к толпе снаружи, смешался с ней и вместе со всеми дождался, пока укрытое тело на носилках вынесут из дома. И тогда закричал чистым, звонким голосом:
– Полиция убила нашего вождя! Они убили Мозеса Гаму!
Крик подхватили сотни глоток, женщины заплакали и скорбно завыли. А Рейли Табака повернулся и исчез в темноте.
* * *
Слуга открыл перед Манфредом Делареем двери Вельтевредена.
– Хозяин ждет, – почтительно сказал он. – Прошу за мной.
Он провел Манфреда в оружейную и закрыл за ним створки двери из красного дерева. В каменном камине горело большое бревно, перед огнем стоял Шаса Кортни. Он был в смокинге с галстуком-бабочкой, новая черная повязка через глаз. Высокий, элегантный, с серебряными прядями на висках… но лицо его было безжалостно.
На стуле у стойки с ружьями сидела Сантэн Кортни. На ней тоже было вечернее платье из китайского шелкового бархата ее любимого оттенка желтого и ожерелье из великолепных желтых бриллиантов с шахты Х’ани. Руки и плечи были обнажены, в неярком свете кожа казалась безупречно гладкой, как у девушки.
– Белый Меч, – негромко произнес Шаса.
– Ja, – кивнул Манфред. – Но это было давно – на другой войне.
– Вы убили невинного человека. Благородного старика.
– Пуля предназначалась другому – предателю, африкандеру, отдавшему свой народ в ярмо англичан.
– Вы были тогда террористом, как Гама и Мандела террористы сегодня. Почему ваше наказание должно быть иным?
– Наше дело было правое – и Бог был на нашей стороне, – ответил Манфред.
– Сколько невинных умерло за дело, которое другие называли «правым»? Сколько жестокостей совершено именем Бога?
– Вам меня не спровоцировать, – покачал головой Манфред. – То, что я делал, было справедливо и верно.
– Посмотрим, согласится ли с вами суд этой страны, – сказал Шаса и посмотрел через комнату на Сантэн. – Пожалуйста, позвони по номеру, записанному в блокноте перед тобой, мама. Спроси полковника Ботму из уголовного розыска. Я уже попросил его быть готовым приехать сюда.
Сантэн не шелохнулась. Она трагически смотрела на Манфреда.
– Пожалуйста, мама, – настаивал Шаса.
– Нет, – вмешался Манфред. – Она не может. И вы тоже.
– Почему это?
– Скажите ему, мама, – сказал Манфред.
Шаса быстро и сердито нахмурился, но Сантэн подняла руку, предупреждая его слова.
– Это правда, – прошептала она. – Манфред мой сын, такой же, как и ты, Шаса. Я родила его в пустыне. Хотя отец унес его сразу после родов еще влажного и не способного видеть, хотя после этого я почти тринадцать лет не видела его, все равно он мой сын.
В тишине в камине в дожде искр в золу упало полено, и это было похоже на сход лавины.
– Твой дед умер больше двадцати лет назад, Шаса. Хочешь разбить мне сердце, отправив родного брата на виселицу?
– Мой долг… моя честь… Шаса замолк.
– Манфред был милосерден. В его власти было уничтожить твою политическую карьеру еще до того, как она началась. По моей просьбе и понимая, что вы братья, он пощадил тебя. – Сантэн говорила тихо, но безжалостно. – Можешь ты сделать меньше?
– Но… но он всего лишь незаконный сын, – выпалил Шаса.
– Вы оба мои незаконные сыновья, Шаса. Твой отец погиб в день венчания, но до церемонии. Именно это Манфред мог использовать, чтобы уничтожить тебя. Ты был в его власти – теперь он в твоей власти. Что ты сделаешь, Шаса?
Шаса отвернулся от нее и стоял, опустив голову и глядя в камин. Когда он наконец заговорил, в голосе его звучала боль.
– Дружба… даже братство… все иллюзия, – сказал он. – Я должен почитать только тебя, мама.
Никто ничего ему не сказал, и он повернулся к Манфреду.
– Вы сообщите собранию Националистической партии, что не готовы принять пост премьера, и отойдете от политической жизни, – тихо сказал он и увидел, как вздрогнул Манфред: все его мечты рушились. – Это единственное наказание, которое я в силах применить к вам, но, возможно, оно более болезненное и долгое, чем виселица. Согласны?
– Вы губите и себя, – сказал ему Манфред. – Без меня вам не бывать президентом.
– Это будет моим наказанием, – согласился Шаса. – Я его принимаю. А вы?
– Принимаю, – сказал Манфред Деларей.
Он повернулся к двустворчатой двери красного дерева, распахнул ее и вышел.
Шаса смотрел ему вслед. Только когда они услышали шум мотора и машина Манфреда двинулась по подъездной дороге, Шаса повернулся к матери. Она плакала, как в тот день, когда узнала о смерти Блэйна Малкомса.
– Сын мой, – шептала она. – Мои сыновья.
Он подошел к ней, чтобы утешить.
* * *
Через неделю после смерти доктора Хендрика Фервурда собрание Националистической партии выбрало премьер-министром Южной Африки Балтазара Йоханнеса Форстера.
Этим он был обязан своей репутации, завоеванной на посту министра юстиции. Сильный человек, похожий на предшественника, он, принимая должность, смело заявил:
– Моя роль – бесстрашно идти по дороге, указанной Хендриком Фервурдом.
Через три дня после выборов он пригласил к себе Шасу Кортни.
– Я хотел лично поблагодарить вас за самоотверженную работу и верность на протяжении всех этих лет, но, думаю, вам пора уйти на заслуженный отдых. Я хотел бы, чтобы вы стали южно-африканским послом в Сент-Джеймсском дворце в Лондоне. Я знаю, что с вами «Дом Южной Африки» будет в надежных руках.
Это было классическое изгнание, но Шаса знал золотое правило политиков – никогда не отказываться от предложения.
– Благодарю вас, господин премьер-министр, – сказал он.
* * *
Тридцать тысяч человек