Подобных «образцов» в Особом отделе ГУГБ было наработано немало. Еще об одном из них поведал полковник в отставке Степанцев, бывший сотрудник этого отдела: «Помню, как-то на одном из оперативных совещаний начальник отдела Николаев-Журид привел в качестве примера итоги ночной работы одного работника, который получил показания на 50 человек центрального военторга, как на участников антисоветской организации и предложил по нему равняться и нам...»27
Из послужного списка З.М. Ушакова усматривается, что он длительное время служил под началом И.М. Леплевского — сначала в Белоруссии, а затем в Москве. А раз так, то вполне можно предположить, что их методы работы с подследственными разнятся не намного. Но, как сказал один мудрец, ученик должен идти дальше учителя, иначе не будет продвижения вперед, а получится лишь одно топтание на месте, а то и вообще откат назад от завоеванных позиций. В нашем случае ученик Ушаков сумел превзойти своего учителя (Леплевского) — уж если Израиль Моисеевич был сущим зверем по отношению к арестованным, то Зиновий Маркович был таковым трижды.
За примерами ходить далеко не надо. 1937 год, в самом разгаре «охота за ведьмами», с подачи Сталина развернутая органами НКВД. Советник при военном-министре Монгольской Народной Республики комкор Л.Я. Вайнер срочно отзывается на родину. С чувством честно выполненного долга, только что награжденный орденом Ленина, тот пересекает границу Советского Союза. Но его восторженное настроение разделяют далеко не все окружающие, в том числе и сотрудники органов госбезопасности. По долгу службы Вайнер, конечно, имел определенное представление о том, что братская Монголия напичкана агентами НКВД на всех уровнях представительств (органы дипломатии и внутренних дел, армия, наука, культура). Однако истинной картины ему знать было не дано...
Комкор Вайнер был арестован 15 августа 1937 года. По словам ответственного сотрудника НКВД А.К. Залпетера, первые показания о принадлежности к военному заговору Леонид Яковлевич дал Ушакову, который по приказанию своего непосредственного начальника Николаева-Журида в течение длительного времени в поезде «обрабатывал» Вайнера в нужном направлении — ему «высочайше» было разрешено применять при этом любые, без ограничения, методы воздействия на арестованного28.
Много командирской и комиссарской кровушки попил этот вампир в облике человеческом. Видимо, чтобы не оставлять свидетелей своих кровавых деяний, Ушаков всех подследственных, за редким исключением, старался подвести к «вышке» — расстрелу. А те проклятия, что срывались в «го адрес с разбитых в кровь губ замордованных им арестантов, так ведь они так и остались навеки в недрах Лубянки и Лефортова, их так никто и не услышал, кроме самих палачей, известно и то, что сотрудники Особого отдела не любили Ушакова и даже больше — они побаивались его.
Помимо З.М. Ушакова, у начальника Особого отдела ГУГБ было еще несколько помощников. А заместителем Леплевского, затем Николаева-Журида являлся майор госбезопасности В.С. Агас-Мойсыф. Так вот этот самый Агас впоследствии, после своего ареста, настойчиво утверждал, что и Леплевский почему-то боялся Зиновия Ушакова. Наверно, это шло от каких-то грехов Леплевского, совершенных им в период работы в Белоруссии. А возможно, что и московский период их совместной службы подбросил опытному провокатору и мастеру грязных фальсификаций Ушакову какие-то серьезные компрометирующие улики на своего шефа. Нередко и другой начальник Особого отдела — Н.Г. Николаев-Журид пасовал перед Ушаковым.
Из архивно-следственного дела по обвинению З.М. Ушакова также усматривается его определенная независимость от начальника отдела — ввиду явной благосклонности к нему самого Ежова. В случае необходимости Ушаков умел настоять на нужном ему варианте, отстоять свое мнение — этого у него не отнять. Об одном из таких случаев Ушаков рассказал сам:
«Гринько (нарком финансов СССР. — Н.Ч.) был первым арестованным, который назвал Егорова (Маршала Советского Союза. — Н.Ч), Щаденко, как заговорщиков... Я включил обоих в протокол, хотя Николаев (начальник Особого отдела. — Н. Ч.) заб
лаговременно сказал мне, что Николай Иванович (Ежов. — Я. Ч.) сомневается в правильности этого показания... Еще через некоторое время Гринько показал об организованной в 1937 году террористической группе во главе с Бергавиновым... Николаев сказал мне, что комкор (Фриновский) не верит в это показание. Тогда я, не медля ни секунды, написал рапорт Николаю Ивановичу с просьбой санкционировать арест Бергавинова и передал его через Николаева. На следующий день мне из секретариата наркомата принесли закрытый пакет, в котором оказался мой рапорт с резолюцией Николая Ивановича: «Арестовать». Бергавинов был в тот же день арестован...»29
Впоследствии в собственноручных показаниях, написанных вскоре после ареста, Ушаков подробно и откровенно рассказывает о своих успехах на ниве «разоблачения» видных военачальников Красной Армии, а также членов ЦК ВКП(б) К.Я. Баумана, Э.И. Квиринга, В.Я. Чубаря, П.П. Постышева, Э.К. Прамнэка и других.
