начала.
Мерфин повернулся к монаху:
— Вы имеете еще что-нибудь сказать мне, лорд аббат?
Он все еще надеялся, что Годвин предъявит ему что-нибудь дельное, но тот твердо произнес:
— Нет.
— Тогда спокойной ночи.
Зодчий секунду помедлил. Повисло тяжелое молчание, и Мерфину стало ясно, что все кончено. Молодой человек вышел из зала и глубоко вдохнул морозный ночной воздух. Как-то не верилось. Он больше не строит мост. Фитцджеральд двинулся по темным улицам. Ночь была ясной, и дорогу освещали звезды. Он прошел мимо дома Элизабет, но ему не хотелось говорить с ней. Приостановился возле дома Керис, но тоже прошел мимо и направился вниз к реке. Его маленькая весельная лодка стояла на приколе напротив острова Прокаженных. Строитель сел в нее и переплыл реку.
У своего дома мастер замер, глядя на звезды и глотая слезы. Нет, не он перехитрил Годвина, скорее наоборот. Мерфин не рассчитал, как далеко готов зайти аббат, сводя счеты с теми, кто встает у него на пути. Сам он считал себя умным, но монах оказался умнее — по крайней мере бессердечнее. Настоятель способен погубить и город, и аббатство, только чтобы потешить задетое самолюбие. И в результате победил. Мерфин вошел в дом и лег в постель, одинокий, сломленный.
38
Ночь перед судом Ральф пролежал без сна. Лорд не раз видел повешения. Каждый год на телеге шерифа из замковой тюрьмы Ширинга вниз на рыночную площадь провозили человек тридцать мужчин и нескольких женщин, которых ждала виселица. Обычное дело, но эти люди сохранились в памяти Фитцджеральда-младшего и сегодня вернулись его помучить.
Некоторые, если шея ломалась при рывке, испускали дух быстро, но большинство умирали долго. Брыкались, пытались вырваться, широко открывали рот, беззвучно кричали, мочились и обделывались. Он вспомнил одну старуху, осужденную за колдовство: когда у нее из-под ног выбили чурбан, приговоренная откусила себе язык и выплюнула. Тот пролетел по воздуху, шлепнулся на пыльную землю, и толпа, собравшаяся вокруг виселицы, отпрянула в страхе перед окровавленным кусочком плоти.
Крайне невероятно, что Ральфа повесят, но подсудимый не мог избавиться от этих мыслей. Говорили, будто Роланд не может допустить, чтобы по обвинению виллана казнили одного из его лордов, однако до сих пор граф и мизинцем не пошевелил.
