В ходе конструирования языка, осуществлявшегося на принципе «отрицательной доминанты», его целенаправленная полонизация, как уже говорилось в главе 1, резко усилилась. Такой путь развития языка вызывал озабоченность даже у многих украинофилов. Например, в 1912 г. известный писатель, знаток украинского слова И. Нечуй-Левицкий написал брошюру с говорящим названием «Кривое зеркало украинского языка». В ней он резко высказался против создания нового языка «по латинскому или польскому синтаксису» и заимствования множества польских слов. Вместо певучей и музыкальной малорусской речи нарождался «тяжелый и нечистый» новояз. «С таким оснащением украинская литература далеко вперед не уйдет, ибо весь этот галицийский и польский груз обломит нашу телегу», – предупреждал Нечуй-Левицкий своих ретивых коллег, и прежде всего М. Грушевского, и прямо заявлял, что «этот груз – просто мусор, засоряющий наш язык»[1064]. Но и писатель-украинофил не в состоянии был переломить господствующую тенденцию борьбы с «русизмами» путем широкого заимствования полонизмов. Эта тенденция вновь стала доминирующей в 1920-х гг.
Конструирование нового языка коснулось не только его словарного запаса. Изменениям должны были подвергнуться синтаксис и грамматика. Здесь также основополагающим был принцип противопоставления русскому языку. Работа над новым правописанием, призванным подкорректировать старое и сделать его наконец единым, велась с начала 1920-х гг. После того как проект был готов, началось его публичное обсуждение. Новый нарком ускорил дело. В мае-июне 1927 г. Наркомпросом и куратором проекта Н. Скрыпником была организована научная конференция, посвященная новому правописанию. На нее были приглашены также специалисты из Западной Украины[1065]. Решения конференции вызвали неоднозначную реакцию в партии и обществе, в том числе среди украинской общественности. Что же нового хотели ввести авторы проекта?
Часть участников конференции выступала за перевод украинского языка на латиницу. Это был самый радикальный вариант «искусственного отрыва» (как его стали оценивать впоследствии большевики) украинского языка от языка русского[1066]. Несмотря на кажущуюся абсурдность, ситуация не была чем-то необычным для того времени. Известно, что в 1920-х гг. в СССР интенсивно разрабатывалась письменность для ряда ранее неписьменных народов, причем для многих из них она создавалась на базе латинского алфавита. Имелись в тот период в партийных верхах и планы перевода на латиницу русского языка. Для этого в 1925 г. был создан Всесоюзный центральный комитет нового алфавита, осуществлявший всю подготовительную работу[1067]. Дело в том, что латиницей пользовались ведущие народы Европы и Америки, а в распространении коммунистической пропаганды на Запад многие видные партийцы и работники Коминтерна долгое время видели решающее условие победы мировой революции, в то время как Россия считалась ими лишь запалом для нее, одним из штатов в будущей мировой республике. Перевод на латиницу русского языка и языков народов СССР расценивался как шаг на пути приобщения российских трудящихся к передовой культуре европейского пролетариата и одновременной коммунизации последнего и, тем самым, как шаг к победе мировой революции. И хотя последняя все чаще откладывалась на более далекую перспективу и ставилась под сомнение как первоочередная задача партии и СССР, сила инерции сознания среди коммунистов, особенно «старой гвардии» и соратников Л. Троцкого, была велика. Правда, надо учесть один момент. Под ширмой космополитизма, под вывеской борьбы за идеалы мировой революции могло скрываться (что часто и происходило в действительности) стремление как можно дальше разойтись с Россией и отгородиться от русской культуры[1068].
Имелись и более умеренные варианты латинизации. Сам нарком просвещения, несмотря на возражения многих филологов, предлагал ввести несколько латинских букв: «s» для обозначения звука «дз» и «z» – для звука «дж». Но в 1927 г. латинизация, даже в ее частичном варианте, не прошла. Повлияла позиция Политбюро ЦК КП(б)У и лично генерального секретаря Л. Кагановича, в целом одобривших линию комиссии, но признавших латинизацию украинского языка, даже частичную, нецелесообразной[1069].