«Допрашивавшиеся мною командармы Седякин (до ареста начальник Управления ПВО РККА.— Н.Ч.) и Каширин (соответственно начальник Управления боевой подготовки РККА. — Я. Ч.) назвали Егорова и Буденного как заговорщиков. Николаев сцепился со мной и чуть ли не орал на меня за то, что я не имел права сделать такую политическую ошибку— взять показания на маршалов, особенно на Буденного. Я доказывал правильность своего поступка и убедил Николаева доложить Николаю Ивановичу заявление Седякина и Каширина. И как только Н.И. (Николай Иванович. — Н.Ч.) распорядился перепечатать их для ЦК, Николаев в одну ночь организовал получение около 15 или 20 показаний о Егорове и Буденном»30.
Что происходило далее с Егоровым и Буденным, уже рассказывалось в соответствующих главах книги «37-й год. Элита РККА на Голгофе». В главе «А судьи кто?» прослежена и посмертная судьба командарма 2-го ранга Н.Д. Каширина, пытавшегося донести до ЦК ВКП(б) и его Политбюро сведения о безобразиях, творившихся в НКВД. О том свидетельствуют и материалы его очной ставки с маршалом Егоровым, где он прямо заявил о применении к нему со стороны Ушакова противозаконных методов следствия. Однако веры ему не было — в тот момент в зените славы находился не арестант Николай Каширин, у которого к тому же и два родных брата «оказались» врагами народа. Нет, на коне тогда был славный чекист Зиновий Ушаков, отмеченный двумя орденами за образцовое выполнение специальных (каких именно, мы уже знаем) заданий партии и правительства.
Из собственноручных показаний З.М. Ушакова мы узнаем такие малоизвестные подробности «кухни» Особого отдела ГУГБ
НКВД СССР, которых, пожалуй, нигде в другом месте не сыщешь. Это относится в первую очередь к «заговору военных» во главе с М.Н. Тухачевским, приоритет в разоблачении которого всегда так болезненно защищал Ушаков. Надо сказать, что с самого первого дня своего назначения на должность помощника начальника 5-го отдела ГУГБ Ушаков искал любую возможность для поднятия собственного авторитета, малейшую возможность отличиться. Честолюбия своего он нисколько не скрывает, считая, что способен на большие дела. Но чтобы показать себя во всем блеске, нужна была пусть маленькая, но война, к тому же война победоносная. И чекисту Ушакову такой вариант событий виделся в успешном раскрытии какого-нибудь заговора, желательно более крупного. А раз он курировал армию, то пусть это будет заговор военных, лучше всего в ее верхнем эшелоне.
Давая показания, Ушаков всемерно выпячивает свою роль первопроходца, пионера в разоблачении Тухачевского и его товарищей: «Я буквально с первых дней работы поставил диагноз о существовании в РККА и флоте военно-троцкистской организации, разработал четкий план ее вскрытия и первый же получил такое показание от б. (бывшего. — Н.Ч.) командующего Каспийской военной флотилии Закупнева»31.
Хватка у Зиновия прямо бульдожья: была бы зацепка, а остальное он раскрутит на полную катушку. Его начальник Леплевский знал об этом — ведь не зря же он перетащил Ушакова в Москву сразу после своего назначения. Такой зацепкой, своеобразной костью в пасть бульдога— следователя Ушакова послужили показания комбрига запаса М.Е. Медведева, до 1934 года возглавлявшего Управление ПВО РККА. По этому поводу Ушаков пишет:
«15.5 (то есть 15 мая 1937 года. — Н.Ч.) Леплевский сказал, что получаю на допрос Фельдмана — известного участника процесса «8» военных заговорщиков. Так как на Фельдмана было лишь одно косвенное показание некоего Медведева, я даже выразил удивление, почему мне не дали более важную фигуру с конкретной ролью...»
