Голос был женский, не знакомый Каролине.
– Это тебя, – сказала она, бросив трубку на софу. Келвин лениво вернулся в комнату, взял трубку и сел в огромное кресло у окна.
– Да, – сказал он, а потом: – Это опять ты! Дорогая, разве я не просил тебя не звонить? Да, я знаю… Конечно, я тоже…
Повесив телефон на плечо, он встал и ходил, измеряя пространство между ковром и окном.
Каролина наблюдала за его смуглыми босыми ногами, которые шлепали взад и вперед, и уже не притворялась, что не слушает. Чутье подсказало ей, что этот разговор касается и ее, и неожиданно ее надежный мир дрогнул.
– Конечно, да, дорогая, – говорил Келвин, – но ты знаешь, как обстоят дела… Ну, давай же не будем так… Да, я тоже. Извини, дорогая, ты не обижаешься? Конечно, в любое время. Пока.
Бросив трубку в углубление телефонного аппарата, он отправился на кухню. Ощущение тисков внизу живота превратилось в боль. Может, она просто глупа и надеялась, что все-таки ошибалась, но для нее разговор звучал так, словно Келвин разговаривал с кем-то, кого он очень хорошо знал. Очень близко было бы правильным словом, чтобы охарактеризовать интонацию. «О Боже!» думала она, крепко прижав руку к животу, она надеялась, что ошибалась…
– Иди сюда, дорогая, – позвал Келвин, выходя из кухни с наполненными бокалами. – Шампанское – самое лучшее средство, чтобы взбодрить тебя и всех уставших от работы людей.
– Чашка чая тоже известна тем, что творит чудеса, – отстраненно ответила она, избегая соблазна задать вопросы, которые дрожали у нее на губах.
– Итак, что нового в «Имиджисе»?
Он даже не собирался ничего говорить об этих двух телефонных звонках, он вел себя так, будто их просто не было. Каролина молча смотрела в свой бокал.
– Эй, Кортни, не может же все быть так плохо, – сказал он, беря ее руку и сжимая. – Нет ничего, что нельзя было бы поправить!
– Похоже, что у меня больше проблем на сегодня, чем я считала, – взорвалась она неожиданно. – Кого, интересно, ты называл «дорогая» по телефону, Келвин Дженсен?
Он с минуту пристально смотрел на нее, не отвечая, потом сказал:
– Кортни, это совсем не относится к тебе.
– О, а почему не относится ко мне? Разве я не живу здесь с тобой? Кортни и Келвин – счастливый дуэт? Тогда кто же «дорогая»?
– Она не имеет для меня никакого значения, Кортни. Просто девушка, которую я знаю… знал…
– Тогда, в прошлом? – Луч надежды засветился в ее глазах, но Келвин колебался.
Это смешно, думала она, что изо всех качеств, которые она ценила в Келвине, больше всего ей нравилась его прямота и откровенность. Келвин всегда говорил то, что думал…
– Слушай, дорогая, зачем мы начинаем все это? – наконец-то сказал он. – Я же сказал тебе, что она ничего для меня не значит.
– Ничего? Как это может быть – ничего? Она сегодня уже дважды звонила тебе! Может, она хочет приехать и остаться, как это делают старые друзья? – Каролина смотрела на него, кусая губы, чтобы не расплакаться. Неожиданно ей захотелось очутиться где-нибудь в другом месте, где угодно, только не здесь, говорить эти слова мужчине, которого она любила…
– Кортни, послушай, она никто, просто девушка, модель… Она была на съемках «Викинга» в Швеции…
– В Швеции? Но съемки «Викинга» были всего две недели назад, даже меньше – может быть, дней десять.
– Ничего не было, дорогая, она ничего для меня не значит… Она просто милая девушка, и думаю, что сегодня она чувствовала себя немного одиноко, потому и позвонила мне.
– Так, как делала это в Швеции? Келвин угрюмо посмотрел на нее:
– Я уже сказал тебе, что она для меня ничего не значит. Ты знаешь, как это бывает на выездных съемках – теряется ощущение времени, реальности… Всегда так одиноко, Кортни! Между людьми что-то происходит! Но никто не относится к этому серьезно… Это не имеет значения… это просто… развлечение.
Каролина осторожно поставила полный бокал, высоко вздернув подбородок, чтобы слезы не побежали по лицу. Затем она встала и пошла через комнату, взяв туфли из угла, куда она бросила их.
– Эй, Кортни… дорогая, прости меня. Но я говорю тебе, что ничего не было. Черт возьми, Кортни, почему тебе понадобилось спрашивать меня! – Келвин рассерженно смотрел на нее, а она тоже смотрела на него, ослепленная слезами, которые теперь безостановочно текли по лицу.
– Черт возьми, а почему тебе нужно рассказывать мне? – сквозь слезы спрашивала она. – Мог бы притвориться. Мог бы придумать какое-нибудь оправдание… О, ты идиот, Келвин Дженсен! Я ненавижу тебя! – Она со всей силы ударила его ногой, направив тяжелый удар на голень.
– Боже! – Келвин отпрыгнул, потирая ушибленную до синяка ногу. – Для чего ты это делаешь, Кортни?.. Подожди минуту…
Когда она направилась к нему, он инстинктивно зашел за софу.
– Ну же, Кортни, это ничего, уверяю тебя, ничего не значит, дорогая. Я люблю тебя… Теперь посмотри, что ты сделала с нашим чудесным, мирным вечером…
– Что я сделала? Боже мой! – Охваченная отчаянием, гневом и болью, Каролина посмотрела на него, ища глазами, что можно было бы швырнуть, но единственное, что было под рукой, это хрупкая фарфоровая ваза с превосходными желтыми розам, которые он всегда покупал ей. Она не могла позволить себе швырнуть эту вазу, но, черт возьми, ей хотелось, чтобы ему было так же больно, как и ей… Только посмотрите на него в кашемировом свитере и белых брюках… Подарок Господа одиноким моделям… Неожиданно она поняла, что ей делать. Развернувшись на каблуках, она прошла в спальню. Встроенный шкаф был набит одеждой, спортивным инвентарем, на три четверти принадлежащими Келвину. Дотянувшись, Каролина сняла его кожаный пиджак от Версаччи, дюжину костюмов от Армани, плащ от Джанфранко Ферре, запихивая это в огромный баул, потом сверху швырнула ботинки от Гуччи.
Одним взмахом руки она очистила полку от небольшого количества кашемировых свитеров, засунув их поверх ботинок, и, сев сверху, с усилием застегнула «молнию». И, щелкнув замками, победно посмотрела на Келвина, который стоял в дверях и удивленно взирал на нее.
– Кортни? – вопрошал он. – Что происходит? Что ты делаешь с моей одеждой?.. Эй, ты ведь не думаешь выбросить меня на улицу, ведь нет? Потому что, если собираешься это сделать, предупреждаю, что я не уйду…
Постанывая под тяжестью баула, Каролина потянула его через холл. Она открыла дверь и перетащила баул через порог, а потом обернулась, чтобы взглянуть на Келвина последний раз, прежде чем захлопнуть дверь перед его носом. Гнев придавал ей силы, когда она тащила к лифту тяжелый груз, нетерпеливо нажимала на кнопку вызова, пока дверь не открылась.
«Я знаю, что собираюсь делать», – зло думала Каролина, втаскивая баул внутрь. Она точно знала, как отомстить Келвину.
