Когда мы узнали о его смерти, — подумал я, глядя в полные безысходности глаза девушки, — всем нам было не до плача, потому что нас всех могла постигнуть подобная участь. А потом? Знал ли я об их связи? Хотел ли я о ней знать? А ведь капитан должен знать все. Обо всех. Это залог успеха. Я должен быть им отцом и священником, лучшим другом и личным психологом. Справлялся ли я со своими обязанностями? Нет.
— Я поговорю с ним, Мари.
— Он хочет улететь с этим лернийцем, я боюсь, они улетят сейчас! — сказала Мари с плохо скрываемым отчаянием. — Нет шансов, я говорила с ним.
— Послушай, девочка, ты любишь его? — спросил я с нажимом.
— Да, — растерялась она.
— И даже таким?
— Мы с этим справимся, я понимаю, ему пришлось тяжело. Даже представить не могу, что он пережил!
— Мари, детка, он принадлежит всем нам, — меня снова окружили ребята. — Кеп, что случилось на Парлаке?
Расталкивая всех, вернулся Змей, провожавший паломника до корабля Лерна и организовавший переправку Грога на борт. Оттеснив Рика в сторону, он цепко взял меня под локоть.
— А ну-ка, Мари, капитана в медотсек, наверняка опять ранен, а ну все вон пошли!
Но Змея никто не слушал, каждый хотел подержаться за меня, удостовериться, что я жив и на самом деле вернулся к ним. Это было так приятно, но немного назойливо. Змей понял, что ничего не измениться, пока все не удовлетворят свое любопытство, и воспользовался последним своим тайным оружием.
— Да дайте же вы оказать Дорову медицинская помощь! — грозно рявкнул он, но в следующую секунду его с хохотом повалили в снег вместе со мной. Господи, это было сумасшествием! Мы радовались как дети и сами не понимали чему. И только я знал: если Земля погибнет, каждый из нас будет для другого той опорой, которая поможет выжить. И чем больше этих опор, тем проще будет пережить беду.
Девушки перестали пускать слезы и старательно прикладывали к раскрасневшимся носам снег, ребята все наседали с расспросами, каждый хотел в точности знать, что же произошло после того, как я вместе с купалианкой отбыл на Парлак. И только Рик Ирин, хмыкнув, медленно поднялся, послал окурок в глубокий снег, и, ссутулившись, медленно ушел вглубь корабля.
Глава 24. Неизбежные встречи
— Надо улетать отсюда, капитан.
— Надо, но корабль попросту не может взлететь, — я пожал плечами, подтверждая свое временное бессилие.
— Но как же Земля?
— Я почему-то уверен, что успею и на Землю.
Мы с Риком сидели на трапе, кутаясь в куртки, и курили. Я давно ПРОСТО так не сидел, не курил рядом с кем-то, кого хорошо знал. Страсти поулеглись, каждый перестал тащить меня в своем собственном направлении, Змей смирился с тем, что я отказался идти в медотсек, Алека Грога, погруженного в медицинский сон, перенесли на Ворона. Лишь спустя несколько часов нам удалось остаться с Риком один на один.
— Уверенность трактуется словами лернийцев? — уточнил Рик.
— Нет, хотя…
Я замялся и не стал продолжать.
— Я чуть не сошел с ума! — вдруг сказал мне пилот и посмотрел совершенно незнакомыми, дикими глазами.
— Ты сошел с ума, — сказал я мягко.
— Да, — Рик поник. — Ты прав, капитан. Это даже не страх — самая настоящая пустота. Ощущение, что все закончилось. Мозг пытается придумать какие-то разумные объяснения, предлагает разные версии. Черт, извини, что утомляю!
— Говори, говори, — подбодрил я пилота, понимая, что ему нужно выговориться, чтобы самому себя понять.
— Я благодарен Барху — паломнику с Лерна. Мне повезло, что его расчеты оказались точны, и он не пренебрег мизерным шансом моего появления здесь, не поленился выйти в ночь, когда вокруг начиналась буря. Это он спас меня, но сначала мне показалось: я умер, и это чистилище. Или ад. Летный комбинезон с терморегуляцией — штука хорошая, но когда температура воздуха ниже двадцати, отмерзают уши и пальцы. Это ли не ад?
Он замолчал, но я не стал встревать, понимая, что пилоту нужно собраться с мыслями. Сейчас он тщательно выбирает слова, пытаясь сказать именно то, что у него в голове. Он боится быть непонятым, решая, что из собственных размышлений и порывов стоит утаить, сглаживая нечто нелицеприятное.
— А ты такой же, — внезапно сказал Ирин, уставившись на меня. Нас разделял только уголек сигареты, поднесенный к лицу, чтобы затянуться.
— Что?
— Ну, ты такой же, — пилот сморгнул, отвел сигарету — порывом ветра ему бросило тонкую струйку дыма в глаза. — Каким и должен быть капитан. Умеешь молчать, наверняка умеешь говорить, понимаешь, как нужно слушать. Когда нужно ждать без равнодушия, а когда лучше форсировать события.
— Рик, к чему все это? — осторожно спросил я, стараясь не быть резким. Сейчас я не понимал Ирина.
— Так, не важно, — пилот махнул рукой.
