— Что происходит? — осведомился Лузган. Он провёл бессонную ночь, и у него слегка путались мысли.
— В Университет стекается магия, — ответил Кардинг. — Вот что такое «чудесник». Канал для магии. Для настоящей магии, мой мальчик. Не той, старой и изношенной, которой мы обходились последние несколько столетий. Это рассвет, э-э… э-э…
— Нового, гм, расцвета?
— Вот именно. Время чудес, э-э… э-э…
— Полный анус, в общем. Кардинг нахмурился.
— Да, — не сразу отозвался он, — полагаю, что-то в этом роде. Знаешь, ты неплохо умеешь обращаться со словами.
— Благодарю тебя, брат.
Старший волшебник не обратил внимания на эту фамильярность. Вместо того он повернулся, облокотился о резные перила и принялся наблюдать за демонстрацией магических фокусов. Его руки автоматически полезли в карманы за кисетом с табаком, но на полпути остановились. Он ухмыльнулся и щёлкнул пальцами. Во рту у него появилась зажженная сигара.
— Я много лет учился этому, — задумчиво проговорил он. — Огромные возможности, мой мальчик. Они этого ещё не осознали, но вот он, конец орденов и уровней. Это была просто, э-э, система распределения. Мы в ней больше не нуждаемся. Где этот парнишка?
— Ещё спит… — начал было Лузган.
— Я здесь, — сообщил Койн.
Он стоял у входа в коридор, ведущий к покоям старших волшебников. Рука сжимала октироновый посох, который был в полтора раза выше его самого. На матово-чёрной поверхности посоха, такой тёмной, что она казалась щелью, прорезающей мир, сверкали крошечные прожилки жёлтого огня.
Лузган почувствовал, как золотистые глаза впиваются в него и самые сокровенные мысли прокручиваются сейчас на задней стенке его черепа.
— О, — сказал он голосом, который, по его мнению, был приветливым, как у доброго дядюшки, но на самом деле прозвучал как сдавленный предсмертный хрип. После такого начала продолжение могло быть только ещё хуже, и оно не подвело ожиданий. — Я вижу, ты, гм, встал, — констатировал он.
— Мой дорогой мальчик… — вмешался Кардинг.
Койн посмотрел на него долгим, леденящим взглядом.
— Я видел тебя прошлой ночью, — заявил он. — Ты могущественный?
— Более-менее, — ответил Кардинг, припомнив склонность мальчишки использовать волшебников для игры в кегли со смертельным исходом. — Но до тебя мне далеко.
— Меня сделают аркканцлером, как предопределено мне судьбой?
— О, безусловно, — отозвался Кардинг. — Ни малейших сомнений. Можно мне взглянуть на твой посох? Интересный рисунок…
Он протянул пухлую ладонь.
Это было вопиющим нарушением этикета. Ни один волшебник даже подумать не может, чтобы прикоснуться к чужому посоху без специального на то разрешения. Но кое-кто никак не может поверить, что дети — это полноценные люди, и думает, что в общении с ними не обязательно соблюдать обычные правила приличия.
Пальцы Кардинга сомкнулись вокруг чёрного посоха.
Раздался звук, который Лузган скорее почувствовал, чем услышал, и Кардинг, пролетев через всю галерею, врезался в противоположную стену, как мешок с салом, упавший на мостовую.
— Больше так не делай, — предупредил Койн, повернулся, посмотрел сквозь побледневшего Лузгана и добавил: — Помоги ему подняться. Надеюсь, он не сильно пострадал.
Казначей торопливо пересёк галерею и склонился над тяжело дышащим Кардингом, лицо которого приняло странный оттенок. Лузган хлопал волшебника по щекам, пока тот не открыл глаза.
— Видел, что случилось? — шепнул Кардинг.
— Не уверен. Гм. А что случилось? — прошептал Лузган.
— Он меня укусил.
— В следующий раз, когда прикоснёшься к посоху, умрёшь, — сухо констатировал Койн. — Понял?
Кардинг осторожно приподнял голову, опасаясь, как бы она не рассыпалась на кусочки.
— Прекрасно понял, — заверил он.
— А теперь я хотел бы осмотреть Университет, — продолжал Койн. — Я очень много о нём слышал…
Кардинг с помощью Лузгана неуверенно поднялся на ноги и, опираясь на его руку, послушно затрусил следом за мальчиком.
— Ни в коем случае не трогай его посох, — пробормотал он.
— Я не забуду, гм, что этого не стоит делать, — твёрдо пообещал Лузган.
— И что ты почувствовал?
— Тебя когда-нибудь кусала гадюка?
— Нет.
— Тогда ты точно поймешь, что я испытал.
— Гм-м?
— Это было совершенно не похоже на укус гадюки.
