Мукерджи относится к тебе с такой добротой и пониманием. Надеюсь, он сможет помочь.
После трех недель в больнице Пран выглядит гораздо лучше. Постоянное присутствие малышки – которую на семейном собрании было решено назвать Умой – явно идет ему на пользу. Он шлет тебе привет, как и все остальные. Ма была сама не своя, когда получила письмо Каллпаны, но причина ее тревоги не в том, о чем ты подумал. Ее больше волнует, что волнуюсь я, и она постоянно твердит мне, чтобы я не переживала и что все будет хорошо. Я же волнуюсь только за тебя. Наверное, ты очень расстроен – раз так долго мне не писал. Получается такой порочный круг: все волнуются друг за друга. Я рада, что ты не утратил оптимизма и не отчаялся. Не люблю, когда люди выставляют себя страдальцами и мучениками и без конца жалеют себя. Это приносит им только несчастье.
Прошу, держи меня в курсе и пиши поскорей. Никто из нас не потерял веры в тебя, кроме, наверное, твоего дяди Умеша, который и раньше не особо-то в тебя верил. Значит, и ты не должен отчаиваться.
От всего сердца,
Лата
13.25
Письмо Лата отдала Мансуру: тот шел на рынок и согласился по пути зайти на почту.
Госпожа Рупа Мера была очень недовольна, что ей не дали прочитать ни само письмо, ни ответ.
– Так и быть, раз ты настаиваешь, письмо Хареша я тебе дам, – сказала Лата. – Но свой ответ я уже отправила, так что его ты прочитать не сможешь.
Последнее письмо Хареша носило куда менее личный характер, чем остальные, поэтому она согласилась показать его матери. О Симран Хареш больше не заговаривал – то ли «в виду крайне непростых жизненных обстоятельств», то ли потому, что сдержанный ответ Латы отбил ему охоту поднимать тему.
Тем временем Каколи добралась до открытки госпожи Рупы Меры, в которой та поздравляла Прана и Савиту с рождением дочери. Теперь она ласково ворковала, целуя беспомощную Малышку-леди в лоб, называя ее «бриллиантом», «той, кто только что рожден» и чудовищно коверкая стихотворные строки.
– Но тсс! Малышка крепко спит. Вот в очаге огонь горит. А вот он пляшет и бежит по простыне и платью…
– Какой ужас! – охнула госпожа Рупа Мера.
– Дотла сгорела! Не беда, Господь позвал ее – куда?.. Но стало меньше, господа, одной малышкой, кстати.
Каколи захихикала:
– Не волнуйтесь, ма, в августе нам даже камин зажигать не придется. Благо сезон не бессолнечный.
– Минакши, уйми свою сестру.
– На это никто не способен, ма. Она безнадежна.
– Ты и про Апарну так всегда говоришь!
– Правда? – рассеянно переспросила Минакши. – Ах да, вы мне напомнили. Кажется, я беременна.
– Что? – хором вскричали все присутствующие (за исключением Малышки-леди).
– Да… Месячные не пришли… И это уже не просто задержка. Так что, возможно, у вас все же будет внук, ма.
– О! – воскликнула госпожа Рупа Мера, не зная, что и думать. Помедлив, она добавила: – Арун уже знает?
На лице Минакши появилось отстраненное выражение.
– Пока нет. Наверное, надо ему сказать. Телеграмму отправим? Нет, пожалуй, о таких вещах лучше сообщать лично. К тому же я устала от Брахмпура. Здесь нет Жизни.
Она уже скучала по канасте, маджонгу, «Авантюристкам» и ярким огням. Единственным живым человеком в этом городе был Ман, а он редко заходил в гости. Общество господина и госпожи Майтры, хозяев дома, где они с Каколи остановились, нагоняло непередаваемую тоску. А Лата, похоже, так увлеклась своим сапожником и его проблемами, что пропускала мимо ушей все тонкие намеки Минакши и Куку на брак с их братом.
– Что скажешь, сестрица?
– Что скажу? Я в потрясении! Когда ты поняла?
– Да я про наше возвращение в Калькутту!
– А, поехали, конечно, – угодливо ответила Каколи. Она неплохо проводила время в Брамхпуре, но ей стало не хватать Пусика, Ганса, телефона, поваров, машины и даже родни. – Я готова. А почему у тебя такое задумчивое лицо?
В последнее время Минакши часто уходила в себя.
Интересно, когда именно она забеременела?
И от кого?
13.26
Хареш расстроился, что Лата не попросила его заехать в Брахмпур по дороге в Калькутту или хотя бы навестить в Калькутте ее братьев (которым наверняка предстояло стать его шуринами), однако понимающий тон Латы очень его утешил. Весточка пришла как нельзя более кстати: он как раз получил из «Праги» очередную отписку с предложением жалких двадцати восьми рупий в неделю. Вряд ли господин Кханделвал вообще приложил руку к этому делу. Вероятно, его просьбу просто передали в отдел кадров, и те вынужденно откликнулись на резюме Хареша, но сделали это в обычной пренебрежительной манере.
Хареш решил, что все равно поедет в Калькутту, а по прибытии не стал терять времени даром и сразу же предпринял попытку устроиться в «Прагу». В Прагапур, находившийся меньше чем в пятнадцати милях от города, он отправился на электричке. Шел дождь, и исполинский комплекс – один из самых крупных и эффективных в Бенгалии – поначалу произвел на него мрачное впечатление. Бесконечные ряды одинаковых жилых домов для рабочих, офисы и кинотеатр; зеленые пальмы вдоль дороги и изумрудные спортивные поля; огромная, обнесенная стеной фабрика (стена эта была поделена на аккуратные сегменты и расписана изображениями новейших моделей производимой «Прагой» обуви); отдельный, огороженный еще более высокой стеной жилой квартал для руководства (почти целиком чешского); все это Хареш увидел сквозь неприятную серую мглу жаркого и сырого утра. Он был в кремовом костюме и держал над головой зонтик, однако Бенгалия и местный климат (и то и другое оказали на него одинаково охолаживающее действие) невольно просочились ему в душу. Пока Хареш катил на рикше с вокзала к зданию отдела кадров, на него вдруг нахлынули воспоминания о господине Гоше и Сене Гупте. «Что ж, здесь мне хотя бы предстоит иметь дело с чехами, а не с бенгальцами», – подумал Хареш.
Чехи, впрочем, относились ко всем индийцам (кроме одного) с одинаковым презрением. Опыт подсказывал им, что индийцы больше болтают, чем работают. Чехи же привыкли трудиться – увеличивать производительность, качество, продажи, прибыль и всемирную славу обувной компании «Прага». Разговоры, как правило, были им не на руку: английского они в массе своей не знали и культурой не интересовались. Заведи с чехом беседу о культуре – и он потянется за шилом, так о них говорили. Люди начинали работать в «Праге» смолоду, причем как в Чехословакии, так и в Индии. Юноши устраивались на производство простыми рабочими, для этого
