‑ Вот, увидел как‑то в магическом зеркале и решил сделать себе такую же, да, она мне больше не пригодится, ведь теперь я знаю вкус настоящего коньяка.
Ангел хотел было выбросить бутылку в окно, но я поспешно остановил его и громко воскликнул:
‑ Ури, дружище, не глупи, зачем тебе выбрасывать такую прекрасную вещь. Такие милые вещицы нужно хранить очень долго. Желательно вечно.
Застенчиво улыбнувшись, Уриэль спросил меня:
‑ Так ты считаешь что бутылка и в самом деле получилась неплохая? Я хотел ее поставить подле кровати.
Подтащив круглый столик и насесты поближе к очагу, мы принялись выставлять на него харчи, которые приготовили нам в дорогу наши заботливые подруги. Мы частенько беседовали с Уриэлем на всяческие темы, начиная от глобальных и заканчивая разным скабрезностями, но я уже давно хотел поговорить с ним о куда более серьезных вещах, которые в равной степени касались как меня, так и его, да, и всех остальных моих друзей. Наконец, такая возможность мне представилась, ангел был к моим услугам и я мог излить ему свою душу.
Подложив себе под зад несколько подушек, твердых, как камень, чтобы сидеть с Уриэлем на одном уровне, я разлил коньяк по походным цептеровским бокалам и, чокаясь с ангелом, сказал свой любимый тост:
‑ Ну, что, дружище, давай за то выпьем за то, чтобы у нас с тобой все было и нам за это ничего не было!
Уриэль не отказался выпить за такую радужную перспективу. Поддевая вилкой кусок копченого мяса, я немедленно принялся рассуждать о некоторых странностях моего путешествия по Парадиз Ланду, о которых я давно мечтал выговориться перед своим ангелом‑хранителем:
‑ Знаешь, Уриэль, в последнее время я просто тащусь от себя самого и того, что вытворяю. Мне кажется, что‑то здесь все‑таки не так. Или у меня крыша поехала, или у кого‑то еще. Ну, хорошо, когда я замочил у реки ворона, а потом еще и этих трех черных гориллокрокодилов с крыльями, это я еще понимаю, мне дураку, просто несказанно повезло. Но блин, как мне сошло с рук мое шутовство с магическими горячими источниками, которые два Верховных мага сотворили Бог весть когда, по какому‑то торжественному случаю? Как старина Блэкки купился на все мои дешевые понты? А что я умудрился устроить в Микенах, это же вообще уму не постижимо, взять и совместить такую порнуху с именем Иисуса Христа. Действительно, обалдеть можно, как сказал по этому поводу Пан. Чего‑то я никак не могу всего этого понять, Уриэль.
Наливая по второй, Ури рассудительно сказал:
‑ Мессир, тебе ведь ведомо теперь, что ты великий маг, а потому все что ты делаешь, предопределено высшими силами, которые определяют наши возможности и тебе грех на это сетовать и еще больший грех тебе сомневаться в своих возможностях. Все, что ты...
Судорожно сжимая кулаки, я нервно и весьма истерично постучал по столу костяшками пальцев и перебил ангела:
‑ Ури, какой из меня к чертям собачьим маг, тем более великий, как ты говоришь. Я простой смертный, ничтожный червь, как правильно заметил этот старый пердун Карпинус! Я, Олег Михайлович Кораблев, хронический неудачник, лопух, идеалист несчастный. От меня даже жена ушла только потому, что я взялся не за свое дело и прогорел на этом в дым! В лучшем случае я могу быть вторым номером. Ну, да, иногда я могу генерировать неплохие идеи, у меня так же неплохо получается по части умных советов, но я вечно спотыкаюсь на одном и том же, выстраиваю свои планы и концепции в каком‑то идеальном пространстве, а потом все рушится из‑за того, что я не учел чьей‑то жадности или чьей‑то тупости. Понимаешь, Ури, умом я знаю что политика это искусство возможного, но я всегда мечтаю о невозможном, хочу видеть людей добрыми, умными, благородными и они такими являются до какого‑то определенного момента, но потом, вдруг, становятся отчего‑то мелочными, злыми, завистливыми. Ну, не может быть великий маг, как ты говоришь, быть таким упертым идеалистом, он должен быть расчетливым прагматиком, жестким, сухим, конкретным, а что я по‑твоему из себя представляю? Да, ничего, ноль без палочки!
Уриэль поднял свой бокал и тихо сказал:
‑ Мессир, постоянно сомневаться в себе и каждый раз заставлять себя идти вперед, это удел великих. Сейчас ты уже не в Зазеркалье, где, возможно, только прагматики и могут добиться успеха, ты в Парадиз Ланде, а это как раз и есть тот мир, в котором выживают только великие идеи и концепции, и этот мир как раз и создан для таких людей как ты, мой господин.
Молча выпив коньяк, я спустился с ангельского насеста и подошел к лежанке, где сбросил свое снаряжение и куртку. Взяв в руки бинокль, я снова взобрался на высокий табурет и протянул его Уриэлю, строго наказав:
‑ Ури, друг мой, будь добр, осмотри эту комнату через это устройство самым внимательным образом.
