— Поблагодари их за одежду и скажи, что если они хотят увидеть ее, то пусть приходят в суд магистрата ближе к вечеру, потому что ей будет предъявлено обвинение.
— Да нет же! — бушевал Спенс. — Нельзя обвинять человека в том, чего он не совершал. Я не допущу, чтобы это произошло.
— Я понимаю, вы расстроены, — примирительно произнес Фримен, — но, боюсь, все доказательства…
— Какие еще доказательства? У вас на нее ничего нет…
— Результаты вскрытия…
— …дерьмо. Они ничего не доказывают, потому что я говорю вам: она его не душила. Никто не душил.
— Это противоречит заключению патологоанатома. Результаты совпадают с…
— Плевать я хотел, с чем они там совпадают, я говорю вам, что она не делала этого. Спросите любого, кто ее знает: это не в ее характере — причинять вред кому бы то ни было, не говоря уже о собственном ребенке.
Тон Фримена оставался сочувствующим, когда он повторил:
— Я еще раз вынужден сказать вам, что доказательств против нее предостаточно.
— Мы можем, по крайней мере, передать ей одежду? — спросил Дэнни, отрывая взгляд от телефона, на который пришло СМС от Дэвида.
Фримен взял протянутую ему Дэнни сумку и заглянул внутрь.
Дэнни уточнил:
— Одежда совершенно новая: там нижнее белье, пара джинсов и топ. Еще есть спрей и расческа.
Проверив содержимое сумки, Фримен сказал:
— Если у суда будет время, ее дело заслушают сегодня.
У Спенса был такой вид, словно его ударили.
— А потом? — спросил он.
— Это зависит от решения мирового судьи, — объяснил ему Фримен, и, зажав сумку под мышкой, быстро воспользовался контактной картой, чтобы поскорее скрыться в безопасных глубинах участка.
Спенс повернулся к Дэнни.
— Я должен кое-что сказать тебе, — вздохнул Дэнни. — Давай пойдем в ближайший паб. Я отправлю СМС Дэвиду, чтобы он встретил нас там.
Никки смотрела на сержанта, на то, как двигаются ее губы, слышала слова, которые она произносила, но пребывала в таком всеобъемлющем состоянии дезориентации, что прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что кричит на нее и требует замолчать.
Но та в ответ не пошевелила ни единой мышцей, не произнесла ни единого слова. Ники стояла и смотрела на нее, а по щекам текли слезы. Она твердила себе, что таково ее наказание за те ужасные мысли, которые она допустила о будущем Зака.
— …Вы обвиняетесь в убийстве Зака Джереми Джеймса, возраст семь недель, — говорила сержант, — в том, что вы прижали к его лицу одеяло и приложили достаточно сил, чтобы не давать ему дышать.
Никки тоже чувствовала удушье: от вины, ужаса и страха перед тем, что теперь с ней будет.
Сержант спросила Никки, понятно ли ей предъявленное обвинение.
Она попыталась ответить, но у нее перехватило горло. В голове стоял странный шум, глаза горели. Она словно ступила в темный и пугающий мир, где никогда не происходит ничего хорошего и ни у кого нет ни времени, ни желания прислушиваться к ее словам.
Никки слышала, как они говорят о суде магистрата и вызывают машину, чтобы отвезти ее туда. Кто-то упомянул Марию Таунсенд и что-то о новой одежде. У нее закружилась голова, но ей казалось, что это весь мир кружится вокруг нее, а она стоит на месте и постепенно ее засасывает в бездну, которую никто, кроме нее, не видит. Ей захотелось исчезнуть, превратиться в ничто, стать пустым местом, которое не может ни думать, ни говорить, ни чувствовать.
Она не понимала, почему они до сих пор не обнаружили свою ошибку. Почему все пошло не так, как надо? Почему они продолжали процедуру, если она невиновна? Она не убивала его, и, значит, они не могли доказать, что она это сделала. Но они, похоже, думали, что могут, и теперь она оказалась в ловушке, в безвыходной ситуации, и рядом нет никого, кому было бы не все равно.
Когда рыдания прорвались наружу из ее сердца, она закричала, зовя родителей, но их здесь не было. Они не знали, что с ней происходит, а она не знала, как связаться с ними.
Спенс смотрел на Дэвида и Дэнни, не веря своим ушам. Они сидели в пабе недалеко от полицейского участка, и несколько минут назад к ним присоединился Дэвид.
— И ты хочешь сказать, что Кристин рассказала полиции об этом разговоре? — возмущенно спросил он таким тоном, что и Дэнни, и Дэвид поняли: Кристин повезло, что она сейчас не здесь.
— Она почти сразу призналась, когда я спросил ее, — продолжал Дэвид. — Она явно очень ругает себя за это.
Глаза Спенса оставались ледяными.
— И ты знаешь, что в ее словах есть правда?
Дэвид смущенно посмотрел на Дэнни.
— Когда Кристин в первый раз сказала мне об этом, — заявил Дэнни, — она была действительно расстроена, и… Не то чтобы я оправдываю то, что она сделала, — торопливо добавил он, — я только… Ну, я не думаю, чтобы она стала лгать в таком вопросе.
— А я думаю, лучше надеяться, что таки солгала! — прорычал Спенс и, выхватив из кармана мобильник, сердито набрал номер Кристин.
Она ответила после второго гудка.
— О чем, черт возьми, ты думала? — с ходу бросился он в атаку. — Ты должна была понимать, как будут выглядеть такие показания…
— Мне очень жаль, правда, — отчаянно воскликнула она, — но именно это она и сказала, и не могла же я солгать…
— Но тебя никто не заставлял сообщать им об этом! — взревел он. — Ты хоть понимаешь, что натворила? Из-за того, что ты им наговорила, они теперь обвиняют Никки в убийстве.
— О боже! — голос Кристин звучал испуганно. — Они не могут… Но, Спенс, тут нет моей вины. Я не заставляла ее говорить это, и тебе придется взглянуть правде в глаза: я хочу сказать, я знаю, что ты этого не хочешь, но ты должен признать, что есть вероятность того, что она таки сделала это.
Спенс побледнел.
— Я никогда не ожидал такого от тебя! — прорычал он. — Ты достаточно долго ее знаешь…
— У нее в последнее время был большой стресс! — закричала она. — С ребенком все шло наперекосяк, она не могла переехать в Лондон, вся ее карьера рухнула…
— Иисусе Христе, да что с тобой? — вскипел Спенс. — Ты задумала ее уничтожить или что? Потому что именно это и произойдет, если ты будешь продолжать в том же духе. Разумеется, у нее был стресс, но это не означает, что она причинила ему боль; и то, что ты считаешь, будто она так поступила или хотя бы могла поступить, говорит мне, какой ты гребаный друг, ведь Никки всегда тебя поддерживала…
— Я на ее стороне, — растерянно возразила Кристин. — Я не хочу, чтобы с ней случилось что-то плохое, клянусь! Но когда они спрашивали меня о том, в каком состоянии она была перед тем, как все произошло… у меня просто не было выбора, я должна была сообщить им то, что она сказала.
