Работа идет все лучше и лучше. Всю арматуру, которую мы должны уложить в бетонное тело сооружения, мы подготавливаем заранее в виде сварных пространственных каркасов весом от одной до 3 тонн. Мне удается организовать вполне заводской поток. Пространственный шаблон (кондуктор) установлен на рельсовой тележке. Он перемещается под навесом. К нему подают и приваривают детали, изготавливаемые рядом на станках. Сварочные клещи сиротливо подвешены в стороне: работать ими на каркасах невозможно. Разве можно одновременно и точно перемещать двух слонов? Зато прекрасно работает стыковая машина: прежде «неликвидные» обрезки стержней, угрожающе заполонявшие рабочие места, теперь стыкуются за считанные секунды и опять идут в дело. Все подъемы и перемещения тяжелых каркасов выполняют две электрические лебедки, «одолженные» мной из комплекта внешних ворот будущего сооружения. Они работают по схеме 4-тракторного монтажа БК в 1956 году. Тонкую арматуру из бухт разматываем трактором. В конце размотки свободный конец закрепляется. Трактор делает рывок, после чего полсотни метров покореженной стали мгновенно выпрямляются и стают похожими на натянутую струну…
К сожалению, с войском дела идут не так гладко. В группе количество разгильдяев явно превышает критическую массу, и они стают неформальными лидерами. Вот матрос Вьюк, старослужащий. Это – крупный специалист по увиливанию от любых работ: у него всегда есть масса причин, из-за которых он ее не может сделать. Моторист Ауль – эстонец, с лицом покрытым нарывами от длительной работы с этилированным бензином – большой любитель спиртного, друг Вьюка. Вот Костя Кулиев, восточный волоокий юноша. Способен спать в любом месте и в любом положении. Оживает только к вечеру и прихорашивается для похода к девочкам. Горлопан и пьяница – Жорик Рожков… К сожалению, именно они задают тон в группе после работы.
Длительность рабочего дня – 8 часов по профсоюзным законам. Сверхсрочников у меня двое – Шабанин и Вайтекунас. Они работают, как и все, поэтому вечером я не могу каждый день их «запрягать» еще на один рабочий день. Власть в кубрике захватывает некая сплоченная группа. Нет, о так называемой дедовщине в те времена еще не знали. Просто, в кубрике создается атмосфера вседозволенности. Даже у дисциплинированных матросов начинают «шататься нравственные стропила» – даже у такого исполнительного трудяги, который был у меня на Новой Земле, старшины 2-й статьи Саши Жука. Он человек мягкий, и командует вне строя не он, а Вьюк или Ауль. Соблазнов вокруг – полно. Проникнуть через дырки в заборе, минуя КПП – запросто. Водка – свободно. Девочек, готовых участвовать во всяких мероприятиях – тоже хватает…
Я уже не новичок на стадионе: ситуацию ярко освещает читинский опыт «старой десятки», когда примерно такой же по численности коллектив чуть не довел до расформирования всю часть. Повысил мое военное образование также старшина Письменный на Ростинской гауптвахте… Навожу здесь порядок всеми силами. Одного за другим сажаю на губу трех пьяниц и четырех ночных самовольщиков, много времени провожу по вечерам в кубрике: занятия, беседы, учеба. Особое внимание «сачкам» на работе. Даже микроскопические успехи надо замечать и отмечать: это верный путь превращения разгильдяя в труженика.
Однако – первое крупное ЧП мне устраивает подполковник Андрющенко. Дело было так. Матросы служат на один год дольше солдат – «за компот», как они говорят. Матросский паек чуть больше солдатского на этот самый компот, белый хлеб, кусочек масла и еще маленькие грамульки мяса, свежих овощей и, кажется, чая и лаврового листа. Если отцы-командиры, ведающие питанием своих ребят, заботятся о них, то эта разница вообще незаметна. Тов. Андрющенко не относился к таким людям и кормил «вверенный контингент» в основном «шрапнелью» (перловкой) и «сечкой» (пшеничной крупой). Матросы первыми почувствовали это. Я обратился к Баранову, попросил кормить их согласно морскому аттестату. Баранов взвился:
– Я что для твоих буду отдельный камбуз содержать?
Однако я был тверд, рассказал ему, что эта ситуация всегда возникает, но решается во всех сухопутных гарнизонах, где мы работаем. А дополнительные продукты надо заказывать и получать на довольствующей базе. Баранов вызвал Андрющенко. Тот тоже стал на дыбы: с чего это ему взваливать на себя дополнительные хлопоты? Я спокойно повторил все доводы. Баранов скрепя сердце согласился с ними и поручил Андрющенко «провентилировать вопрос». Этот способ ухода от суровой действительности я изучил давно и продолжаю «возникать» с вопросом:
– А когда кончится «вентиляция» и начнется выдача?
Андрющенко опять лезет в бутылку: у него нет людей, чтобы заниматься развешиванием наших пайков. Я говорю, что буду ежедневно на два часа выделять матроса для этой процедуры. После всех дебатов договариваемся, что с понедельника матросам будет выдаваться сливочное масло, запасы которого есть, а вместо сечки для моих будут варить макароны, которых тоже полно. Все остальные добавки – через два дня, после получения продуктов с базы.
Я сообщаю матросам о принятых решениях, не сомневаясь, что они будут выполнены, велю Шабанину составить график дежурств по камбузу и договориться о времени дежурства.
Утром в понедельник ко мне прибегает Вайтекунас с известием: все матросы отказались от завтрака. Я уже собрался на объект, поэтому сразу иду в столовую. Мои голубчики сидят за столами, перед каждым стоит тарелка сечки без тени масла. Смотрю на Шабанина:
– Дежурного выделил?
– Так точно, – докладывает Шабанин. – Сказали, что для нас ничего нет отдельного. Обращаюсь к матросам:
– Ребята, что-то не состыковалось сегодня, разберусь. Прошу – завтракайте пока тем, что есть: время не ждет.
Матросы игнорируют мои пламенные призывы. Нет даже легких движений к ложкам. Головы в основном опущены. Я внимательно оглядываю ближайших.
– У меня от этой сечки уже живот болит! – подает голос Ауль, остальные поддерживают, вразнобой выражая отвращение к данному блюдУ. И я их вполне понимаю.
– Ну, дайте мне тарелку этого харча, попробую.
Вайтекунас пододвигает мне свою, тоже нетронутую, тарелку.
– Не шашлык, конечно, но есть можно, – изрекаю после первых с трудом проглоченных ложек. Матросы с интересом наблюдают за выражением моего лица. Никто и не думает следовать моему увлекательному примеру. Молча, под пристальными взглядами «доёдываю» изысканный харч и со вздохом говорю:
– Ну, не хотите – как хотите. Пойдем работать.
Отказ от пищи – воинское преступление – это меня в госпитале научили. А тут – коллективный отказ. Формально я должен «принять меры». Арестовать что ли этих обманутых пацанов? Нет, не зря меня «причащал» в экипаже Глеб Яковлевич Кащеев: командиру лезть в бутылку сейчас и опасно, и просто – нерационально. А вот некоторым болтливым «обещалкиным» надо кое-что сказать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
