как глоток свежего воздуха.
Ты упоминал, что в этом году один раз бывал в Брахмпуре, но мы быстро перешли к другим темам и толком не обсудили твой визит. Так что ма (если честно, не она одна) была изумлена, когда случайно выяснила, что ты знаком как минимум с двумя нашими родственниками. Пран познакомился с тобой на какой-то вечеринке. На случай, если ты его не помнишь, это такой высокий худой лектор с английского факультета. Именно на его адрес ты мне писал. А еще ты знаком с Кедарнатом Тандоном – джиджаджи[107] Прана, – то есть джиджаджи моего джиджаджи. По брахмпурским (да, думаю, и по делийским) меркам это считается весьма близким родством. Его сын Бхаскар тоже получил от тебя письмо, еще более короткое, чем твое письмо мне. С прискорбием сообщаю, что Бхаскар пострадал в давке на Пул Меле, но уже полностью поправился. Вина сказала, он был очень рад получить от тебя открытку.
В Брахмпуре сейчас стоит неприятная жара, и я немного волнуюсь за свою сестру Савиту, которая со дня на день должна родить. Но ма здесь и обо всем позаботится, а более внимательного мужа, чем Пран, и пожелать нельзя.
Хотя я еще не вполне вошла в учебный ритм, я решила – вопреки собственной воле и по настоянию подруги – сыграть роль Оливии в «Двенадцатой ночи», спектакле, который мы ставим для ежегодной церемонии посвящения в студенты. Сейчас вовсю учу роль, что отнимает очень много времени. Моя подруга пришла на прослушивание просто за компанию, а в результате получила роль Марии – и поделом! Ма у нас старой закалки, и потому мое увлечение театром вызывает у нее смешанные чувства. А ты что думаешь?
С нетерпением жду твоего ответа, – пожалуйста, побольше пиши о себе. Мне интересно все.
Наверное, пора закругляться, а то письмо и так получилось длинное – ты, должно быть, уже зеваешь от скуки.
Ма шлет тебе наилучшие пожелания, и я тоже желаю тебе всего наилучшего,
Лата
В своем письме она ни словом не обмолвилась о категоричности Хареша, о том, как Канпур он на английский манер называл «Каунпором», о жуткой вони на сыромятне, о пане, туфлях-«корреспондентах» и фотографии Симран на столе. Не то чтобы Лата обо всем забыла, просто память о некоторых чертах Хареша немного поблекла, а другие уже не представали в столь мрачном свете. Одну тему она и вовсе никогда не стала бы поднимать без необходимости.
Впрочем, Хареш сам ее поднял в следующем же письме. Он упомянул, что больше всего Лата понравилась ему своей прямотой, а значит, он и сам мог говорить предельно открыто (тем более она просила его рассказывать о себе). Поэтому он подробно рассказал, как много для него значила Симран, как он отчаялся найти спутницу жизни после их расставания и как она – Лата – вовремя появилась в его судьбе. Дальше он предложил ей самой написать Симран и познакомиться с ней поближе. Он уже сообщил Симран об их знакомстве, но приложить фотографию не смог, так единственный портрет Латы хранился на тот момент у его приемного отца. Хареш писал:
…Надеюсь, ты простишь меня за то, что я так много пишу о Симран. Она чудесная девушка, и я уверен, что вы с ней можете подружиться. Если ты захочешь ей написать, то в конце этого письма найдешь адрес. Укажи, что письмо предназначено для мисс Притам Кауры, поскольку писать Симран напрямую нельзя: родители могут перехватить твое послание. Я хочу, чтобы ты все знала про меня и мое прошлое, а Симран – неотъемлемая его часть.
Знаешь, порой мне трудно поверить в наше с тобой знакомство. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я был в тупике, не знал, что мне делать дальше и где искать спутницу жизни. Бедная Симран, ей совершенно некому рассказать о своих чувствах, ее родные очень консервативны – в отличие от твоей мамы, какие бы смешанные чувства она ни испытывала к театру. Ты вошла в мою жизнь как светлый луч, как человек, для которого я хочу стать лучше.
Ты так возносишь мою искренность – думаю, учитывая обстоятельства моей жизни, другого я просто не мог себе позволить. Но помимо искренности и прямоты во мне есть и плохое – человек часто склонен тянуть с решением развеять иллюзии другого человека, потому что не желает причинять ему боль, – но в конечном счете он за это поплатится. Когда мы станем ближе, научимся прощать и забывать, я все тебе объясню, обещаю. Пока могу лишь намекнуть – хотя, возможно, и не стоило бы. Потому что у моей жизни были стороны, которые далеки от идеала и которые тебе будет трудно мне простить. Вероятно, я уже сказал слишком много.
Как бы то ни было, я благодарю Кальпану за нашу встречу. Если бы не она, мы никогда не познакомились бы.
Вышли, пожалуйста, отпечаток своей ступни, я хочу кое-что для тебя смастерить, – быть может, мне даже поможет тот китаец, мистер Ли! Что ты обычно носишь летом – сандалии на плоском ходу или обычные каблуки?
Да, кстати, я почти не вижу твой портрет, потому что он без конца кочует по почте. Пришли, пожалуйста, еще какую-нибудь свою фотографию из недавних, ее я оставлю себе и никому не отправлю. Сегодня пытался купить рамку для твоего портрета, но не смог. Так что теперь буду ждать новую карточку, чтобы потратиться на хорошую рамку уже для нее. Ты не против, если я буду держать ее на столе? Благодаря ей, возможно, я буду стремиться к большему. Глядя на твое фото, которое только что вернулось от отца, я нахожу твою едва заметную улыбку – улыбку на грани – очень милой. И твоя сдержанность тоже очень притягательна, но об этом ты наверняка знаешь сама и не раз слышала о других.
Отец, по-моему, настроен благосклонно.
Напомни обо мне своей маме, Прану, Кедарнату и его жене, Бхаскару. Мне грустно слышать, что он пострадал в давке. Хочется верить, что сейчас у него действительно все хорошо.
С сердечным приветом,
Хареш
Лату расстроило и встревожило это письмо. Ей не понравились просьбы Хареша о фотографии и отпечатке ступни, да и намеки на дурное прошлое оставили неприятный осадок. Как он мог попросить ее написать Симран? Просто в голове не укладывалось. Но Хареш ей нравился,