Следуя за решительно шагающим Койном, они торопливо спустились по лестнице и вошли через развороченную дверь в Главный зал.
Стремясь произвести хорошее впечатление, Лузган забежал вперёд.
— Это Главный зал, — сообщил он. Койн обратил на него взгляд своих золотистых глаз, и казначей почувствовал резкую сухость во рту. — Его так называют, потому что, видишь ли, это зал. И он главный. — Он сглотнул. — Это главный зал, — мямлил он, пытаясь помешать ослепительному, как прожектор, взгляду лишить его остатков способности связно изъясняться. — Огромный главный зал, вот почему его называют…
— Кто эти люди? — спросил Койн, указывая посохом.
Собравшиеся в зале волшебники, которые обернулись, чтобы посмотреть, как он входит, попятились от посоха, словно тот был огнемётом.
Лузган проследил за направлением взгляда чудесника. Койн указывал на портреты и скульптурные изображения аркканцлеров прошлых лет, украшающие стены. При бородах и остроконечных шляпах, с декоративными свитками или таинственными символическими деталями астрологического оборудования в руках они смотрели вниз свирепыми взглядами, порождёнными большим самомнением, а может, хроническими запорами.
— С этих стен, — сказал Кардинг, — на тебя взирают две сотни величайших волшебников.
— Они мне не нравятся, — заявил Койн, и посох изрыгнул струю октаринового пламени. Аркканцлеры исчезли.
— И окна здесь слишком маленькие…
— Потолок слишком высокий…
— Всё слишком старое…
Волшебники, спасаясь от сверкающего и плюющегося огнем посоха, плашмя упали на пол. Лузган натянул на глаза шляпу и закатился под стол: он чувствовал, как вокруг него плавится сама ткань, составляющая Университет. Трещало дерево, стонали камни.
Кто-то постучал его по голове. Он заорал.
— Прекрати! — крикнул Кардинг, перекрывая шум. — И надень шляпу как следует! Прояви хоть немного достоинства!
— Почему же ты тогда сидишь под столом? — брезгливо отозвался Лузган.
— Мы должны ухватиться за эту возможность!
— Что, как за посох?
— Давай за мной!
Лузган вылез из-под стола и попал в ослепительный, ослепительно ужасный новый мир.
Исчезли грубые каменные стены. Исчезли тёмные, населённые воронами балки. Исчез пол с его узором из чёрных и белых плиток, от которых рябило в глазах.
Исчезли и небольшие, высоко расположенные окна, покрытые благородным налетом древнего жира. Впервые за всю историю зала в него струился чистый, без примесей, солнечный свет. Волшебники, разинув рты, уставились друг на друга и увидели совсем не то, что, как им всегда казалось, они видят. Беспощадные лучи преобразили богатую золотую вышивку в пыльную позолоту; выставили роскошные ткани как покрытый пятнами и протёртый почти до дыр бархат; превратили пышные, окладистые бороды в пожелтевшие от никотина спутанные мочалки; разоблачили великолепные бриллианты как довольно паршивенькие анкские камни. Обновлённый свет прощупывал и исследовал всё вокруг, отметая в сторону уютные тени.
И, как был вынужден признать Лузган, то, что осталось, не внушало доверия. Он вдруг со всей остротой осознал, что под мантией (драной, сильно застиранной мантией, понял он, испытав при этом дополнительный укол вины; мантией, прогрызенной там, где до неё добрались мыши) на нём всё ещё надеты домашние шлёпанцы.
Зал теперь почти полностью состоял из стекла. Там, где не было стекла, блестел мрамор. Всё было таким великолепным, что Лузган почувствовал себя совершенно недостойным этого места.
Он повернулся к Кардингу и увидел, что его собрат-волшебник взирает на Койна восхищенными глазами.
На лицах большинства волшебников застыло такое же выражение. Волшебник, которого не притягивает сила, — не волшебник вовсе, а в посохе скрывалась настоящая сила. Посох зачаровывал их, словно кобр. Кардинг протянул было руку, чтобы дотронуться до плеча мальчишки, но передумал и вместо этого воскликнул:
— Потрясающе. — Повернувшись к собравшимся и воздев руки, он вскричал:
— Братья мои, среди нас находится весьма могущественный волшебник!
Лузган дернул его за мантию и прошипел:
— Он же едва не убил тебя.
Кардинг не обратил на него внимания.
— И я предлагаю… — Он сглотнул. — Я предлагаю избрать его аркканцлером!
Какое-то мгновение в зале стояла тишина, а затем он взорвался аплодисментами и криками несогласия. В задних рядах вспыхнуло несколько ссор. Те из волшебников, что стояли поближе, не проявляли такой готовности возражать. Они видели улыбку на лице Койна. Она была сияющей и холодной, как та улыбка, которую можно разглядеть на лике луны.
