В вопросах о границах Советской Украины, украинском языке позиции национальной интеллигенции и руководимого Н. Скрыпником Наркомпроса совпадали. Нашли они точки соприкосновения и по вопросу об отношении к русскоязычному населению Украины. Скрыпник, считавший себя знатоком национального вопроса (это, кстати, стало причиной их частого несогласия со Сталиным, тоже по праву относившим себя не к последним специалистам в данной области), даже разработал специальную теорию «смешанного говора», позволявшую действовать по отношению к этому населению с позиций его активной украинизации.
Стоит пояснить, в чем состояла эта теория, тем более что ей отводилась роль идеологического обоснования темпов и масштабов проводимой Наркомпросом украинизации. На 1930 г. как минимум 1 миллион 300 тысяч человек, значившихся украинцами, своим родным языком считали русский. Нарком же полагал, что тот язык, на котором они разговаривали, – не чисто русский и не чисто украинский, а результат их смешения в ходе специфических колонизационных и урбанизационных процессов, проходивших на юге и юго-востоке Украины. Но основа этого смешанного говора была все равно «украинской», а «русизмы» – делом новым, привнесенным и поверхностным. Не вдаваясь в ряд напрашивающихся выводов (например, о древности украинского языка, культуры и идентичности), отметим, что из этой посылки следовало, что русскоязычие этих 1 миллиона 300 тысяч человек – явление искусственное, а сами они подлежат украинизации, как люди, забывшие свой родной язык и отошедшие от родной культуры[1078]. Это положение «исправлялось» путем превышения числа украинских школ над украинскоязычным населением, закрытия и перевода на украинский язык преподавания русских школ, то есть насильственной ассимиляцией. Иными словами, в основу критерия был положен не разговорный язык населения, а этническое происхождение и его некий национальный «идеал».
Являясь активным проводником украинизационного курса, Н. Скрыпник ревниво следил за недопущением становления национального самосознания украинского «этнографического материала» в противоположном, русском направлении. Естественно, им напрочь отвергалась теория борьбы культур, но не из-за отсутствия таковой, а из-за вреда, который, по мнению Н. Скрыпника, она несла развитию пролетарской революции, отрывая рабочий класс от крестьянства, толкая его на «высокомерное, гордое отношение к украинскому языку и украинской культуре»[1079]. Кстати, Н. Скрыпник фактически сам мыслил категориями борьбы культур и был убежден в конечной победе культуры украинской. Но под ней он понимал не абстрактную украинскую культуру, а именно украинскую пролетарскую культуру. За ней он видел будущее, динамику экономического развития[1080].
Подвергая критике то покровительство, которое А. Шумский оказывал Н. Хвылевому, Н. Скрыпник тем не менее также считал, что украинская культура имела отличные от русской корни, была теснее связана с культурой Европы, и выступал за «свой разум», за развитие культуры без оглядки на русскую и на ее прошлое наследие. Вполне в духе представителей украинского движения он делил древнерусскую литературу на русскую и украинскую в зависимости от территориального принципа происхождения произведения[1081]. Не был также согласен он с другим видным партийцем, ведавшим в ЦК вопросами культуры и идеологии, А. Хвылей (кстати, бывшим боротьбистом), считавшим, что украинской культуре незачем отказываться от прошлого наследия, а украинской литературе «есть чему учиться в старой литературе русских, есть чему учиться и в новой»[1082].
Повышенное внимание к национальному развитию украинцев проявлялось и в отношении Н. Скрыпника к единой Красной армии. В ней он не без основания видел мощное средство ассимиляции и русификации, где «русофилы обрабатывали головы и мозги трудящихся всех угнетенных народов»[1083]. «Армия до сих пор остается орудием русификации украинского… и всего инородного населения»[1084], – с тревогой заявлял он на XII съезде РКП(б). Интересно отметить, что Н. Скрыпник, вслед за своими «буржуазными коллегами» по национальному движению, относил украинцев к «инородцам», желая тем самым отделить их от русских, подчеркнуть их самостоятельность и угнетенность и выступать от имени всех «униженных и оскорбленных» великорусским шовинизмом. Армию же, как и власть, партию, город, следовало приближать к крестьянству, переводить на украинский язык, а главное – покончить с распространенным отношением к ней как к носительнице «русской национальной идеи».
