...Вся моя работа и личная жизнь проходила на глазах у коллектива, никогда никаких взысканий как по партийной, так и по службе и личной жизни я не имел. Но желая прекратить эти бесчеловечные мучения, я согласился на предложение Артемьева и по его предложению собственноручно написал, что я сожительствовал с женщинами, купил за бесценок мебель в Киевском ломбарде, что украл стенограмму речи тов. Ярославского на партийном активе
Харьковской организации, пьянствовал. Артемьев требовал еще и еще и я сейчас уже не помню, что я выдумал на себя еще...
Спустя некоторое время Артемьев вновь меня вызвал ночью и заявил, что нарком Леплевский недоволен моими показаниями и распорядился бить меня смертельным боем, пока не будут выколочены мои показания о контрреволюционной деятельности. Сказав это, он тут же порвал мое «сочинение» о бытовом разложении и вновь приступил к избиениям, издевательствам, ругани...
В течение всех ночных допросов периодически на короткое время в комнату заходили какие-то сотрудники НБВД, фамилии их я не знаю, и каждый считал своим долгом ударить меня или плюнуть в лицо, заявляя: «Что ты, Артемьев, с ним церемонишься, дай его к нам в руки, он сразу заговорит».
К этому времени я совершенно ослаб, был доведен до невменяемого состояния всеми ночными допросами, стоянками, бессонными днями, ожиданиями вызова следователя в «мешках», устроенными в тюрподе Леплевским, избиениями, криками избиваемых и истязаемых женщин и мужчин, надругательствами, инсценировками расстрела меня в тюрподе и т.д.
И вот до крайности ослабев и не выдержав всех пыток, я написал под диктовку Артемьева наговор на себя, что якобы в 1934 году бывший начальник Киевского областного управления НКВД УССР Розанов вовлек меня в контрреволюционную организацию...»20
Карьера И.М. Леплевского Украиной еще не заканчивается. После нее он снова возвращается в Москву, где в начале 1938 года в течение трех месяцев возглавляет 6-й (транспортный) отдел ГУГБ НКВД СССР. Но времена меняются, и позиции Леплевского в этом ведомстве сильно пошатнулись. К тому же его старший брат Григорий, работавший заместителем Прокурора СССР, в начале марта 1938 года был арестован. Спустя полтора месяца после брата аресту подвергся и комиссар госбезопасности 2-го ранга Израиль Леплевский. С разницей в один день Военная коллегия в конце июля 1938 года приговорила обоих братьев к расстрелу.
Одним из «асов» следственной практики в Особом отделе ГУГБ НКВД СССР в 1937—1938 годах был капитан (затем майор) Ушаков Зиновий Маркович, работавший помощником сначала у Леплевского, а затем у Николаева-Журида. Подследственные называли этого человека палачом, садистом, фашистом, и это еще достаточно мягкие определения, а начальство, в частности Фриновский, именовало его «кололыциком», «липачом» и мастером самых грязных дед. Что, однако, нисколько не мешало довольно часто прибегать к его услугам. Звездным своим часом Ушаков считал участие в подготовке процесса над М.Н. Тухачевским и его товарищами. Будучи крайне амбициозен, Зиновий Маркович в кругу коллег, а также в показаниях после своего ареста неоднократно заявлял, что именно он является пионером вскрытия военно-фашистского заговора в Красной Армии, а Особый отдел ГУГБ держится только на нем. Вот так и никак не меньше! Между прочим, к такому заявлению у Ушакова были некоторые основания: он дольше других сотрудников 5-го отдела работал в системе особых отделов — еще до приезда в Москву Зиновий Маркович несколько лет был заместителем начальника особого отдела УГБ НКВД Белоруссии. Зловещее имя Ушакова впервые было предано гласности в известном докладе Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС, где тот привел выдержки из заявления Р.И. Эйхе, бывшего наркома земледелия СССР.
В книге «37-й год. Элита РККА на Голгофе» уже приводились некоторые факты, касающиеся методов следственной деятельности Зиновия Ушакова. Они в первую очередь относятся к следствию по делам маршала Тухачевского, комкоров Фельдмана, Урицкого, Меженинова, имена которых там упоминались. Помимо них Ушаков сфальсифицировал дела на флагмана флота 2-го ранга И.К. Кожанова, армейского комиссара 2-го ранга М.М. Ланду, командарма
2-го ранга Н.Д. Каширина, комкоров Г.К. Восканова, В.В. Хрипина. Помимо этого активное участие Ушаков принимал в расследовании дел по обвинению командарма 1-го ранга И.Ф. Федько, командармов 2-го ранга А.И. Седякина, И.А. Халепского и М.Д. Великанова, флагмана флота 1-го ранга В.М. Орлова, комкоров Л.Я. Вайнера и Э.Д. Лепина, комдива П.П. Ткалуна, капитанов 1-го ранга З.А. Закупнева (командующего Каспийской военной флотилией), Э.И. Батиса (начальника штаба ТОФ) и других.
