«Я знаю, что собираюсь делать», – зло думала Каролина, втаскивая баул внутрь. Она точно знала, как отомстить Келвину.
– Кортни, подожди… Эй, что происходит? – Келвин вскочил в лифт, когда двери уже закрывались. – Дорогая, что ты делаешь? Куда ты собралась с моими вещами?
Каролина смотрела прямо перед собой, не обращая на него внимания, про себя поторапливая лифт. Вместо этого он с легким звоночком остановился, и вошла очень интересная пожилая чета. Они с любопытством смотрели на заплаканное лицо Каролины, а потом их внимание привлек огромный баул, откуда торчали рукава и штанины. Женщина обратила свой взор на Келвина, пристально глядя на его ноги. Он проследил за ее взглядом, соображая, что же было не в порядке, что так заинтересовало ее.
– Ну, – сказал он, выдавливая из себя кислую улыбку, – боюсь, что я забыл надеть ботинки. Неважно, в этом чемодане полно обуви, но единственно, что мне нужно сделать, это убедить даму выдать мне хотя бы пару.
– Не похоже, что ты думаешь, что это будет легко, сынок, – заявил мужчина, Подмигивая Каролине, когда лифт остановился и они выходили.
– Позволь помочь тебе! – воскликнул Келвин, когда Каролина принялась сражаться с тяжелым баулом.
– Не прикасайся ко мне, уйди! – закричала она. Он отступил назад, пораженный ее гневом.
– Кортни, это на тебя не похоже! – кричал он, когда она проходила через вращающиеся двери на тротуар. – Это не та спокойная, уравновешенная, логичная, красивая Каролина Кортни, которую я знаю.
– Да уж, это точно, – огрызнулась она, останавливая такси и затаскивая внутрь баул.
– Куда мы едем? – требовательно спросил Келвин, держа дверцу открытой.
– Ты, Келвин, – ответила Каролина, захлопывая дверь, – никуда не едешь.
– Боже, Кортни, я не успеваю, – взмолился он, перебирая ногами, в то время как прохожие оборачивались, смеясь.
– Куда, мадам? – Лицо водителя такси было совершенно равнодушным, он не собирался быть вовлеченным в семейный конфликт.
– Риверсайд-драйв, – сказала она, отворачиваясь от молящего лица Келвина в окне.
Келвин, не веря своим глазам, смотрел, как отъезжает такси, а потом остановил другое.
– Поезжайте за этим такси! – закричал он, запрыгивая в машину и захлопывая дверь.
– Вы серьезно? – Водитель с тревогой посмотрел на него.
– Конечно, серьезно, черт возьми, там моя девушка со всей моей одеждой!
– Она могла оставить вам, по крайней мере, хоть пару ботинок, – проговорил водитель, сочувственно глядя на его босые ноги. – Хорошо, приятель, мы сделаем это… Мне всегда этого хотелось. Вы знаете, никто раньше не просил меня догнать машину. Разве не забавно? Никто во всем Манхэттене! Можно подумать, что никто не смотрел такие фильмы…
– Поезжайте! – взревел Келвин, наклоняясь вперед и стараясь в потоке машин найти ту, в которой ехала Каролина. – Риверсайд-драйв! – радостно вспомнил он.
– Хорошо, Риверсайд, это просто… Мы приедем туда до того, как они доберутся… – Поставив ногу на педаль газа, водитель прорывался через поток движения. Довольная усмешка блуждала по его лицу.
Каролина смотрела на поток машин, выбирая место, где удобнее остановиться.
– Водитель, остановитесь, пожалуйста, здесь, – повелительно произнесла она.
Водитель затормозил у тротуара и с беспокойством посмотрел на нее.
– Вы уверены, что хотите сделать это, леди? Бедняга определенно волнуется за вещи.
– Этот бедняга, как вы называете его, – злобный, двуличный обманщик. Я ненавижу его, – отозвалась Каролина дрожащим голосом.
– В таком случае, – вздохнул водитель, выбираясь из такси, – разрешите помочь вам с этим баулом. Он слишком велик для такой малышки, как вы.
– Спасибо. Вы очень добры.
Он поставил баул рядом с ней на тротуар, и Каролина сунула ему в руку десятидолларовую купюру.
– Эй, леди, а как же сдача? – закричал тот, когда она, подняв баул, потащила его вниз по улице к месту, которое выбрала еще раньше.
– Оставьте себе.
Качая головой, он встревоженно смотрел, как она остановилась у парапета и смотрела на реку… Не собирается же англичанка броситься в реку?
Машина Келвина заехала на тротуар, завизжали тормоза, и он выскочил из машины.
– Кортни! – взмолился он. – Дорогая, не делай этого! Наклонившись, Каролина открывала баул.
– Смотри, Келвин, – позвала Каролина. Схватив охапку дорогой одежды, она швырнула ее через парапет в реку. Затем, прихватив полдюжины пар ботинок от Гуччи, бросила их вслед.
Келвин остановился на полпути, удивленно глядя на нее. Водители такси наблюдали за ними.
– Боже, – сказал один из них, закуривая, – я всегда думал, что англичане – спокойные, милые люди… Такие, как ее высочество.
Каролина запустила кожаный пиджак от Версаччи в реку, за ним последовало полдюжины свитеров.
– Посмотри-ка на это, – прокомментировал другой водитель. – Она выбрасывает весь гардероб этого бедолаги в реку, даже оставила его разутым, беднягу.
Келвин бросился вперед и, ступив на камни тротуара, поморщился. Доковыляв до реки, он широко раскрытыми глазами смотрел на Каролину и на реку. Его пиджак плавал по коричневой поверхности с раскинутыми рукавами, как руки у отдыхающего пловца, а костюмы и свитера намокшими комками шерсти плыли вниз по течению. Одинокий ботинок, как маленький эскимосский каяк, качался на волнах, словно готовясь к гонкам.
Каролина захватила еще одну охапку одежды, стараясь перекинуть ее через парапет.
– Постой, позволь мне, – вежливо сказал Келвин. Взяв одежду из рук Каролины, он наклонился и бросил ее в воду.
Каролина взглянула на него, затем на одежду, плывущую по реке.
– Келвин, ты выбросил свой любимый костюм от Армани!
Он кивнул, наблюдая, как предметы его гардероба плывут по реке.
– Я знаю, – он обернулся, чтобы посмотреть на нее. Глаза Каролины покраснели и опухли, каштановые кудри растрепались. Она была самой красивой девушкой, какую он когда-либо видел.
– Это неважно, – сказал он. – Они ничего для меня не значат, Кортни. Это только одежда. Единственное, что волнует меня в этом мире – это ты, и если ты когда-нибудь покинешь меня, думаю, что захочу последовать за своей одеждой – в реку. Прости меня, Кортни, я не хотел сделать тебе больно. Я люблю тебя. И только тебя.
– О, Келвин! – Она очутилась в его объятиях, он целовал ее, весь ее гнев пропал, и этот жест, когда он выбросил свои самые дорогие вещи, был как очистительное кровопускание, которое подтверждало, что в конце концов ничто не имело значения. Больше ничто не имело значения – ни модель из Швеции, ни какая-то другая модель – они любили друг друга.