И конечно, во главу угла всей работы в национальном вопросе он ставил ликвидацию великорусских и великодержавных настроений и последовательно вел борьбу с ними. Считая причиной всех национальных уклонов великодержавный уклон, Скрыпник настаивал на последовательной борьбе с ним, причем на этот раз на общесоюзном уровне[1085]. Борьбу с местным национализмом он считал делом не главным и решительно выступал против Д. Мануильского, предлагавшего коммунистам-националам бороться со своим местным национализмом, предоставив изживание великодержавности русским товарищам из центра[1086]. Иногда его внимание к национальному вопросу принимало гротескные формы. Например, на упоминавшемся выше IV совещании ЦК РКП(б), призывая бороться против великодержавности, Н. Скрыпник поднял вопрос о национальном составе сотрудников Наркомфина СССР, на что Г. Зиновьев логично заметил, что даже если бы «Наркомфин… состоял из одних украинцев, то денег от этого не прибавилось бы»[1087].
И все это Н. А. Скрыпник неуклонно воплощал на практике. Если вопрос о границах, о национальном развитии «диаспоры» в России встречал объективные трудности, то аналогичную работу на Украине он проводил беспрепятственно. Этому способствовали огромные полномочия Наркомпроса, бывшего независимым от союзных органов (созданию союзного Наркомата просвещения Н. Скрыпник всячески противился). Сам нарком был членом Политбюро и имел возможность собственноручно вырабатывать нужный ему курс. Он был и директором Всеукраинской ассоциации марксо-ленинских институтов (ВУАМЛИН – коммунистический аналог Академии наук), руководителем Ассоциации историков, главным редактором Украинской советской энциклопедии (УРЕ), секретарем коммунистической фракции и академиком ВУАН. Занимая пост наркома просвещения, он был, пожалуй, одной из самых влиятельных фигур в КП(б)У (С. В. Косиор, сменивший в 1928 г. Л. Кагановича на посту генерального секретаря, уступал ему по известности).
И работа, проводимая при взаимодействии (и, что самое важное, при взаимопонимании) с украинской интеллигенцией, была поистине неоценимой для нациостроительства. Наркомпрос стоял на незримой точке пересечения партии, Советского государства, народа и той «украинской стихии», которую правильно назвать украинским движением, и в своей повседневной работе отражал интересы всех участников национально-культурного процесса. Но в силу мировоззрения наркома и лиц, окружающих и «делающих» его (многие из них являлись выходцами из Галиции[1088]), а также политики партии (скажем, постановлений партийных съездов, трактуемых либо буквально, либо целенаправленно в «нужном» духе) и активной деятельности национального движения – словом, по причине всего этого работа Наркомпроса выходила за отводимые идеологические рамки. Она была направлена на строительство украинской нации, причем целью была не победа пролетарской революции и построение социализма, а сама нация.
Все это, конечно, не являлось секретом и держалось И. Сталиным в поле зрения. Кампания 1926–1928 гг. показала обеспокоенность партии выходом национального строительства из-под контроля. Но положение большевиков (в основном экономическое) еще не позволяло им приступить к коммунистическому штурму и свернуть нэп. Не позволяла это сделать и проходившая внутрипартийная борьба в руководстве ВКП(б). Позиции Н. Скрыпника и руководимого им Наркомпроса были крепкими как никогда. Но предвестники возможной смены курса в национальной политике уже наблюдались. Вступление СССР в новое десятилетие, коренным образом изменившее ход его истории, стало переломной вехой в судьбе многих адептов украинского национального движения – и партийцев, и их беспартийных единомышленников.
Глава 6
Украинское национальное движение в 1930-х гг.
1930-е гг. стали прямой противоположностью предшествующему десятилетию. Развитие Советского Союза стало осуществляться по совершенно иным законам – законам «великого перелома», ставшего началом громадного цивилизационного скачка нашей страны из века «лапотного» в век «космический». Модернизационный рывок спрессовал время: за два десятка лет СССР прошел путь, на который иные народы затрачивали несколько столетий. Конечно, далось это дорогой ценой. Лишь подчинив всю мощь государственной машины, все силы общества, жизнь каждого человека единой воле, можно было рассчитывать на решение стоящих перед страной задач. А они диктовали необходимость пересмотра прежних принципов экономического, социального, политического устройства СССР. Новые реалии самым непосредственным образом отразились и на сфере национальной политики и национальных отношений. А те, в свою очередь, предопределили судьбу многих национальных движений, и в первую очередь украинского.
