Он выдавливает по две капли жидкости в каждый глаз, и раздражение, оставшееся от перечного спрея, унимается.
Бросив прощальный взгляд в зеркало на свое отражение, Фрэнк выходит из уборной.
Миссис Шухов взяла на себя вольность заказать кофе для них обоих. На столе уже дымятся две доверху полные чашки. Фрэнк ловит себя на том, что ищет взглядом нечто – и не находит. И быстро соображает, что же он ищет: логотип «Дней». Здесь нет логотипа «Дней» – ни на чашках, ни на блюдцах.
Он садится и благодарно делает глоток. Может быть, это были и не самые лучшие в мире кофейные зерна, какие можно купить за деньги, – зато это лучший кофе, какой он пробовал за свою жизнь.
По всему кафе разносятся обрывки разговоров. За окном быстро темнеет. Загораются уличные фонари, льют резкий оранжевый свет. Так и чувствуешь: город заворачивается сам в себя, как закрывающийся на ночь цветок.
Напротив него выпрямясь сидит миссис Шухов – Кармен, ее зовут Кармен. Хорошая осанка. Красивые черты лица. Она ждет, когда он заговорит. Хочет, чтобы он заговорил.
Наверное, он расскажет ей о том, как прошел его день. Ведь даже по меркам «Дней» это был кошмарный день. Наверное, он расскажет ей о том, на что ему пришлось пойти, чтобы сдержать данное ей обещание и вернуть ее «платину», о том, как он преследовал Книжного Червя, о бомбе. Как знать? И глядишь, в ходе рассказа, благодаря своему засушенному юмору, он даже сумеет рассмешить ее.
Завтра все может измениться – а может и остаться прежним. Завтра он может улететь в Америку – а может снова явиться на работу, как обычно. Но сейчас есть только этот вечер, есть женщина, которую он заинтриговал, которая хочет получше узнать его. Так пускай завтрашний день (когда он наступит) сам о себе позаботится.
А «Дни» будут стоять вечно.
Эта мысль приносит странное утешение.
«Дни» – эта постоянная, неизменная, устойчивая глыба, слишком огромная и прочная, чтобы претерпевать перемены, – будут стоять вечно.
44
Шива: в ортодоксальном иудаизме – семидневный период траура по родителю, супругу, брату или сестре
18.00
Шесть часов!
Пёрч вскакивает на ноги. Он так увлекся составлением меню на завтра и списка продуктов, которые необходимо купить, что совершенно потерял счет времени.
Он поспешно выходит из своего кабинета. На кухне пусто и чисто. Братья предпочитают готовить вечернюю еду сами, каждый у себя, и ужинают по отдельности: одиночество – необходимый противовес целому дню, проведенному в обществе друг друга. Поэтому все кухонные работники, как обычно, навели тут порядок и разошлись по домам.
Как правило, к шести часам в Зале заседаний остается только один из братьев – тот, кто был дежурным председателем. Он сидит допоздна, завершая дневные труды: подводит итоги дня, сверяет цифры продаж и передает сводки в агентство печати, которое затем распространяет эти данные в средствах массовой информации. Пёрчу хочется подробно расспросить господина Чедвика о сегодняшнем взрыве. Час назад в радиовыпуске новостей уже сообщалось, что поступают сведения о чрезвычайном происшествии в «Днях». Никакие подробности еще не подтверждены, сказала ведущая и пообещала информировать слушателей о развитии событий. Но Пёрчу не терпится – пока журналисты выведают правду, пройдет много времени; лучше он напрямую обо всем узнает от одного из братьев Дней: вот маленькое преимущество человека, который вхож к владельцам первого и (что тут еще скажешь?) крупнейшего гигамаркета в мире.
К своему удивлению, войдя в Зал заседаний, Пёрч застает там всех братьев в сборе, но, разумеется, искусно прячет свое удивление.
Братья сидят вокруг стола, каждый на своем стуле. Темная сторона купола занимает все три створки окна – от угла до угла, от края до края, сплошная стена черноты, а верхний свет братья не зажигали. Пёрч едва различает их лица. Впрочем, он видит их глаза: когда он входит, все они оборачиваются – все, кроме мастера Криса, который неуклюже взгромоздился на свой потешный трон и, кажется, уснул.
Мастер Крис тоже здесь? Чудеса, да и только.
Пёрч приближается к столу, но никто из братьев не заговаривает. Их глаза следят за ним, мерцая в темноте, и никто не обращается к нему, что довольно странно. Странным кажется и запах, щекочущий Пёрчу ноздри тем сильнее, чем ближе он подходит к столу, – резкий, чистый металлический запах, будто бы очень знакомый, хотя Пёрч никак не может опознать его.
Он замечает на ясеневой половине стола какие-то темные пятна – вроде пролитого масла. Похожие пятна он уже заметил на рукоятке рубильника, когда только входил в зал, но тогда счел, что это обман зрения, что просто глаза не успели привыкнуть к темноте. А вот пятна на столе – не видимость, они точно есть, да и на ковре рядом тоже видны. Пёрч мысленно ворчит. Ему придется до полуночи стоять на четвереньках, отскребая это.
Он останавливается в метре от стола, так что Понди оказывается слева от него, а Крис – справа.
– Я пришел справиться, не будет ли каких-нибудь распоряжений, господа.
Некоторое время все молчат, потом Понди говорит:
– Раз ты об этом спрашиваешь, Пёрч, я думаю, мы все не прочь перекусить. Что-нибудь простое. Сможешь быстро соорудить нам что-нибудь? – Его голос будто исходит из каких-то недр, звучит гулко и пусто, как со дна колодца.
– Перекусить? Конечно, сэр. Думаю, в холодильнике еще остался холодный ростбиф. Сэндвичи с ростбифом вас устроят?
– Сэндвичи с ростбифом – как раз то, что нужно.
– Семь порций? – спрашивает Пёрч, бросая быстрый взгляд на спящего Криса. В том, как он сидит, есть что-то странное: руки бессильно висят, подбородок уперся в грудь…
– Разумеется, – отвечает Чедвик. – Семь сэндвичей. По одному для каждого.
– Потому что мы здесь собрались всемером – правда, Пёрч? – говорит Субо.
– В этом не может быть никаких сомнений, мастер Субо, – соглашается неутомимо-флегматичный дворецкий.
– Потому что магия Семерки имеет жизненно важное значение для успеха магазина, – вставляет Серж. – Так говорил наш отец.
– Именно так он и говорил, сэр.
– И это правило нельзя нарушать, – добавляет Питер.
– Ни в коем случае, мастер Питер.
Братья говорят глухими, замогильными голосами, словно люди, чудом выжившие в крушении поезда, и Пёрчу приходит в голову мысль – уж не поразил ли их какой-то замедленный шок, наступивший после взрыва.
– Больше распоряжений не будет? – осведомляется он.
К тому времени его глаза уже привыкли к тусклому освещению, и, приготовившись уходить, он хорошенько всматривается в фигуру младшего сына Септимуса Дня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
