Сияние поблекло. Снег быстро растаял и сменился моросящим дождем.
— Я бы хотела сделать для него что-нибудь. Нельзя ж просто взять и бросить его здесь…
— Он не станет возражать, — убеждённо произнёс Ринсвинд.
— Да, но, по крайней мере, его можно прислонить к стенке.
Ринсвинд кивнул и взялся за увешанную сосульками замёрзшую руку вора. Вор выскользнул из его пальцев и рухнул на булыжную мостовую.
Где разлетелся на куски.
— Уф, — поёжилась Канина.
В противоположном конце переулка, рядом с задней дверью «Головы Тролля», произошло какое-то волнение. Ринсвинд почувствовал, как у него из руки выхватывают нож, после чего этот нож пролетел по пологой дуге, которая закончилась у косяка находящейся в отдалении двери. Любопытствующие мгновенно скрылись.
— Лучше убираться отсюда, — заметила Канина, торопливо шагая по переулку. — Мы можем где-нибудь спрятаться? У тебя дома, например?
— Обычно я ночую в Университете, — отозвался Ринсвинд, вприпрыжку поспешая за ней.
«Возвращаться в Университет нельзя», — прорычала шляпа из глубины коробки.
Ринсвинд рассеянно кивнул. Эта мысль его тоже не привлекала.
— Всё равно после наступления темноты женщин внутрь не пускают, — сообщил он.
— А до наступления темноты?
— Тоже.
— Глупо, — вздохнула Канина. — И чем вам женщины так не приглянулись?
— Предполагается, что они и не должны нам приглядываться, — нахмурив лоб, сообщил Ринсвинд. — В том-то всё и дело.
Над морпоркским портом висел зловещий серый туман, покрывая каплями влаги снасти, клубясь среди покосившихся крыш, таясь в переулках. Некоторые считали, что ночной порт — ещё более опасное место, чем Тени. Два грабителя, воришка-карманник и какой-то прохожий, который просто постучал Канину по плечу, чтобы спросить, который час, уже в этом убедились.
— Не возражаешь, если я спрошу тебя кое о чём? — осведомился Ринсвинд, перешагивая через незадачливого прохожего, который лежал, свернувшись в клубок над одному ему ведомой болью.
— Ну?
— В смысле, я не хотел бы тебя обидеть…
— Ну?
— Просто я не мог не заметить…
— Гм-м?
— У тебя совершенно определенный подход ко всем незнакомцам.
Ринсвинд быстро пригнулся, но ничего не произошло.
— Что ты там, внизу, делаешь? — раздражённо спросила Канина.
— Извини.
— Я знаю, что ты думаешь. Но ничего не могу поделать, в отца пошла.
— Кем же он был? Коэном-Варваром?
Ринсвинд ухмыльнулся, чтобы показать, что это он так шутит. По крайней мере, его губы предприняли отчаянную попытку изобразить полумесяц.
— Ничего смешного не вижу, волшебник.
— Что?
— Я в этом не виновата.
Губы Ринсвинда беззвучно зашевелились.
— Прости, — наконец пробормотал он. — Я правильно понял? Твой отец в самом деле Коэн-Варвар?
— Да. — Девушка бросила на Ринсвинда хмурый взгляд и добавила: — У каждого должен быть отец. Полагаю, даже у тебя.
Она заглянула за угол.
— Всё чисто. Пошли.
Когда они зашагали по влажной мостовой, Канина продолжила:
— Наверное, твой отец тоже был волшебником.
— Вряд ли, — отозвался Ринсвинд. — Волшебству не позволяется передаваться от отца к сыну.
Он замолк. Он знал Коэна и даже присутствовал на одном из его бракосочетаний, когда Коэн женился на девушке, которая была ровесницей Канины. Этого у Коэна было не отнять, он использовал каждый час своего времени на полную катушку.
— Куча народу была бы не прочь пойти в Коэна, ну, он лучше всех сражался, был величайшим из воров и…
— Куча мужчин, — оборвала его Канина. Она прислонилась к стене и смерила волшебника свирепым взглядом. — Есть такое длинное слово, мне его сказала одна старая ведьма… никак не могу вспомнить… вы, волшебники, знаете всё о длинных словах.
Ринсвинд перебрал в памяти длинные слова.
— Мармелад? — наугад брякнул он. Девушка раздраженно покачала головой.
— Оно означает, что ты пошел в своих родителей. Ринсвинд нахмурился. Насчет родителей у него было слабовато.
— Клептомания? Рецидивист? — начал гадать он.
— Начинается с «Н».
— Нарциссизм? — в отчаянии высказался Ринсвинд.
