Отчаявшись, Александр Васильевич в тот же день послал императрице прошение «уволить меня волонтером к союзным войскам, (так) как я много лет без воинской практики по моему званию» (Д III. 347). 2 августа Екатерина II ответила отказом: «Ежечасно умножаются дела дома, и вскоре можете иметь тут по желанию вашему практику военную много. Итак, не отпускаю вас поправить дела ученика вашего (принца Кобурга), который за Рейн убирается (отступая из Нидерландов)… А ныне, как и всегда, почитаю вас Отечеству нужным, пребывая к вам весьма доброжелательной» (Д III. 351).
Впоследствии Екатерина Великая заявила: «Я послала две армии в Польшу — одну действительную, другую — Суворова». «Действительными» были корпуса Н.В. Репнина в Литве и И.А. Игельстрома в Польше. Ими силился управлять из Петербурга президент Военной коллегии Н.И. Салтыков, писавший: «Теперь не время думать о победах, а нужно собрать (русские войска) и узнать, где, кто, сколько, чтобы думать и рассуждать можно было»{150}.
Но «рассуждать» было поздно — честь русского оружия уже пора было спасать. Действовавшие там генералы сделать этого не могли. «В Польше начальникам нашим, — ядовито отозвался о них Суворов, — вместо того, чтобы быть в невежественной нерешительности и плавать в роскоши, надлежало соблюдать непрестанно бдительность, перу их сотовариществовать их мечу, и искру, рождающую пожар, последним вмиг затушить» (Д III. 333). Однако мечи, судя по всему, оказались такими же тупыми, как головы и перья.
Поэтому Екатерина II, видимо, и поручила дело старику Румянцеву, который немедля обратился к Суворову. 7 августа Петр Александрович поручил Александру Васильевичу поддержать прусскую армию в Польше и русский корпус в Литве, не дав, впрочем, армии: «Ваше имя одно… подействует на дух неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи». Прекрасно обученные Александром Васильевичем войска остались на границе для защиты от турок. Румянцев обещал выделить в Польшу два небольших корпуса: по 3 батальона, 5 эскадронов, 250 казаков и 4 орудия. И просил Суворова возглавить эти войска, чтобы сделать «сильный отворот» повстанцам в Литве (Д III. 354).
На деле ожидание формирования корпусов означало потерю времени. 14 августа Суворов ринулся из Немирова в Польшу всего с 2 полками, 2 батальонами и 250-ю казаками (Д III. 356), собирая по пути разрозненные отряды и сколачивая из них войско[89]. Легендарные молниеносные переходы делались полководцем с командами, которые он присоединял в пути. Для их обучения своей «победительной» тактике Александр Васильевич издал развернутый приказ о боевой подготовке применительно к борьбе с мятежниками в полях, лесах, болотах, на узких улицах и пр. (Д III. 359).
«Во всяком случае сражаться холодным оружием, — приказывал генерал-аншеф. — Действительный выстрел ружья от 60-ти до 80-ти шагов (43–57 м при уставном шаге в аршин. — Авт.): если линия или часть ее в движении на этой дистанции, то стрельба напрасна, а ударить быстро вперед в штыки». Ни шагающий солдат никуда не мог попасть, ни в надвигающуюся шеренгу попасть было практически нельзя.
Пехота обучалась атаковать при строжайшем, постоянно тренируемом соблюдении строя, в каре, колоннах и линиях, перестраиваясь применительно к противнику и местности. Все решения о построении и выборе направления атаки принимал командир подразделения. Он «при начале боя не ожидает никакого повеления от вышнего командира, не имеет времени ни о чем докладывать и только его о произошедшем извещает».
«Во время атаки, — требовал Суворов, — все командные слова подтверждать громогласно взводным командирам. Когда же “ура”, тогда взводные командиры в кавалерии — “руби!”, в пехоте и казаках — “коли!” (приказывают) громогласно»[90]. Генерал-аншеф строго требовал краткости и ясности команд, без возможности их двоякого толкования. Он сам рекомендовал такие команды (вдобавок к уставным), приказав немедля снимать командиров, не способных четко отдавать приказы.
В линиях Суворов рекомендовал старые три шеренги. Изначально линии предназначались для залпового, «батального» огня. Генерал-аншеф его признавал при условии, что стрельба ведется прицельно, чему солдат следовало учить. Против турок, добавлял он, залпа вообще «употреблять не должно».
В огневом бою первую линию Суворов запретил ставить на колено. Это придавало строю статичность. Вместо этого он приказал скашивать шеренги «так, чтобы второй и третьей шеренги солдат имел свой приклад у правого плеча своего предстоящего». Главное — «ни в каких построениях и в выравнивании фронта не пятиться назад. Шаг назад — смерть. Всякая стрельба кончается штыками».
В каре, как и на войне с турками, залпового огня вообще не было — только прицельный огонь с фасов и от стоящих внутри егерей. Суворов объяснил, почему: «каре никогда не стоит на месте». Это строй наступления. Солдаты могут загнуть линию в каре, например, чтобы защитить свою слабую конницу от сильной кавалерии противника, но наступление должны продолжать.
Колонна еще более предназначена к движению. В ней солдаты сразу «берут штык по-офицерски (т.е. опустив правую руку, держащую ружье под приклад). Пехоте и кавалерии Суворов рекомендовал выдвигаться для атаки, особенно в узких местах, колоннами взводов, полудивизионов, батальонов и эскадронов. Так сразу можно было атаковать «неприятельские иррегулярные толпы», которые «идут слепо вперед на картечь».
В регулярном сражении колонны можно спешно развернуть в линию без интервалов, «дабы каким интервалом неприятель не воспользовался». Или развернуть в каре и свести их в 2 линии с интервалами, в шахматном порядке, как лучше всего против турок (согласно схемам к сражению при Рымнике). Полевые укрепления берутся штыками в каре, крепости — «колоннами на штыках».
Атаки не должны быть безумными. «На неприятеля начинать атаку всегда со слабой его стороны!» — требовал Суворов. Но — с целью уничтожения главных сил. У поляков сильнейшей была кавалерия. Поэтому «главное правило: неприятельская кавалерия сбита, пехота его пропала». Против польской кавалерии, стоявшей обычно на флангах, следовало использовать сильный кавалерийский фланг (слабый же замкнуть в каре пехоты).
На требования Суворова к регулярной кавалерии историки обращали мало внимания, ошибочно считая ее неким приложением к «царице полей» пехоте. Но генерал-аншеф полагал именно регулярную конницу, которой на полях прошедших войн было не меньше пехоты, все пробивающим тараном. Его требования к конной атаке сомкнутым строем, в одну линию, стремительным карьером, были чрезвычайно высоки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
