«Мистер Tcherevanoff прибыл в Америку в сопровождении своей дочери, молодой леди, всюду сопровождающей своего знаменитого отца…» — так кончалась заметка, которой Новый Свет приветствовал нашего соотечественника в день его прибытия…
X
Семьдесят поездов приходило ежедневно к великому городу Чикаго. Семьдесят поездов мчалось по извилистой и запутанной, точно паутина, железной сети на берегу Онтарио к огромному вокзалу, где каждый поезд выкидывал новую массу пассажиров, проходивших через вокзал и тотчас вливавшихся в огромный человеческий океан, грохотавший на улицах выставочного города…
Было что-то подавляющее в размерах этого необыкновенного человеческого сборища. По улицам, окаймленным десяти- и двенадцатиэтажными домами, один за другим мчались поезда электрических трамваев, которые при каждой остановке брались положительно с бою. Люди тесно сбивались в проходах, стояли на площадках, висели на боковых ступеньках. Кондуктора с трудом, но без ропота, пробивались через эту густую массу, стуча механическими счетчиками… А в стороне, на высокой насыпи, с грохотом мчались железнодорожные вагоны, также набитые битком, и каждый поезд выкидывал у выставочной ограды новые толпы людей, которые присоединялись к прежним, а за ними мчались новые и новые струи этого неисчислимого потока…
Первые дни я чувствовал себя подавленным и как бы уничтоженным. Однажды мне пришлось бросить письмо в почтовый ящик около выставки. Подойдя к ящику, я увидел, что он совершенно переполнен. Письма грудой лежали на земле у столба, на тротуаре, под стенами домов. Я остановился в нерешительности: что значит моя записочка в этой поражающей груде, и кому дело до того, что в нее я вложил кусочек своей души… И неужели она не затеряется в этом бумажном потоке, кинутом на улицу, и кто-то подымет ее и озаботится узнать, кому она назначена и куда ее следует направить?.. И близкие мне люди все-таки прочтут набросанные мною строки и узнают, что я еще жив среди этого грохочущего людского водопада… Порой мне казалось, что это не может кончиться добром и что в городе Чикаго на берегу Онтарио должна произойти небывалая, грандиозная катастрофа: весь этот океан людей придет в чисто стихийное движение, отдельные струи потеряют свои русла, поезда с грохотом устремятся на поезда, и повторится новое вавилонское столпотворение…
Но через некоторое время это ощущение начало проходить. На четвертый день моего пребывания в Чикаго я ехал в электрическом поезде по направлению от центра города к выставке. Была середина дня, когда собственно выставочное движение несколько стихало, но поезда шли так же часто, заполненные пассажирами. Рядом со мной на скамеечке сидела маленькая девочка, лет пяти. Она была одета в светленькое, довольно бедное платье и держала в руках букетик…
На каждой остановке публика выходила, садились новые пассажиры, и поезд мчался далее, а девочка все сидела на своем месте, с букетиком цветов, и для меня стало очевидно, что с нею никого из взрослых не было.
Публика тоже заинтересовалась оригинальной пассажиркой, и ее стали расспрашивать; девочка охотно отвечала. Оказалось, что она была в гостях у тетки, которая посадила ее в вагон, заплатив за проезд, и доверчиво оставила ее на волю этого людского потока…
В одном месте, где дома стали уже значительно ниже, а улицы шире, к девочке подошел кондуктор, спросил ее о чем-то, потом взял на руки, пронес через улицу и поставил на панель. Тут он опять спросил ее о чем-то. Она кивнула головкой, указала на какой-то дом и уверенно пошла по панели через площадку.
Кондуктор вернулся к вагону, но еще некоторое время и он, и все пассажиры следили за ситцевым платьем, точно букетик полевых цветов мелькавшим на улице. А между тем, сзади уже подходили к разъездам другие поезда, которые вынуждены были останавливаться и ждать в свою очередь. И я невольно представил себе, что из-за этого маленького создания остановилось теперь движение десятков тысяч людей от одного края огромного города до другого.
