«И что дальше? А дальше будем считать, что просто немножко порезались. Я не Док, и объяснить это с точки зрения медицины и биологии не смогу. Ясно только, что это эффект взаимодействия организма и ЭИДа. Пока и этого достаточно».
А еще через два часа, с намотанным на шею километром бинтов и провожаемый возмущенными речами доктора о необходимости дальнейшего наблюдения и исследования таких необычайных способностей, Сергей, с видимым облегчением забрался в кабину санитарного автобуса. Машину прислали из отряда, как только ему удалось туда дозвониться. Путь до Ораниенбаума предстоял неблизкий. Больше часа по милым российским дорогам. И это время Сергей собирался использовать с максимальным толком — поспать. А заодно и переварить полученную информацию. Тем более, что в отряде отдыхать будет некогда. Начнутся разборки и подарки. Ну, те подарки, которые совершенно русские. А потому — спать.
Поспать не поспал, а подремать получилось. И немного оценить место и время, в котором оказался.
Хорошее время. Правильное. Выходит, у мужиков получилось. Слишком все отличалось от известной истории. На дворе тридцать второй год, а уже вторая пятилетка. Колхозы мирно уживаются с кооперативами и единоличниками. Зачистка армии и руководства идет полным ходом и пока с минимальным количеством щепок. «Бурными темпами» — идиотский все-таки штамп! — развивается экономическое сотрудничество с Германией. А президентом там, между прочим, Ханс фон Зект. И с канцлером Гитлером вполне уживается его первый зам по партии — Тельман. Интересно, что случилось с его женой еврейкой? Советский Союз вместо позорной сдачи КВЖД и Маньчжурии японцам, ввалил им по первое число. Да еще так ловко, что те, этим, остались даже довольны! Конечно, до идеала ещё далеко. Но…. Но вы, батенька, хам трамвайный! Видите ли, вас не встречает светлое будущее всего человечества! Да по сравнению с тем дерьмократическим завтра, откуда он сюда попал — это золотой век. Пускай не совсем сытый. Пускай не совсем одетый и обустроенный. Пускай! Зато здесь ты понимаешь, что ты человек, а не кусок… известного продукта. Здесь, ты трудишься на благо страны и народа, а не на благо какого-то дяди. Ты каждый день видишь — благодаря твоему труду, страна развивается. Растет. И ни какого ощущения, что ты винтик. Ты — человек! Гордый гражданин, гордой страны. Даже не страны — державы! Эх! И слов-то нормальных нет, чтобы передать это состояние. Подрастеряли мы такие слова. Не нужны они были в эпоху менеджеров и мерчендайзеров, памперсов и тампаксов. А душа требует песни! И пускай нельзя вслух, но для себя и про себя — можно.
Широка страна моя родная,Много в ней лесов, полей и рек.Я другой такой страны не знаю,Где так вольно дышит человек!От Москвы до самых до окраин,С южных гор до северных морейЧеловек проходит как хозяинНеобъятной Родины своей.Всюду жизнь и вольно и широко,Точно Волга полная, течёт.Молодым — везде у нас дорога,Старикам — везде у нас почёт.Наши нивы глазом не обшаришь,Не упомнишь наших городов.Наше слово гордое «товарищ»Нам дороже всех красивых слов.С этим словом мы повсюду дома.Нет для нас ни черных, ни цветных,Это слово каждому знакомо,С ним везде находим мы родных.Над страной весенний ветер веет,С каждым днём всё радостнее жить,И никто на свете не умеетЛучше нас смеяться и любить.Но сурово брови мы насупим,Если враг захочет нас сломать,Как невесту, Родину мы любим,Бережём, как ласковую мать.
Но песни — песнями, а служба — службой. А медслужба, это такие драконы, что к ним лучше не попадать. Видимо бог и ЭИД хранили летуна. Бинты сняли, а там кроме небольшой, хотя и длинной царапины — ничего. Пришлось Родину, свалить все на бедного старика доктора. Что тот, совсем с перепугу ничего не соображал и как я, мол, не отнекивался, накрутил на шею все бинты, что у него были. Конечно, помяли, покрутили, постучали, но отпустили. Отпустили бедного молодца на расправу.
Командир отряда, майор Берг, ждал Сергея у дверей медчасти. И далеко не с распростертыми объятиями. Служба, как на флоте, так и для флота, имеет свои особенности, в том числе и лексические. Поэтому вместо приветствия и вопроса о состоянии его здоровья, пришлось Родину выслушать очень интересную лекцию о своем происхождении. А так же о происхождении некоторых летчиков и конструктивных особенностях их организмов. Генеалогическое древо получилось длинным и запутанным. Оставалось только удивляться столь обширным познаниям командира. Тем более что в личном деле, Родин был в этом уверен, таких подробностей быть не могло. Познания начальства видимо были безграничны. Пришлось лекцию прервать, а то Сергей уже начал опасаться за здоровье командира, лицо которого приобретало, по ходу монолога, цвет вареной свеклы. Способ он выбрал, наверное, единственно возможный в данной ситуации. Дождавшись, когда у начальства возникнет секундная пауза, дышать ведь тоже надо, как положено по уставу громко и четко, стоя по стойке смирно и поедая начальство глазами, выдал сакраментальное: «Никак, нет! Товарищ командир!»
Маленькие, серые, как балтийская волна, глаза Берга расширились до размеров, явно не предусмотренных природой. Набранный в грудь запас воздуха с шумом вышел, чуть ли не через уши.
— Что, никак нет? — вырвался вопрос из глубины командирской души.
— Не рожденный, а рождённый. И не сортире, а в стойле.
— Кто, рожденный? — Изумление командира было искренним и глубоким как Марианская впадина.
— Я. Товарищ командир!
— Что, ты?
— Я рождён в стойле. Матушка до дома не успела.
Наконец, командир, решил поинтересоваться здоровьем своего подчиненного.
— Родин. Ты случайно головой не ударился?
— Так точно, ударился. Только не головой, а шеей. Точнее по шее.
Берг с минуту смотрел на это явление природы, которое в документах официально именовалось летчиком-наблюдателем Родиным Сергеем Ефимовичем. Наконец, видимо связав это явление с окружающим миром и текущей обстановкой, расхохотался. Причем смеялся он так же самозабвенно, как только что разносил беднягу летнаба.
Отсмеявшись и вытерев выступившие от смеха слезы, Берг, все ещё улыбаясь, хлопнул Родина по плечу.
— Молодец. Уел командира. Так мне старому матершиннику и надо. Ладно, орел. Пошли в штаб. А по пути расскажешь, что там у вас произошло.
А что собственно было рассказывать? Удар, треск и тандемная установка приказала долго жить. Случилось все на высоте метров двести. Тяжелая летающая лодка без двигателя, это обычный утюг, и, как и положено утюгу парить, не способна. Резкое снижение, считай падение. Удар о деревья. Сначала правым крылом, а потом и всем остальным. Двигатель с передней опоры сорвало и накрыло кабину. Ну, а дальше — сплошное, его личное, Сергея Родина, везение. На словах все просто, коротко и понятно, а писать пришлось много, долго и нудно. Рапорт. Отчет. Доклад. Хорошо, что все, когда-нибудь, заканчивается. Закончился и этот день. Первый день Родина в этом мире. Для начала — недурственно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