Оценку «квалификации» следователя Ушакова не раз давали его прямые и непосредственные начальники — Ежов, Фриновский, Леплевский, Николаев-Журид — она, по их меркам, была сравнительно высока. К ней, этой оценке, мы еще вернемся. Вообще, в особые отделы, тем более в Особый отдел ГУГБ, подбирали и людей особых — хлюпикам и слабакам там делать было нечего. Удерживались в этих учреждениях особи жесткие, если не сказать жестокие, не знавшие жалости к врагам народа, готовые днем и ночью выкорчевывать всякого рода шпионов, вредителей, заговорщиков и вообще предателей Родины.
Ушаков сумел с блеском показать все эти качества, еще работая в Белоруссии. Как он сам поведал, белорусский опыт ему в Москве здорово помог при разоблачении участников различных националистических организаций. Ушаков добился того, что удавалось совсем немногим — на его примере начальство стало учить подчиненных, как необходимо работать с подследственными. Например, протокол одного из допросов бывшего начальника Химического Управления РККА коринженера Я.М. Фишмана, проведенного Зиновием Марковичем, был разослан всем особым отделам военных округов в качестве образца21.
О подробностях составления этого «образцового» протокола Я.М. Фишман, осужденный в особом порядке (без вызова в суд) к десяти годам ИТЛ, рассказал в декабре 1954 года: «В течение шести дней мне абсолютно не давали спать, зверски избивали и подвергали самым кошмарным издевательствам. Доведенный до изнеможения, я в состоянии дурмана и полной невменяемости подписал это «признание», являющееся абсолютно ложным от начала до конца. После того, как я пришел в себя, я немедленно опроверг эти гнусные измышления, но был снова подвергнут самому зверскому и издевательскому обращению. В результате этого я был снова вынужден подписывать всякие лживые наговоры на себя и на других. В действительности я никогда участником какого бы то ни было заговора не был, никогда никакой вредительской и шпионской деятельностью не занимался»22.
Взяли Якова Моисеевича Фишмана 5 июня 1937 года— в самый разгар следствия о «заговоре в Красной Армии». Было ему в то время пятьдесят лет. Арестовали его по показаниям комкора Фельдмана (косвенным), комбрига А.Ф. Розынко (заместителя начальника Артиллерийского управления РККА) и профессора Военно-химической академии Г.Б. Либермана.
Из показаний Фельдмана: «Я имел поручение от Тухачевского обработать и вовлечь в организацию начальника Химического управления Фишмана. Фишмана, как бывшего члена ЦК эсеров, мне казалось, будет нетрудно завербовать, но, однако, после нескольких разговоров с ним, во время которых я пробовал прощупать его политическое настроение, я от этого отказался. Возможно, что его завербовал Тухачевский...»23
Из показаний Розынко на допросе 27 мая 1937 года: «Как участник антисоветского военного заговора я был непосредственно связан с Ефимовым (комкор Н. А. Ефимов — начальник Артиллерийского управления. — Н.Ч.) и Фельдманом и по их указаниям проводил вредительство в области артиллерийского вооружения РККА. Эти лица, т.е. Ефимов и Фельдман, были вдохновителями моей контрреволюционной деятельности. С их слов знаю, что в заговоре участвовали из руководящего командного состава РККА: Лонгва (комкор Р.В. Лонгва— начальник Управления Связи РККА.— Н.Ч.), Аппога (комкор Э.Ф. Аппога — начальник Управления военных сообщений РККА. —Н. Ч.), Петин (комкор Н.Н. Петин — начальник Инженерного управления РККА. — Н. Ч.) и Фишман. Кто возглавлял военный заговор, я не знаю»24.
Профессор Г.Б. Либерман, находясь под стражей, написал на имя Ежова заявление, в котором указал, что в 1933 году он от начальника Военно-химического управления РККА Фишмана получил задание на изготовление ампул с отравляющими веществами для совершения террористических актов против руководителей партии. Далее Либерман пишет, что он с этим предложением Фишмана согласился, но по независящим от него обстоятельствам порученного задания не выполнил25.
Либерман в мае 1940 года Военной коллегией был заочно (как и Фишман) осужден на 15 лет ИТД. О том, чего стоят его вышеприведенные признания, он неоднократно говорил в своих жалобах. Там он категорически отрицает свою виновность и указывает, что в 1937 году на первом же допросе он был зверски избит следователями Павловским и Шевелевым в Лефортовской тюрьме. Избиения его продолжались до тех пор, пока он под диктовку следователя не согласился написать «рассказ» о том, что он, Либерман, будучи участником военно-фашистской организации, изготовлял по указанию этой организации технические средства диверсии и террора для осуществления этих актов в Кремле26.