И никто не сказал ни слова, пока всем не стало ясно, что девочка в ситцевом платье не сбилась с дороги и уверенно направляется к дому, откуда ей навстречу идет женщина. Тогда кондуктор дал сигнал, наш вагон дрогнул, и по всей линии, перерезавшей из конца в конец «всемирный город», опять задвигались вагоны с сотней тысяч торопящихся людей…
Эта маленькая картинка произвела на меня удивительно трогательное и глубокое впечатление. Я понял, что стихия, так грандиозно волнующаяся вокруг меня, — действительно разумна и что каждый ее атом может двигаться в ней самостоятельно и свободно, не боясь ее стихийной громадности…
И по мере того, как я вглядывался в этот кажущийся хаос, — передо мной выяснялись его главные течения и их порядок. И я убедился, что ориентироваться в нем далеко не так уж трудно и что личность теряется здесь гораздо меньше, чем в любой нашей толпе…
Это, между прочим, дало мне надежду, что я еще встречусь и с Софроном Ивановичем. И действительно, вскоре он опять всплыл передо мною на поверхности этого смятенного людского океана…
Комментарии
Фабрика смерти*
Очерк написан в 1895 году. Впервые опубликован в 1896 году в No№ 11 и 12 «Самарской газеты».
…шесть жизней в минуту, тридцать шесть в час… — здесь у автора вкралась ошибка: если в минуту рабочий на бойне убивает шесть свиней, то в час он убьет не тридцать шесть, а триста шестьдесят; соответствующим образом изменяются и все остальные вычисления, приведенные в этом абзаце.
Шаспо — усовершенствованное игольчатое ружье.
Двадцатое число*
Первый вариант рассказа, под заглавием «С натуры», написан в 1899 году. Второй вариант, первоначальное название которого «Протекция» исправлено затем автором на «Двадцатое число», имеет дату 1905 год.
В Крыму*
Впервые рассказы «Емельян» и «Рыбалка Нечипор» были напечатаны под заглавием «Рассказы о встречных людях» в 1907 году в одиннадцатом номере журнала «Русское богатство». Позже автор дал им другое общее название — «В Крыму», под которым они вошли в 1914 году в Полное собрание сочинений изд. А. Ф. Маркса и переиздавались впоследствии.
В основу этих рассказов автор положил свои впечатления от поездки в Крым осенью 1889 года. Так, письмо к Е. С. Короленко от 30 августа — 3 сентября 1889 г. содержит описание горы Митридат и случайного знакомства Короленко с рыбаком; в переработанном виде это вошло в рассказ «Рыбалка Нечипор». Живя в Карабахе (близ Алушты), Короленко совершал поездки по окрестностям и побывал на Чатыр-даге, где посетил пещеру «тысячи голов». Описание этой пещеры вошло в рассказ «Емельян». В письмах Короленко к жене отразилось восхищение писателя крымской природой, а с другой стороны, — неудовлетворенность Крымом. «Крым производил на меня впечатление какой-то пустыни, красивой рамки, без картины, впечатление пейзажей, которые очень нравились, но в которых я не замечал совсем человека и его жизни. В горах где-то татары, которых не узнаешь, в Ялте — рестораны и московские знакомые».
Ифигения — легендарная древнегреческая героиня.
Шопенгауэр Артур (1788–1860) — реакционный немецкий философ-идеалист, крайний пессимист, видевший спасение от мирового зла в умерщвлении воли, покорности судьбе.
Наши на Дунае*
Очерк впервые опубликован в 1909 году в двенадцатой книге журнала «Русское богатство», однако первые черновые наброски его были сделаны писателем еще в 1897 году. Очерк этот связан с неоднократными (в 1893, 1897, 1903, 1904, 1907 гг.) поездками Короленко в Румынию. В лице доктора Александра Петровича выведен брат жены писателя, врач В. С. Ивановский, живший как эмигрант в Добрудже под именем Петра Александрова и пользовавшийся там большой известностью.
Царан (рум.) — крестьянин.
Furioso (ит.) — бурно (музыкальный термин).
Берлинский трактат — был подписан в 1878 году после русско-турецкой войны 1877–1878 годов. По этому трактату России была возвращена юго-западная Бессарабия, отторгнутая от нее в 1856 году в результате Крымской войны, которую вела против России коалиция держав во главе с Англией и Францией. За те девятнадцать лет (1859–1878), в течение которых край принадлежал Румынии, заметных изменений в населении, состоявшем в основном из украинцев, молдаван, русских, болгар, цыган и др., не произошло.
Каруца (рум.) — телега.
Фанариоты — греки, жители квартала Фанара в Константинополе. С конца XVII века разбогатевшие фанариотские аристократические роды стали играть видную роль в государственной жизни Турции, занимая посты в турецких посольствах за границей и являясь представителями власти в придунайских княжествах.