Ничего не понимающий ангел так и сделал. Посмотрев на него с сардонической усмешкой, я сказал:
‑ А теперь, глупая твоя голова, скажи мне, где ты видишь в этой комнате господина? Не пойму я вас, небожителей, то мессир, то милорд, то сэр Михалыч. Нет, не обижайся пожалуйста, но вы все какие‑то чокнутые здесь, помешались просто на этом дурацком чинопочитании. Извини, Ури, но тут уж, я тебе ни чем не могу тебе помочь. В моем роду, а я родом из казаков, ни один из моих предков чина выше урядника, никогда не имел, так что в господа я тебе никак не гожусь. Будь добр, давай без глупостей, просто Михалыч, мне так гораздо комфортнее.
Ангел Уриэль‑младший выпростал из‑за своей спины крыло, положил на него бинокль, перья моментально образовали желобок, по которому тот съехал вниз, был подхвачен длинными перьями на конце крыла и бережно положен на лежанку. При этом крыло ангела вытянулось метра на четыре и работало с точностью японского робота‑манипулятора, собирающего какие‑нибудь электронные платы. После этого ангел Уриэль‑младший улыбнулся мне ледяной, презрительной улыбкой и сделал рукой какой‑то ангельский жест, по всей видимости не очень приличный, и спросил меня холодным, уничтожающим тоном:
‑ Михалыч, так сколько ты говоришь тебе лет?
‑ Сорок два с хвостиком, Уриэль. ‑ Усмехнувшись ответил я ангелу, который был старше меня в сто с лишним раз, что он мне тут же и напомнил.
‑ Я немного старше, мне всего лишь четыре тысячи двести шестьдесят пять лет, мой юный друг. ‑ Все так же холодно сказал мне ангел ‑ И поверь мне, хотя ангелы растут очень медленно и в сто лет я был еще мальчишкой, а впервые встал на крыло в возрасте двухсот лет, за эти годы я повидал многое. У меня, как ты любишь выражаться, есть мохнатая рука на белом телефоне, ‑ мой отец, который, пользуясь своим положением, несколько раз устраивал мне командировки в Зазеркалье и я, Михалыч, насмотрелся на многих венценосных монархов и прочих августейших особ. Повидал я на своем веку и магов самого различного уровня, от тех, кто был по настоящему велик и обладал подлинной мудростью, таких, как Великий Маниту, до всяких прохвостов, так что имею право судить об этом, довольно тонком, предмете. Три тысячи лет тому назад такие перстни, как твой, украшенные синим Камнем Творения, носил едва ли не каждый второй маг и чуть ли не каждый третий ангел, теперь же не носит никто. С помощью Кольца Творения можно сделать практически все, даже сотворить крылатого дьявола, но каждый раз оно забирает частицу тебя, твоей молодости, твоего здоровья, сил и энергии. Если маг или ангел творят с помощью Кольца Творения черные дела, это происходит быстрее, если добрые, то немного медленнее, но ни для кого и никогда это не проходит бесследно. Великий Маниту был бесконечно добр и он не мог отказать ни единому живому существу и потому уже три с половиной тысячи лет назад он был похож на египетскую мумию с улыбкой младенца. Кольцо Творения брало с него дорогую плату за его доброту, которой он щедро наделял всех, кто к нему обращался за помощью. Зевс создал с помощью Кольца Творения достаточное количество верных слуг и мощное оружие. Еще будучи администратором в Зазеркалье, он предпочитал им не пользоваться. Кацеткоатль был еще умнее, он обходился куда меньшим числом помощников и потому тоже сумел сохранить свои силы, и лишь один Создатель мог пользоваться Кольцом Творения без всякого ущерба для себя. Теперь в Парадиз Ланд явился человек, который, не зная ничего о магии Камня Творения, чисто интуитивно, умудряется делать просто удивительную по своей силе магию, и при этом не стареет и не теряет силы, как все остальные, а наоборот, становится все сильнее. Михалыч, что по твоему я должен думать об этом человеке, который к тому же добр и ласков даже к таким существам, на которых я смотрю, порой, с содроганием, так как знаю, попадись я им в руки, так они меня живьем бы сожрали, выпили из меня всю кровь через соломинку. Не знаю, может быть тебе ничто не известно о свирепости и жестокости кентавров или коварстве дриад, да и расскажи я тебе об их привычках и нравах, ты все равно бы остался таким, какой ты есть. В тебе нет ни грамма жертвенности, какая была в Иисусе, но ты пожалел даже черных крылатых дьяволов и вступил в переговоры с воронами‑гаруда, которых микенцы ненавидят даже сейчас, после того как они замордовали двуногого дракона так, что он метался по лесу в безумной ярости, пока ты не прикончил эту свирепую и беспощадную тварь. Мессир, позволь мне самому определять, кому я буду служить и поверь, все твои сомнения лишь укрепляют во мне уверенность в том, что не благодаря старому пройдохе, любящего изображать из себя крылатого змея, ты появился в Парадиз Ланде. У тебя мессир, куда более высокая миссия и никто тебе не даст подсказки, в чем она заключается. Мессир, мне остается только надеяться на твою мудрость, ум и смекалку, а сил в тебе, как в сотне магов и уж коли мне выпало счастье встретить тебя, то я пройду с тобой весь путь до конца, как Лаура и наши лохматые друзья. И еще, мессир, тебе, великому магу, все же не пристало так ныть и жаловаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