Чужой, — подумал я тоскливо. — Отстраненный, замкнутый на бедах, которые пришлось перенести. Когда вернемся на Землю, придется его списать. И всех нас. О, боже, о чем я сейчас думаю? Если вернемся, если Рик полетит, если Земля не пострадает.
— Ты знал, что холод приносит боль? — внезапно спросил пилот. — Настоящую, острую боль, словно от раны?
Я молча покачал головой.
— Брат всегда советовал прижимать к синякам замороженный помидор, — сказал он мечтательно. — У меня мать была хозяйственная очень, ничего не пропадало. Замораживала помидоры и отправляла их в готовку, когда они начинали портиться. У нас в морозилке всегда можно было найти помидор. Брат говорил, холод помогает от боли… Я никудышный рассказчик, да, Антон?
— Я понимаю все, что ты вкладываешь в свои слова, — возразил я.
— Ты такой же, — снова повторил Рик. — Удивительно, что некоторые вещи неизменны. Их не трогает ни время, ни пространство, ни события…
— Можно? — на трап вышел Стас, не церемонясь, переступил через наши ноги, и сел ступенью ниже. — Уработался, решил свежим морозцем подышать…
Я с досадой подумал о том, что Стас пришел до ужаса не вовремя. Сейчас, в присутствии врача, Рик замкнется, и не скажет больше ни слова.
Я ошибся.
— О, док, как мое здоровье? — оживился пилот.
— Все нормально, некоторые генетические несуразицы, никак не пойму, может быть, аппаратура барахлит. Но никаких деструктивных процессов, знаешь ли. Что, делишься впечатлениями?
— Ага, он имеет право знать, — согласился Ирин. Выходит, о своих злоключениях пилот уже рассказал врачу. Быть может, и остальные знают?
— Змей — настырный, — ловя мой удивленный взгляд, отозвался Ирин. — Такой, как нужно. Я ему проболтался.
— Ты продолжай, продолжай, — Стас зевнул, — не вгоняй Дорова в скуку.
Я затушил окурок, не став задавать ненужных вопросов. С Риком и вправду многое было не так, возможно, это последствия тяжелой психологической травмы.
— Знаете, я когда тут очутился, — собравшись, сказал пилот, — понял вдруг, что не хочу вот так. Не хочу замерзнуть. Еще мгновение назад я был в теплом коридоре Ворона, посреди аварии, а потом оказался сразу здесь. Волей неволей подумаешь, что умер. Но при этом жив, потому что вокруг все настоящее: и холод и боль, и особенно острое одиночество.
— Он пометался немного, — скучным голосом пояснил Змей, заметив, что Рик потерял смысл рассказа, — но потом взял себя в руки. Начиналась пурга, и нужно было что-то решать.
— Я хотел вырыть в снегу яму, — подсказки Стаса хватило, чтобы Рик заговорил снова, — все исткал место, где снег помягче. Ведь рыть предстояло голыми руками, а я уже и пальцев не чувствовал. Боялся, что они совсем замерзли и обломаются, когда я начну копать. Смешно.
Но нам со Стасом было не смешно, я заметил, как изучающее врач наблюдает за своим неожиданным пациентом.
— А потом этот звук, я даже не поверил. Уже невозможно было во что-то верить!..
— Рик услышал сигнал тревоги с Ворона, — Стас не прерывал, а поддерживал пилота, помогая ему продолжать говорить. Хороший психологический прием, очень удачный в данной ситуации.
— Никогда так не бегал, — хохотнул Рик, но смешок вышел горьким. — Проваливаясь в снег, поднимаясь, пока не увидел… тебя и женщину рядом. О, боже, это было лишь короткое мгновение, вернувшее мне надежду и тут же отнявшее ее. Черт, какой же я плохой рассказчик! У меня в голове столько всего, но я говорю как-то не так. Ты понимаешь, что все не так, Антон?
— Разве я сказал что-то, Рик, разве рассудил или усомнился? — удивился я.
— Вижу, вижу все в глазах. Знаю, — пилот вздохнул, заулыбался немного дико. Подобные перепады настроения свойственны душевно больным, но я все же надеялся, что это помешательство временное, что всему виной скачок в пространстве, несущий с собой потрясение, и никаких необратимых изменений нет. Пройдет время, и эмоции притухнут…
— У тебя просто нет всех неизвестных, — Рик снова перескочил с одного на другое. — Да, ты все принимаешь не так. Вы исчезли, но благодаря вам я выбежал к Разлому, благодаря вам оказался там, где ждал меня лерниец Барх. О, он считал, что вероятность появления на Эгиде землянина ничтожна, но не пренебрег ею. Успокоил меня и отвел в свое жилище. Они знают толк в жизни, эти лернийцы. Но ты, не умея считать, не верь им. Каждая ведьмы скажет тебе лишь то, что нужно услышать. Они — цыгане Вселенной. У Барха под снегом целые хоромы, у этого паломника есть все. Только еда жуткая: белковые концентраты, совершенно безвкусные и склизкие. Представь себе, у лернийцев нет вкусовых рецепторов, им все равно, что употреблять в пищу, от чего в их запасах лишь самые рациональные и удобно сохраняемые формы белка. Уроды.