Одним из главных нововведений оказались положения о правописании слов, пришедших из иностранных языков (мягкая и твердая буквы «л» и «г»). Твердая «л» и сочетания «ло», «ла» («флот», «лампа», «класс» и др.) были охарактеризованы как русское влияние. Мягкая «л» и сочетания «льо», «ля» («фльота», «лямпа», «кляс» и др.) авторами проекта объявлялись гарантией независимости украинского языка от русского, хотя на самом деле означали его серьезную полонизацию[1070]. Предполагалось и обязательное изменение рода для слов, пришедших из русского языка.
Нововведения усложняли устную и особенно письменную речь и все больше отдаляли украинский язык от русского. Введение новых букв (буквы «ґ» с рогом вроде носорожьего – читается как «ге»), нового правописания и произношения большого количества общеупотребительных слов по новым правилам означало необходимость переучивания тысяч учителей школ и ликбезов, преподавателей, перевода на новую азбуку прессы, литературы и делопроизводства, что подразумевало дополнительную нагрузку на республиканский бюджет. «Не знаю, найдется тогда хоть одна грамотная душенька на всю Украину, кроме разве Скрыпника, неожиданно нашедшего у себя филологическое дарование»[1071], – сокрушался С. Ефремов, трезво оценивая эксперименты в области языкознания[1072]. Да и голосование показало, что позиции у сторонников нового правописания были весьма шаткими. Из 43 членов комиссии за новое правописание высказалось 22 человека, против – 20 при одном воздержавшемся[1073].
Но, несмотря на это, как и на то, что определение в каждом случае твердости и мягкости букв вносило путаницу и затрудняло обучение, 4 сентября 1928 г. новое правописание было утверждено СНК УССР[1074]. Н. Скрыпник считал введение нового правописания настолько важной задачей, что спустя два дня «переутвердил» его уже своим личным распоряжением[1075].
Нововведения в грамматике и лексике вызвали недовольство у многих групп населения, особенно у квалифицированного инженерно-технического, профессорско-преподавательского состава, медицинских работников, сотрудников государственного и партийного аппарата, прочих групп русскоязычного населения республики и даже у части украинской интеллигенции. А ведь политика украинизации подстегивала внедрение языковых нововведений в жизнь. Националисты, как те, что работали в ВУАН, так и служившие в государственных органах, объясняли все необходимостью создания современного, разностороннего, полнокровного литературного языка – одного из главных атрибутов и признаков нации, сплочения на его основе всего украинского народа и превращения его в национальный организм. По причине близости украинцев и русских, украинской и русской разговорной речи сделать это было возможно только путем максимального отдаления от последней и возможного приближения к западным образцам.
Одним словом, процесс создания современного украинского языка проходил сообразуясь с двумя принципами: «возвращения» к некоему эталону – «древнеукраинскому» языку, подразумевающему избавление от «русизмов» в лексике и грамматике и создание новых слов, при одновременной ориентации на европейские образцы, выражавшейся в широком заимствовании иностранных слов и выражений[1076]. Таким образом, языковой барьер между украинским и русским народами создавался вполне осознанно[1077], хотя это могло и не быть главным побуждающим мотивом у авторов проекта.
Надо отметить, что при создании литературного языка приходилось учитывать и то, что немало украинцев (или тех, кто мог быть к ним отнесен) проживало на территориях, входивших в состав Польши, Румынии и Чехословакии. Этим отчасти (но только отчасти) объясняется стремление по возможности отдалить литературный язык от норм русского языка и приблизить его к разговорной речи зарубежных украинцев, которая испытывала на себе сильное влияние польского и ряда других языков. Хотя даже численное соотношение восточных и западных украинцев, не говоря уже об их удельном весе в создающейся нации и государственности, было несоразмерно. Этот фактор – наличие достаточно больших групп украинского населения, компактно проживающих в других странах и к тому же обладающих сильной спецификой, приходилось постоянно учитывать советскому руководству при проведении внутренней, внешней и национальной политики.
