– Погодите, дайте осмыслить. Вы хотите, чтобы я выпил вместе с вами по чашечке кофе?
– Ну, или чего-нибудь покрепче, если угодно.
– Да нет, кофе – это как раз… Как раз то, что нужно.
– То есть вы мне говорите «да»?
– Я не говорю «нет».
Миссис Шухов закатывает глаза.
– Честное слово! Думаю, если бы я отыскала в словаре слово «тупица», то толкование было бы коротким: «мужчина».
17.53
Миновав Площадь «Дней», Фрэнк с миссис Шухов переходят дорогу, запруженную общественным транспортом. Сумерки достигли той стадии, когда у половины машин фары уже зажжены, а у половины – еще нет. На лиловом небе видна луна. Сейчас она находится в первой четверти: левая половина – пепельно-темная, правая – цвета слоновой кости, в крапинках. Взглянув на луну, Фрэнк думает: Нет, ночь не принадлежит «Дням». Во всяком случае, пока не принадлежит.
На узкой улочке по другую сторону от дороги они с миссис Шухов находят кафе. Тротуар плотно уставлен пластмассовыми столиками со стульями, а прямо перед ними виднеется забитая мусором сточная канава. Внутри кафе заполнено примерно на четверть, и приятная (впрочем, не особенно настойчивая) официантка приглашает двух новых посетителей занять понравившиеся им места. Миссис Шухов выбирает «кабинет», и они с Фрэнком садятся по разные стороны стола, устраиваясь поудобнее на мягких скамейках.
Фрэнк окидывает взглядом выцветшие плакаты в рамках, изображающие континентальные морские курорты и иноземные природные достопримечательности, смотрит на вьющееся растение, оживляющее веерообразную решетку возле кухонной двери, на других посетителей, которые или болтают, или в одиночестве изучают вечерние газеты. Если бы он утверждал, что не нервничает, это было бы ложью. Ведь последний раз он бывал в публичных кафе очень давно – лет в двадцать с небольшим.
– Ну вот, – говорит миссис Шухов, положив локти на стол.
– Ну вот, – вторит ей Фрэнк, а сам роется в уме: надо как-то вести разговор. – Ну вот, – повторяет он. Потом говорит: – Ваши глаза. Ваши глаза уже не такие красные, какими были в последний раз, когда я их видел. Вас видел.
Миссис Шухов довольна, что он хотя бы смотрит в верном направлении.
– Эта охранница – Гоулд, ведь ее так звали? – Гоулд купила мне коробочку для контактных линз, какой-то чистящий раствор и даже флакончик с глазными каплями. Причем на свои деньги! И она, и вы – как вы заступились за меня там, в Следственном отделе… Ну, словом, даже не знаю, что я такого сделала, чем заслужила подобную доброту!
– Значит, вы сейчас хорошо видите?
– Наоборот, ничего не вижу! – отвечает она со смехом. – Мои линзы – у меня в сумочке. Странно, что вы не заметили, как я всю дорогу щурилась и косилась.
– Да у меня самого сейчас небольшая неприятность с глазами. – Остаточный зуд от перечной жидкости у него еще не прошел, и глазные яблоки до сих пор чесались.
– Они действительно у вас красноватые. Может быть, вам стоит воспользоваться моими глазными каплями.
– Может быть.
– А вы знаете, что, кроме глаз, все, что мы показываем внешнему миру, – мертвое? – спрашивает миссис Шухов. – Кожа, волосы, ногти, даже полость рта, – все это оболочка из мертвых тканей, в которую мы прячемся, чтобы защитить свою плоть, свои внутренние органы от губительного воздействия кислорода, а единственные живые частички самих себя, которые мы показываем друг другу, – это радужки наших глаз, видные сквозь роговую оболочку. Вот почему так важен зрительный – глаза-в-глаза – контакт, и между незнакомцами, и между друзьями: ведь только так мы можем поведать друг другу истину о себе, показать не смерть, а жизнь.
– Как интересно.
– Правда? Я это вычитала вчера в одном научном журнале, в «Газетах и периодических изданиях».
– Приятно слышать, что вы не совсем напрасно потратили время.
– Мистер Хаббл, – говорит миссис Шухов, качая головой, – вы бы руку что ли поднимали или подмигивали, ну хоть какой-то знак подавали бы, когда хотите сострить. Такой сухой юмор, как ваш, трудно уловить.
– Извините.
– Извиняться ни к чему. Мне даже нравится. Это я так просто заметила.
– А знаете, миссис Шухов… – Фрэнк встает. – Если не возражаете, я бы действительно воспользовался вашим предложением насчет глазных капель.
– Ну разумеется. – Миссис Шухов шарит у себя в сумочке и вынимает маленький пластмассовый флакончик конической формы с бросающимся в глаза логотипом «Дней» на ярлычке. – А еще, прошу вас, называйте меня Кармен.
Фрэнк берет флакончик и направляется в уборную.
В мужской уборной сильно пахнет хлоркой и сосновым освежителем воздуха, чуть менее сильно – мочой. Фрэнк закрывает дверь и осторожно подходит к раковине. Потупив голову, будто в мольбе, он склоняется над раковиной и медленно всматривается в заляпанное тусклое зеркало.
Вот оно, его отражение, такое же, какое недавно показалось ему в треснувшем стекле экранчика «сфинкса». Оно явилось само собой и сразу, не дожидаясь особого приглашения. Надежное, неподвижное, оно тоже смотрит на него – перевернутый слева направо Фрэнк собственной персоной, находящийся в уборной кафе, тоже перевернутой слева направо. Он здесь, здесь, и с этим зрительным свидетельством никак не поспоришь.
Фрэнк оглядывает себя сбоку. Оглядывает себя сверху вниз. Оглядывает себя исподлобья.
Он не хочется задаваться вопросом, отчего это произошло, потому что боится все погубить: так лопается мыльный пузырь в руке ребенка, попытавшегося его схватить. Он только знает, что это как-то связано с белой тигрицей.
Белая тигрица не прошла мимо, не выказала ему презрение. Внимательно обнюхав его и потом слегка заурчав, она его приняла.
Она приняла его в беспокойный зеленый мир Зверинца. Она, по сути, сказала ему: «Здесь, как и в лесах, откуда я родом, все приходит и уходит. Хищник пожирает добычу. Травоядные питаются растениями, плотоядные питаются травоядными. Все идет кому-то на пользу. Отмершая растительность, живые существа – все это имеет свое назначение и свое место. Все вырастает, чтобы превратиться в тлен и чтобы потом выросло что-то новое. Таков природный промысел – вечное движение туда-сюда, взаимный обмен, купля-продажа. Да ты и сам это знаешь. Может быть, ты об этом и не догадывался, но все равно всегда это знал».
Мисс Дэллоуэй попыталась его убить. Тигрица убила мисс Дэллоуэй.
Взаимный обмен. Туда-сюда.
Тигрица его приняла. Поняла его. Постигла.
И он вдруг осознает, что неприметность – отнюдь не проклятье, как он полагал раньше. Ему вспоминается природный камуфляж тигрицы, то, как она сливалась с фоном, но от этого не теряла ни мощи, ни великолепия, ни смертоносной точности прыжка. Неприметность означает слитность, но до необходимого предела, не более. Нужно быть частью фона, но лишь отчасти. Важно достигать равновесия, этой черты, которая проходит между двумя крайностями, этой тонкой серой полоски, узкой территории пересекающихся теней. За тридцать три года он позабыл, где проходит эта черта и как до нее добраться, – только и всего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
