Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Служба независимого маркетинга давала рейтинг отелей, существующих в Нью-Йорке. Были разосланы пятнадцать тысяч анкет деловым партнерам корпорации «Отели Хейл», чьи адреса хранились в памяти компьютера банка данных корпорации, Возвращенные анкеты — корпорация оплатила почтовые расходы — давали ответы, в частности, на вопрос о том, что привлекает туристов в том или другом отеле.
Отдел дизайна предлагал возможный неповторимый стиль отеля, начиная с бального зала, не обходя вниманием рестораны, и кончая последним колечком для салфетки.
Управляющие существующими отелями компании докладывали о том, какие услуги предлагает гостиничный бизнес по всему миру, какие особые услуги предоставляют своим клиентам отели корпорации, чего недостает в том или ином отеле, и особенно обращали внимание на то, что может предложить новый отель системы «Хейл», чтобы он стал более желанным для клиентов, чем любой другой в городе или даже в мире.
Все возможности были прокручены так и эдак.
Элизабет-Энн докладная ошеломила. Ничего подобного вначале не было. В докладной не осталось даже маленького местечка для предвидения, инстинкта, шанса и простора для игры ума. Она почувствовала себя ненужной, словно осталась единственным динозавром, бродящим по современному миру. И у нее не возникало чувство удовлетворения тем, по какому пути пошел мир бизнеса. В эпоху компьютеров и космических съемок ей не оставалось ничего другого, как склониться перед трудом составителей докладной. Но это не значило, что Элизабет-Энн должна полюбить все это. Документ оказался таким… таким сухим и кратким. Возможность ошибки сводилась до минимума. Но словно от этого из дела ушла жизнь.
Элизабет-Энн почувствовала укол сожаления и всплеск благодарности. Именно благодарности за то, что родилась в свое время, когда человек мог еще мечтать, трудиться и воплощать свои замыслы, имея только веру и тяжко работая для этого.
Она закрыла докладную, заложив большим пальцем место, где остановилась. Сняла очки, потерла переносицу и засмотрелась в залитое дождем стекло. Видимость стала еще хуже, чем раньше, и барабанная дробь капель по крыше, хотя и приглушенная, не затихала ни на минуту.
Резким жестом Элизабет-Энн бросила доклад обратно в кейс. Глупо было вообще открывать его. У нее совсем не было сейчас настроения работать. Элизабет-Энн не удавалось просто отвлечься от душевной боли, мучившей ее. Не было возможности увернуться от правды. Может быть, после окончания путешествия ее мозг вернет себе рациональность и спокойствие, когда она снова будет уверена в своем будущем, она сможет взяться за доклад. Но не раньше, чем это произойдет.
Не раньше, чем опухоль, о которой знают только она и врачи, будет вырезана, извлечена из ее тела.
Врачи заверили, что у нее хорошие шансы, несмотря на возраст.
Но почему тогда ее не оставляла мрачная уверенность в том, что она умирает? Что это лишь начало конца?
7
Воспоминания. Так много воспоминаний.
Время будто остановилось, минуты перестали уходить.
Дороти-Энн почувствовала что-то мягкое и восхитительно холодное у себя на лбу. Открыв глаза, она слабо улыбнулась миссис Рамирес.
— Я боюсь, — прошептала молодая женщина.
— Не надо бояться. — Мексиканка улыбнулась ей мягкой, успокаивающей улыбкой. — Все будет отлично. Все обернется к лучшему. Видите? — Миссис Рамирес перестала вытирать лоб Дороти-Энн, поднесла руку к воротнику блузки и достала маленький сверкающий медальон на тонкой золотой цепочке. — На этом медальоне изображена Богородица. Я его никогда не снимаю. Хосе, один из моих племянников, вместе с женой совершили паломничество в Фатиму[33] и принесли его оттуда. — Она помолчала. — Медальон был освящен. — Вдруг, повинуясь порыву, Фелиция отложила тряпку, подняла руки, расстегнула цепочку и надела ее на шею Дороти-Энн. — Теперь вы будете носить его. Пресвятая Богородица хранит меня. А теперь она будет хранить и вас тоже.
— Спасибо, — прошептала Дороти-Энн.
Она провожала взглядом миссис Рамирес, пока та полоскала тряпку в тазу. Потом крупная женщина пересекла комнату и остановилась в тени около порога.
— Пойду посмотрю, что там с телефоном. Может быть, его уже починили.
До Дороти-Энн доносился голос миссис Рамирес, но лицо ее вдруг изменилось и перестало быть лицом мексиканки. Перед ней неожиданно предстало красивое лицо с упрямым подбородком и правильной линией скул, серебристые волосы и чарующие аквамариновые глаза, мудрые, все понимающие.
Дороти-Энн негромко вздохнула и закрыла глаза.
— Прабабушка, — прошептала она, понимая, что этого не может быть. Ни здесь, ни сегодня, ни вообще больше никогда.
* * *В этот день она видела свою прабабушку живой в последний раз.
