не хотелось, чтоб подол ее платья соприкасался со слизью.
Арне постарался не давать своему взгляду опускаться на ее подбородок, потому что оттуда он мог бы легко скользнуть вниз на ее шею, – ах, эта шея! – и тогда возврата уже не было бы, тогда бы такое началось! А эта любовь была не такая. Эта любовь была выше пояса – выше уровня моря.
– А я вас научу.
– Я на редкость бестолковая ученица.
– Зачем вы так говорите?
– В школе у меня учеба не ладилась.
– Может, вам больше подошло бы учиться ремеслам?
– Не знаю. Это…
– Что и говорить, при этом слизи много, но когда начнешь – тогда это ужасно весело. Когда один раз испачкаешься в рыбьей слизи, – то полюбишь слизь!
Как же он неудачно выразился! Сейчас она посмотрела на него так, будто культурные различия между ними были слишком велики: он – просоленный моряк, она – комнатный цветочек. И сейчас ему показалось, что это будет трудно, хотя прежде он был уверен в обратном. Но это же не должно было быть трудно! Любовь – это легко! Настоящая любовь – это легко! И с этой любовью именно так и было. Им судьба быть вместе. Только она должна соприкоснуться с рыбьей слизью.
– Полюбишь слизь?
– Да! Полюбишь слизь!
Он засмеялся слегка растерянным смехом, его планы грозили рухнуть, и Вигдис, стоявшая рядом со своей товаркой, бросала на него взгляды. И если б у него все так не кипело внутри, он бы прочитал ее взгляды таким образом: «Не думай, что ты ей ровня, мы – образованные женщины, а ты – соленоглазый парусятник, твой мир у нас качается за окном, и между тобой и нами всегда будет стекло».
В тот же миг раздался крик: таль с полной корзиной ударилась о голову человека, и тот сейчас лежал врастяжку. Капитан оставил женщин, не попрощавшись, и поспешил на причал. Корзина с селедкой свалила долговязого Магнуса с Обвала, который не заметил ее из-за плохого зрения и сейчас лежал без сознания на заляпанном причале. Капитан растолкал толпу и склонился над ним, взял за подбородок и дважды ударил по щекам; паренек очнулся. – С тобой все в порядке? Воды! Принесите воды!
Сусанна следила за этим издалека. Конечно, все эти процедуры казались ей мерзкими: вонь от них, ее ровесницы, вывалянные в чешуе и слизи, – но здесь было движение и жизнь, было так заметно, что люди в глубине души рады этому новому делу, в котором можно попробовать свои силы, потрудиться всем сообща на свежем воздухе. Да и погода – лучше не бывает. А вон и капитан – склонился над мальчишкой и отдает приказы направо-налево, и в конце концов он поднял его на ноги и ненадолго обнял. Судя по всему, человек он хороший, – а какой в его глазах пыл! А еще она никогда раньше не видела мужчину, у которого было бы столько уверенности в себе, несгибаемой веры в победу, как он измерил площадку шагами и привел всех этих людей на взморье, на работу, – все это он сделал, все это совершил всего за каких-то полдня. Хуже всего, что у них двоих нет ничего общего. Она вздохнула и повернулась к Вигдис: ах, как той повезло, ее муж одновременно был ей другом, она порой слышала, как они вместе смеются у себя в кровати. А тут, стало быть, приехал еще один рыцарь удачи, подумала она и снова поглядела на капитана, который уже поднялся на борт. – Не пора ли нам домой? – спросила она, и пасторша поддержала ее.
– Стина, пойдем!
Ребенок стоял как зачарованный, наполняя широко распахнутые глаза зрелищем селедки, и носилок, и бочек, и тачек, и мужиков, и женщин, и мальчишек, и собак, и талей, и корзин, и сотни чаек, реющих вокруг. Одна из них плавно опустилась на кучу сельди. А оттуда пересела на прибрежный камень рядом с ней – такой белоснежный и чистый, а потом нерешительно отправилась снова в полет, но далеко не улетела, а раскинула крылья над согнувшейся, сверкающей от слизи раздельщицей и украдкой села на борт бочки рядом с ней, мгновение посидела там, но тут подошел один из экипажа «Марсей» и с руганью прогнал птицу, погрозив ей влажно блестящим точильным бруском. Чайка обратилась в бегство, но ей не удалось увернуться от искрящегося бурого табачного плевка, который послал ей вслед моряк, описавшего невероятно быструю изящную дугу. Он опустил углы губ подковкой, сделал рывок головой, – и из этой подковы вылетела слюна и приземлилась на хвост птице, только-только поднявшейся в воздух, так что она пронесла этот плевок на себе над кучей рыбы в течение секунды, а потом он соскользнул с ее хвоста и канул в эту серебристую груду рядом со шляпой.
Белая чайка, коричневая слюна, серебряная селедка: из этого сплелось первое воспоминание в душе дочери сегюльфьордского пастора – из первого засола сельди, происходившего в том месте.
Глава 12
Женщина вверх ногами
Несмотря на старания местных жителей (этого самого нового в мире рабочего класса!), работа затянулась. К тому же к раннему вечеру запас бочек иссяк, поэтому пришлось остановиться и подождать, пока плотники соорудят из остатков досок высокие кадки и какие ни есть подобия бочонков. Из церкви принесли начерно сколоченную церковную кафедру, чтобы и ее наполнить селедкой. Все прочие приоритеты в одночасье пропали: всё ради улова!
Пока работники простаивали, Арне Мандаль дал банкет на шхуне «Марсей» по случаю этого дня, и этого вечера, и любви, и у окошка камбуза на палубе образовалась живописная очередь. Многие из девушек никогда не ступали на палубу корабля, а ниже нее тем более не бывали. Датский кок-ворчун Прест стоял над кастрюлями с тунцом, обливаясь пóтом, и ругал капитана за его гостеприимство: “Det snakker hann ikke med mig om, nej!” [128] – в промежутках отхлебывая ром из бутылки, которую прятал в тайнике над одной балкой. На десерт Гест со товарищи получили по огромной корабельной галете и горячее коричневое молоко, по вкусу напоминавшее самый лучший час будущего. Никто никогда не забудет этот день, этот вечер, эту ночь.
Солнце скатилось со склона горы в устье фьорда с западной стороны, словно медлительный снежный ком-переросток, и оттуда выкатилось на вечерне-гладкую равнину моря. И тут стало светлее, потому что море многократно усиливало лучи, – но при этом тень нового склада переползла на кучу селедки. Сегюльфьордские работники раньше никогда не радовались вечерней тенистой прохладе: с раздельщиц катился пот, и в каждую бочку скатывалось по капле. Даже у Анны из Мучной хижины лицо
