— А теперь вы больше не хотите спасать свою шкуру?
— Отчего же? Именно потому я не сделаю больше ни одного вылета.
— Тогда позвольте им отправить вас домой, и вы будете вне опасности.
— Пусть они отправят меня домой как человека, выполнившего более пятидесяти боевых заданий, — сказал Йоссариан, — а не потому, что меня пырнула ножом эта девчонка, и не потому, что я оказался упрямым мерзавцем.
Майор Дэнби с неподдельным гневом замотал головой и засверкал глазами и стеклами очков.
— Если они так поступят, им придется отправить домой почти всех. Ведь большинство пилотов уже сделало свыше пятидесяти вылетов. Полковник Кэткарт не может истребовать для пополнения одновременно такое количество молодых, неопытных экипажей — тут же нагрянет следственная комиссия. Он угодит в собственный капкан.
— Ну это уж его забота.
— О нет, Йоссариан, — с горячностью возразил майор Дэнби. — Это ваша забота. Потому что, если вы не выполните условий договора, они намерены сразу же, едва вы выпишетесь из госпиталя, предать вас военно-полевому суду.
Йоссариан сделал «нос» майору Дэнби и самодовольно засмеялся:
— Черта с два отдадут! Не морочьте мне голову, Дэнби. Они не осмелятся меня пальцем тронуть.
— Это почему же? — спросил майор Дэнби, удивленно хлопая ресницами.
— Теперь они у меня на крючке. Официальное сообщение гласит, что меня пырнул ножом нацистский убийца, который покушался на жизнь полковника Кэткарта и подполковника Корна. После этого всякая попытка предать меня военно-полевому суду будет выглядеть довольно глупо.
— Но послушайте, Йоссариан! — воскликнул майор Дэнби. — Есть еще одно официальное сообщение, которое гласит, что вас пырнула ножом невинная девочка в то время, как вы занимались спекуляцией на черном рынке, а также саботажем и продажей военных секретов противнику.
От неожиданности и досады Йоссариан отпрянул:
— Еще одно официальное сообщение?
— Они могут насочинять сколько угодно официальных сообщений и опубликуют то, которое их больше устраивает в данный момент. Для вас это новость?
— Боже мой! — пробормотал совершенно убитый Йоссариан. Кровь отхлынула от его лица. — Боже мой!
Майор Дэнби упорно продолжал гнуть свое, причем с самым благожелательным видом.
— Йоссариан, пусть будет так, как они хотят. Пусть вас отправят домой. Так будет лучше для всех.
— Не для всех, а только для Кэткарта, Корна и меня.
— Для всех, — упорствовал майор Дэнби. — От этого сразу всем станет лучше.
— А ребятам нашего полка, которым по-прежнему придется летать на боевые задания, от этого тоже станет лучше?
Майор Дэнби уклонился от ответа и смущенно отвернулся.
— Йоссариан, — сказал он через минуту, — если вы вынудите полковника Кэткарта предать вас военно-полевому суду, он докажет, что вы виновны во всех преступлениях, которые вам инкриминируют. Кому это нужно? Вы надолго угодите в тюрьму и искалечите себе жизнь.
Йоссариан слушал майора Дэнби с возрастающим чувством тревоги.
— В каких же преступлениях они меня собираются обвинять?
— Неправильные действия во время налета на Феррару, неподчинение командованию, отказ от выполнения боевых заданий и дезертирство.
Йоссариан задумчиво втянул щеки и причмокнул:
— Неужто они обвинят меня во всех этих грехах? Они же сами мне дали орден за Феррару. Как же после этого они обвинят меня в неправильных действиях?
— Аарфи покажет под присягой, что вы с Макуоттом солгали в своем официальном донесении.
— Да, уж этот мерзавец присягнет в чем угодно.
— Кроме того, они объявят вас виновным, — продекламировал нараспев майор Дэнби, — в изнасиловании, активных спекуляциях на черном рынке, саботаже и продаже врагу военных секретов.
— Но как они все это докажут? Я сроду не делал ничего подобного.
— Они найдут сколько угодно свидетелей, которые подтвердят это под присягой. Кэткарт и Корн внушат свидетелям, что, оговорив вас, они тем самым принесут пользу родине. И в известном смысле это действительно пошло бы на пользу родине.
— В каком это смысле? — резко спросил Йоссариан, медленно приподнимаясь на локте и едва сдерживая злость.
Майор Дэнби слегка отшатнулся и снова принялся вытирать лоб.
— Видишь ли, Йоссариан, — начал он, виновато запинаясь, — если полковник Кэткарт и подполковник Корн будут скомпрометированы, вряд ли это усилит нашу военную мощь. Давайте, Йоссариан, смело взглянем в лицо фактам. Несмотря ни на что, на боевом счету полка немало заслуг. Если вас отдадут под суд и оправдают, другие летчики тоже откажутся выполнять задания. Полковник Кэткарт опозорится, и боеспособность части будет подорвана. Вот почему я говорю, что, если вас признают виновным и посадят в тюрьму, это пойдет на пользу родине. Даже если вы на самом деле ни в чем не повинны.