Еще три коротких дня, и жизнь, продолжавшаяся большую часть этого века, закончится.
Это был вечер самого большого триумфа Элизабет-Энн Хейл. Империя, основанная на пустом месте, обрела свой венец.
Драгоценным камнем в короне явился «Замок Хейл».
Он стал блестящим свершением Элизабет-Энн, прочным памятником ей, ее семье, ее мечте.
Только теперь, оглядываясь назад, Дороти-Энн поняла, что тот день, когда прабабушка задумала «Замок Хейл», и был началом конца. Ей следовало понять это сразу — самый большой из всех гранд-отелей станет последним делом Элизабет-Энн. Но откуда она могла знать об этом? Прабабушка создавала и расширяла свои владения всю жизнь. В этом заключался смысл ее жизни. Только когда все было кончено и Элизабет-Энн умерла, правнучка поняла правду.
Долгие годы прабабушка втайне от всех сражалась с раком, никому не говоря ни слова. Она отсылала тех, кого любила, в деловые поездки или в путешествие или исчезала сама, как предполагалось, для отдыха, но на самом деле отправлялась в больницу на операцию или лечение. Все это миссис Хейл проделывала спокойно, за спиной у всех. И пока рак все глубже и глубже вгрызался в тело, а ее время подходило к концу, Элизабет-Энн начала строить самый большой отель из всех построенных ею и сражалась за жизнь до того дня, пока все не было завершено.
Случившееся только доказало Дороти-Энн, насколько мало знала она эту замечательную женщину, с которой была так близка всю свою жизнь.
Все эти годы, проведенные вместе. И даже в конце Элизабет-Энн не доверила так тщательно хранимую тайну.
«Ох, ну как же я могла быть такой слепой»?
Трое суток бессонными днями и ночами мучила себя Дороти-Энн этим вопросом.
«И даже в тот последний вечер я не поняла, что она вот-вот умрет».
Но как она могла догадаться? Даже в тот последний в жизни Элизабет-Энн вечер, в течение церемонии открытия новейшей звезды в ожерелье ее отелей, старая женщина собрала все остающиеся силы, и создалось полное впечатление, что все в порядке и с миром и с ней самой.
Открытие отеля оказалось чем-то большим, чем просто церемония. Оно стало прощанием Элизабет-Энн со всем, что ей было дорого, со всеми, кого она любила.
Но об этом никто и не догадывался, пока все не было кончено.
Огромный бальный зал в «Замке Хейл» был заполнен до предела возможности. Приглашение получили две тысячи человек, пришли больше восьмисот. По просьбе Элизабет-Энн Дороти-Энн стояла на помосте с правой стороны инвалидного кресла, а Фредди — с левой. Они оба держали прабабушку за руки. Позади стояла мисс Бант, молча, с суровым выражением лица — сфинкс, лишенный эмоций, только ее глаза выдавали недовольство настойчивым желанием Элизабет-Энн посетить мероприятие, которое сиделка считала совершенно бессмысленным. Немного в стороне стояли Генри и Чесси. Регина не решилась проделать путешествие из Калифорнии ради такого случая.
Лицо Дороти-Энн сияло от гордости. Ей казалось, что никогда еще она не видела прабабушку такой красивой, как в этот особенный вечер. В том, как пожилая женщина сидела в инвалидном кресле, проглядывало нечто царственное, словно она находилась не в коляске, а на троне. «А почему бы ей и не вести себя так?» — спросила Дороти-Энн у самой себя. В конце концов, Элизабет-Энн — верховный правитель империи, раскинувшейся по всему земному шару. Она истинная королева с головы до пят.
В девяносто лет ее глаза блестели, а аквамариновое шелковое платье придавало ей нежную, сияющую красоту. На лице застыло выражение церемонного интереса, словно ее развлекала армия придворных шутов. Иногда она чуть поворачивала голову и посматривала на Дороти-Энн, едва заметно подмигивая ей, словно говоря: «Видишь? Видишь, что мы сделали с тобой вместе, ты и я? Все веселятся, пируют. Они раболепствуют передо мной и говорят то, что, как им кажется, мне хотелось бы слышать, но в глубине души они все ненавидят меня. И знаешь, почему? Они гадают, как это нам удалось сделать такое, вот почему! Но мы им никогда не откроем тайны. Интуиция и тяжелый труд, преданность мечте, отдача каждой частички своей энергии — вот благодаря чему мы достигли этого. А эти дураки ни о чем и не догадываются! Им всем кажется, что это своего рода удача, или волшебство, или, что еще хуже, мой талант! Ох, если бы они узнали правду, как бы они были разочарованы».
- В Нью-Йорк за приключением - Энн Макалистер - love
- Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре - love
- Аптекарша - Владимир Соллогуб - love
- Любовь и месть - Джоанна Линдсей - love
- Западня - Сьюзен Льюис - love
- Лорена - Фрэнк Слейтер - love
- В радости и в горе - Кэрол Мэттьюс - love
- Предвыборная страсть - Николай Новиков - love