— Носследственность, — вспомнила Канина. — Та ведьма объяснила мне, что это значит. Моя мать была танцовщицей в храме какого-то безумного бога, а мой отец спас её, и… они какое-то время были вместе. Говорят, внешность и фигура достались мне от неё.
— И они очень даже недурны, — с безнадежной галантностью вставил Ринсвинд. Канина покраснела.
— Да, но от него мне достались жилы, которыми можно швартовать корабли, рефлексы, точно у змеи на горячей сковородке, ужасная тяга к воровству и жуткое ощущение, что при первой встрече с человеком я прежде всего должна всадить нож в его глаз с расстояния в девяносто футов. И ведь я могу, — с едва различимой гордостью добавила она.
— О боги.
— Мужчин это отталкивает.
— Наверное, — слабо подтвердил Ринсвинд.
— После того как они об этом узнают, очень трудно удержать их возле себя.
— Полагаю, только за горло, — кивнул Ринсвинд.
— Совсем не то, что нужно, чтобы наладить настоящие отношения.
— Да. Понимаю, — сказал Ринсвинд. — И всё же это здорово помогает, если хочешь стать знаменитым вором-варваром.
— Но нисколечки не помогает, — возразила Канина, — если хочешь стать парикмахером.
— А-а.
Они уставились на туман.
— Что, действительно парикмахером? — уточнил Ринсвинд. Канина вздохнула.
— Видимо, на парикмахеров-варваров спрос небольшой, — заметил Ринсвинд.
— То есть никто не нуждается в «подстричь-и-отрубить».
— Просто каждый раз, когда я вижу набор для маникюра, меня охватывает ужасное желание рубить направо и налево двуручным ножом для заусениц. В смысле, мечом.
— Я знаю, как это бывает, — вздохнув, поведал Ринсвинд. — Я хотел быть волшебником.
— Но ты и есть волшебник.
— О-о. Конечно, но…
— Тихо!
Ринсвинд почувствовал, что отлетает к стене, где ему за шиворот необъяснимым образом потекла струйка капель сконденсировавшегося тумана. В руке Канины неведомо откуда взялся широкий метательный нож, а сама она пригнулась, словно дикий зверь или, что ещё хуже, дикий человек.
— Что… — начал было Ринсвинд.
— Заткнись! — прошипела она. — Кто-то приближается!
Она плавно выпрямилась, крутнулась на одной ноге и метнула нож.
Послышался глухой, гулкий, деревянный стук.
Канина стояла и смотрела перед собой застывшим взглядом. В кои-то веки героическая кровь, которая пульсировала в её венах, не оставляя ей ни малейшего шанса прожить жизнь счастливой домохозяйки, ничем не могла ей помочь.
— Я только что убила деревянный ящик, — проговорила девушка.
Ринсвинд заглянул за угол.
Сундук, из крышки которого торчал всё ещё дрожащий нож, стоял посреди мокрой улицы и смотрел на Канину. Потом, перебирая крошечными ножками в сложном рисунке танго, он слегка изменил положение и уставился на Ринсвинда. У Сундука не было абсолютно никаких видимых черт, если не считать замка и пары петель, но он мог уставиться на вас пристальнее, чем целый выводок сидящих на скале игуан. Он мог переглядеть статую со стеклянными глазами. В том, что касается патетического взгляда брошенного и оскорблённого существа, Сундук мог переплюнуть любого получившего пинка спаниеля и отправить его скулить в конуру. В Сундуке торчало несколько сломанных стрел и сабель.
— Что это? — шепнула Канина.
— Просто Сундук, — устало отозвался Ринсвинд.
— Он принадлежит тебе?
— Не совсем. Вроде как.
— Он опасен?
Сундук, шаркая ногами, повернулся и снова уставился на неё.
— Насчет этого существуют две теории, — ответил Ринсвинд. — Одни говорят, что он опасен, тогда как другие утверждают, что он очень опасен. А ты как думаешь?
Сундук чуть приоткрыл крышку. Он был сделан из древесины груши разумной, растения настолько магического, что оно вымерло почти на всём Диске, сохранившись лишь в одном или двух местах. Оно смахивало на смесь олеандра и иван-чая, только росло не в воронках от бомб, а в районах, испытавших на себе воздействие мощных зарядов магии. Из груши разумной традиционно делают посохи для волшебников; из неё же был сделан Сундук.
Среди магических качеств Сундука было одно довольно простое и прямолинейное: он повсюду следовал за человеком, которого признавал своим хозяином. Не повсюду в каком-либо конкретном наборе измерений, стране, вселенной или жизни. А вообще повсюду. От Сундука было избавиться труднее, чем от насморка, только Сундук был куда неприятнее.