— Ничего не скажешь, складно вы излагаете, — язвительно заметил Йоссариан.
Майор Дэнби, нервно заерзав на стуле, отвел взгляд в сторону.
— Прошу вас, не обижайтесь на меня, — взмолился он. Чувствовалось, что он говорит совершенно чистосердечно. — Вы же знаете, что я здесь ни при чем. Я лишь пытаюсь смотреть на вещи объективно и найти какой-то выход из этой трудной ситуации.
— Эта ситуация возникла не по моей вине.
— Но вы обязаны найти из нее выход. И потом — что еще остается делать? Вы ведь не желаете летать на задания.
— Я могу сбежать.
— Сбежать?
— Да, дезертировать. Смыться. Наплюю на всю эту проклятую заваруху и дам деру.
Майор Дэнби был потрясен:
— Но куда? Куда вы можете сбежать?
— Я могу запросто улизнуть в Рим. А там спрячусь.
— И всю жизнь дрожать, ждать, что вас вот-вот схватят? Нет, нет, нет и еще раз нет, Йоссариан. Это был бы гибельный и постыдный шаг. Убежать от трудности — еще не значит преодолеть ее. Вы уж мне поверьте. Ведь я вам все-таки пытаюсь помочь.
— То же самое говорил один добряк шпик, собираясь ткнуть мне пальцем в рану, — саркастически возразил Йоссариан.
— Но я не шпик, — негодующе сказал майор Дэнби. — Я преподаватель университета, я прекрасно чувствую, что такое добро и что такое зло! Зачем я стал бы вас обманывать? Я никому не лгу.
— А что вы скажете нашим летчикам, если они спросят об этом разговоре?
— Придется солгать.
Йоссариан расхохотался, а майор Дэнби, красный от смущения, с облегчением откинулся на спинку стула, радуясь перемене в настроении Йоссариана. Йоссариан разглядывал его со смешанным чувством жалости и презрения. Он сел, прислонившись к спинке кровати, закурил сигарету, и губы его скривила легкая насмешливая улыбка. С непонятным самому себе сочувствием он изучал лицо майора Дэнби. Со дня налета на Авиньон, когда генерал Дридл приказал вывести майора Дэнби на улицу и расстрелять, в выпученных глазах этого человека навсегда запечатлелись изумление и ужас. Йоссариану было жаль этого мягкого, совестливого пожилого идеалиста: он всегда жалел людей, чьи недостатки были не очень велики.
С подчеркнутым дружелюбием Йоссариан сказал:
— Дэнби, как вы можете работать с такими людьми, как Кэткарт и Корн? Неужели вас не тошнит от них?
— Я стараюсь об этом не думать, — откровенно признался майор Дэнби. — Я пытаюсь думать только о великой цели и не думать, что они с моей помощью греют руки. Я стараюсь делать вид, что сами по себе эти люди большой роли не играют.
— А вот моя беда, знаете, в том, — задумчиво и доверительно проговорил Йоссариан, скрестив руки на груди, — что между мною и моими идеалами почему-то всегда встают шейскопфы, пеккемы, корны и кэткарты.
— Не надо о них думать, — убежденно посоветовал майор Дэнби. — Нельзя допускать, чтобы эти люди обесценивали ваши духовные ценности. Нужно стать выше мелочей, смотреть не под ноги, а вперед, высоко подняв голову.
Йоссариан отверг этот совет, скептически покачав головой:
— Когда я поднимаю голову, я вижу людей, набивающих мошну. Я не вижу ни небес, ни святых, ни ангелов. Я вижу только людей, набивающих мошну при каждом удобном случае, греющих руки на чужих несчастьях.
— Старайтесь не думать об этом, — твердил свое майор Дэнби. — И тогда вас это не будет беспокоить.
— О, да это, собственно, меня и не беспокоит. Беспокоит меня другое — то, что они считают меня молокососом. Они думают, что только они умники, а все прочие — дураки. И знаете, Дэнби, сейчас мне впервые пришло в голову, что, может быть, они и правы.
— Но об этом вы тоже не должны думать, — возразил майор Дэнби. — Нужно думать только о благе страны и человеческом достоинстве.
— Угу, — сказал Йоссариан.
— Поверьте мне: я знаю, что говорю. Не забывайте, что мы воюем с врагом, который в случае победы нас не пощадит.
— Знаю, — буркнул Йоссариан с неожиданным раздражением. — Видит бог, Дэнби, я честно заработал свой орден, и вовсе не важно, какими мотивами они при этом руководствовались. Я сделал семьдесят этих проклятущих боевых вылетов. Так что можете не рассказывать мне, что я должен воевать за родину. Я только и делал, что сражался за родину.
