«Тот, кто сражается за жизнь нации, за ее ежедневный хлеб и будущее, победит; но тот, кто в этой войне, в своей еврейской ненависти, хочет уничтожить целую нацию, проиграет».
Черчилль 31 декабря, на которое пришелся перерыв в переговорах в Вашингтоне, провел в Оттаве. Когда его спросили на пресс-конференции о Югославии, он сказал: «Они сражаются с величайшей доблестью и с весьма большим размахом, и мы не слышим о многом, что там происходит. Все это ужасно. Партизанская война и самые чудовищные зверства немцев и итальянцев, всевозможные пытки». Черчилль дал оценку борьбе в германском тылу в Югославии: «Этот народ сумел не опустить знамя свободы».
В Советском Союзе борьба за выживание достигла пика. 31 декабря был возвращен еще один город на московском направлении — Козельск, лежащий к западу от оборонительной линии Медынь — Орел, обустроенной немцами за три с половиной недели до этого. На Керченском полуострове советский десант, проведенный в Феодосии двумя днями ранее, обеспечил прочный плацдарм в условиях такой низкой температуры (–20 °C), что, как написал позднее один историк, «неподвижные раненые неизбежно умирали, превращаясь в твердые куски льда». Высадка в Феодосии стала ударом для немцев, которые оказались вынуждены прекратить действия против Севастополя, чтобы остановить новое советское наступление.
Всего за семь месяцев войны в СССР погибли в бою или умерли от ран 200 000 немецких солдат; на сильном морозе даже относительно легкие ранения и кровотечения могли приводить к тяжелому шоку и смерти. Всего за один день в конце декабря более 14 000 немецких солдат были подвергнуты ампутации в результате обморожения. Не все из них пережили операцию. Еще 62 000 случаев обморожения были классифицированы как «умеренные»: они не требовали ампутации, но привели к полной неспособности бойца вернуться в строй.
Британские поставки продолжали приходить через арктические воды в советский Архангельск, где их после опасного плавания поспешно везли на юг, в Москву; сама железнодорожная линия проходила близ фронта. В целом к концу года в Архангельск из Великобритании прибыли 750 танков, 800 истребителей, 1400 автомобилей и 100 000 тонн грузов. Эти поставки, незначительные на фоне потребностей, были важны не только сами по себе, но и в качестве предвестника и залога грядущей помощи.
Война означала повседневные и отчаянные страдания. В Ленинграде, где, несмотря на повышение дневной нормы рабочим с 220 до 300 граммов хлеба, каждый день от голода умирало от 3000 до 4000 человек, сцены жизни показывали истинное лицо того, чем стала теперь мировая война.
Советский партийный и государственный деятель Д. В. Павлов, с начала осады Ленинграда до конца января 1942 г. уполномоченный Государственного Комитета Обороны по продовольственному снабжению войск Ленинградского фронта и населения Ленинграда, позднее вспоминал: «Смерть настигала людей в различном положении: на улице — передвигаясь, человек падал и больше не поднимался; на квартире — ложился спать и засыпал навеки; часто у станка обрывалась жизнь. Хоронить было трудно. Транспорт не работал. Мертвых отвозили обычно без гроба, на саночках. Двое-трое родных или близких тянули саночки по бесконечно длинным улицам; нередко, выбившись из сил, оставляли покойника на полпути, предоставляя право властям поступить с телом как угодно»[70]. Однако в Ленинграде, как и везде в развороченных войной Европе и Азии, сами эти «власти» не могли справиться со страданиями, болезнями или даже погребением умерших. Другой очевидец вспоминал: «Чем ближе подъезжали мы к Пискаревке, тем больше валялось трупов по обеим сторонам дороги. Заехав уже за город, где стояли небольшие одноэтажные домики, видны сады, огороды, вдали я увидел какие-то необычайно высокие бесформенные кучи. Подъехал ближе. Убедился, что по обеим сторонам дороги навалены огромные кучи покойников, причем навалены они так, что две машины разойтись по дороге не могли»[71].
У сотен людей, тащивших на санках тела любимых или соседей, едва хватало сил не бросить его на землю. «Нередко, — записал один историк, — те, кто тащил сани, сами замертво падали рядом с телом — без единого слова, без стона, без жалоб»[72]. «Вывезти покойника на кладбище, — записал в дневнике 29 декабря ленинградский писатель П. Н. Лукницкий, — дело столь трудноосуществимое, что хлопоты и усилия целой общественной организации сводятся к затрате на покойника стольких — последних — физических сил живых, что эти, еще живые, выполняя свой долг по отношению к погибшему, случается, приближают тем самым и свой смертный час…»
22
Черчилль: «Мы больше не одни»
НАЧАЛО 1942 г.
Новый, 1942 год не предвещал союзникам ничего хорошего. На Керченском полуострове немецкие силы вытеснили советских парашютистов, высадившихся ранее на этой восточной оконечности Крыма. На Филиппинах американские и филиппинские войска отступали на полуостров Батаан. В Малайе японцы, продолжая движение на юг, оккупировали Куантан. В Германии 1942 год триумфально провозгласили «годом службы на Востоке и на суше»: 18 000 членов гитлерюгенда служили в Польше и Западной Украине. Туда их направили с целью образовать ядро будущего немецкого заселения Востока. В течение года к ним должны были присоединиться несколько сотен молодых голландских, норвежских, датских и фламандских добровольцев: эти «восточные волонтеры немецкой молодежи» тоже должны были стать основой нового порядка. Его типичной чертой стало полное уничтожение 1 января 1942 г. Загребской синагоги — гордости 12 000 евреев города, камень за камнем разобранной за четыре месяца.
В этот день, 1 января, имели место несколько показательных актов. Известнее всего была декларация, обнародованная Черчиллем и Рузвельтом в Вашингтоне и подписанная 26 государствами, которая требовала от подписантов применить все имеющиеся средства в борьбе против оси и не заключать сепаратного мира. Эти государства, назвавшие себя Объединенными Нациями и возглавляемые Великобританией, Соединенными Штатами и Советским Союзом, объявили, что их борьба и союз необходимы «для защиты жизни, свободы, независимости и религиозной свободы и для сохранения прав человека и справедливости». В вильнюсском гетто в тот день 150 молодых евреев собрались не для того, чтобы оплакать 60 000 убитых евреев города, но чтобы от лица остававшихся в живых за вышками и колючей проволокой 20 000 заявить: «Гитлер намерен уничтожить всех евреев Европы. Евреям Литвы суждено стать первыми на этом пути. Не будем же овцами, покорно идущими на убой!»
В оккупированной Европе делались лишь первые небольшие шаги, которые могли бы бросить вызов власти немцев. Один такой шаг был предпринят 1 января, когда бывший мэр французского города Шартр, Жан Мулен, четыре месяца назад бежавший в Британию, на парашюте вернулся во Францию. Его задача состояла в том, чтобы попытаться объединить различные разрозненные группы Сопротивления и взять курс на скоординированные действия. Мулен, известный под кличкой «Макс», взял с собой спрятанное в двойном дне спичечного коробка личное
