— Вы?! — вскричали они с испугом, смешанным с удивлением.
— Да! — ответил он, почтительно кланяясь молодой девушке.
Филипп сделал шаг к кавалеру, но тот остановил его движением руки.
— Вы прекрасны, я мужчина; ваша красота прельстила меня, и я невольно поддался страсти, которая, когда я вас увидел, охватила все мое существо. Имеете ли вы право упрекать меня за это? Нет, любовь и ненависть — два чувства, неподвластные нашей воле, которые овладевают сердцем человека и безраздельно господствуют в нем, о них рассуждать нельзя, мы вынуждены им подчиняться. В первый день, как я вас увидел, я полюбил вас, ваш взгляд, упав на меня нечаянно, сделал меня вашим невольником. Вы видите, я откровенен. Напрасно пытался я добраться до вас и признаться вам в любви, которая сжигала мое сердце, все мои попытки были бесполезны, вы бессознательно убегали от меня, вы без сомнения угадали мои чувства, и так как вы меня не любили, то возненавидели меня.
— Милостивый государь! — запальчиво вскричал Филипп.
— Дайте ему объясниться, милый Филипп, — с благородством сказала Хуана, — лучше, чтобы мы знали раз и навсегда, как нам себя с ним держать.
— Если вы требуете… — прошептал молодой человек, стиснув зубы от гнева.
— Я вас прошу.
— Кончайте же скорее, милостивый государь.
— Имею честь заметить вам, — ответил, поклонившись, кавалер, — что вы сами прервали меня.
Молодой человек топнул ногой и бросил страшный взгляд на кавалера, но промолчал.
— Итак, я догадывался, что у меня есть соперник, — спокойно продолжал тот, — и что соперник этот любим; открытие это, как ни неприятно оно было, однако, мало тронуло меня по той простой причине, что с первой минуты, как я вас увидел, я поклялся себе, что вы будете моей.
— Что?! — с бешенством вскричал молодой человек.
— Я имею привычку, — холодно продолжал кавалер, — всегда держать свои клятвы, это значит, что я сделаю все на свете, чтобы не изменить моему слову.
— Это уже такая дерзость, — вскричал Филипп вне себя от раздражения, — что…
— Извините! Позвольте мне закончить, — перебил кавалер бесстрастно и холодно. — Мне остается прибавить только несколько слов… Мы оба дворяне, оба хорошего происхождения, а это значит, что между нами будет война честная, борьба достойная, это будет, — прибавил он с насмешливой улыбкой, — турнир и ничего более.
— Но вы забываете одно, — заметила донья Хуана надменно, — но довольно важное обстоятельство, как мне кажется.
— Что именно? — осведомился де Граммон.
— То, что я вас не люблю и никогда не буду любить! — ответила она с презрением.
— О-о! — воскликнул кавалер с восхитительным чванством. — Как можно ручаться за будущее? Едва можно рассчитывать на настоящее.
— Вы знаете, что я вас убью, — сказал Филипп, сжав кулаки и стиснув зубы.
— Я знаю, по крайней мере, что вы попытаетесь… Ах, Боже мой! Вам следовало бы благодарить меня, вместо того чтобы ненавидеть. Борьба, разгорающаяся между нами, придаст необыкновенную прелесть вашей жизни; ничего не может быть скучнее любви, которой ничто не препятствует.
— Вы с ума сошли, кавалер; все, что вы нам тут рассказали, несерьезно, — возразил Филипп, совершенно озадаченный странным признанием молодого человека и ни на секунду не допуская, чтобы его слова соответствовали действительности.
— Я с ума схожу по этой девице — да, это правда. Что же касается того, что я вам сказал, думайте, что хотите. Я вас предупредил, теперь вы должны остерегаться.
— Запомните хорошенько, — холодно произнесла донья Хуана, — если когда-нибудь судьба отдаст меня в ваши руки, я скорее убью себя, чем изменю клятве, которую дала моему жениху.
Кавалер, ничего не отвечая, поклонился донье Хуане и, повернувшись к Филиппу, сказал:
— Итак, решено, что мы перережем друг другу горло при первом удобном случае?
— О, конечно!
— Стало быть, не стоит больше возвращаться к этому предмету. Думаю, что теперь пора заняться делами, которые привели нас сюда. Идете вы со мной на разведку или предпочитаете остаться здесь еще на несколько минут и поговорить с этой девицей? Вы видите, у меня добрый характер.
— Дон Филипп и я, — перебила его донья Хуана, — уверены друг в друге, и нам не нужно вести длинных разговоров, чтобы знать, что мы всегда будем любить друг друга. Оставляю вас, господа; становится поздно, и я возвращаюсь в свои комнаты.
Молодой человек с живостью приблизился к своей невесте.
— Не теряйте мужества, Хуана, — сказал он, — я отомщу за вас этому человеку.
— Нет, — ответила она вполголоса со странной улыбкой, — предоставьте это мне, Филипп, — женщины в мщении гораздо опытнее мужчин, — только наблюдайте за ним.
— Но…
— Прошу вас… Теперь прощайте.
Она вышла из боскета. В ту же минуту явился Питриан.
— Быстрее! — сказал он. — Губернатор.
Все трое бросились в кусты и исчезли там в ту минуту, когда дон Фернандо входил в сад и большими шагами приближался к донье Хуане, которая поспешила ему навстречу.
XIII
Дон Фернандо д'Авила
Губернатор казался озабочен, лоб его был бледен, брови нахмурены, он шел поспешно, бросая вокруг тревожные взгляды; в руке он держал бумаги, которые комкал с нетерпением. — А! Вы здесь! — воскликнул он, как только заметил донью Хуану, которая, как мы сказали, шла ему навстречу. — Тем лучше, я рад, что нашел вас здесь. Я боялся, что вы уже вернулись в ваши комнаты.
— Я возвращаюсь туда; поздно, я слишком забылась во время прогулки.
— Ночь светлая, небо сияет звездами; прошу вас, согласитесь побыть со мной несколько минут.
— Як вашим услугам на все время, какое вы пожелаете.
— Извините меня, уже поздно, время может показаться не совсем приличным, это правда, но курьер прибыл только что, и я должен сообщить вам важные известия.
— Мне? — спросила она с удивлением.
— Да, если только вы согласитесь выслушать меня.
— Я уже ответила, что я к вашим услугам.
— Благодарю вас за ваше снисхождение и не медля воспользуюсь позволением, которое вы мне даете.
Мы сказали, что тихая и темная ночь, освещенная серебристыми лучами луны, была великолепна; войдя в комнату вслед за молодой девушкой, дон Фернандо оставил приоткрытым балконное окно, выходившее в сад, — для того ли, чтобы впустить свежий ночной ветерок или, несмотря на свое звание опекуна, он боялся смутить целомудрие молодой девушки, которой, спешим прибавить, он выказывал искреннюю дружбу, соединенную с глубоким уважением.
Оба сели в кресла возле двери, тогда как между авантюристами, оставшимися наедине в боскете, состоялось короткое объяснение.
