Она нахмурилась. "Но она предназначена только для них?"
Я пожал плечами. "Ты голодна. Это еда. Как думаешь?"
"Думаю, что не хочу, чтобы кто-нибудь злился на меня. Злился еще больше."
В некоторых вопросах малышка обладает большим здравым смыслом, чем я.
Эбенизер тотчас же отправил Стража обратно, чтобы тот привел меня к нему в комнату, и уже сказал человеку обеспечить, чтобы Молли ела с буфетной стойки. Я пытался не улыбаться. Эбенизер верил, что ученики всегда голодны. Даже представить не могу, кто ему такое внушил.
Я окинул взглядом его приемную, обставленную книжными полками, заваленными до скрипа. Эбенизер был разносторонним чтецом. Книги Кинга, Хайнлайна и Клэнси стояли на одной полке с Хокингом и Ницше. Различные варианты великий религиозных писаний мира смешивались с трудами Юлия Цезеря и Д. Г. Лоуренса. Сотни книг были ручной работы и рукописными, включая освещенные гримуары с музейными значимыми названиями можно было бы легко украсть, если представился бы шанс. Книги были впихнуты как вертикально, так и горизонтально, и хотя корешки в большинстве своем отсутствовали, мне было ясно, что понадобилось бы терпение Иова, чтобы найти что-нибудь, пока не вспомнишь, куда ее в последний раз положили.
Только одна полка выглядела опрятно.
На ней стоял ряд обтянутых кожей дневников, все явно одинакового дизайна, но сделаны из едва различимой кожи и едва отличимой окраски, превратившейся независимо друг от друга в различные текстуры и оттенки. Справа налево книги становились старше, более потрескавшимися и потрепанными. Крайняя левая пара выглядела так, словно грозила превратиться в пыль. Стоявший справа дневник выглядел как новый и был открыт. Перо прижимало страницы, может быть страниц тридцать.
Я взглянул на последнюю видимую страницу, по которой плыли строчки начертанные твердым, массивным почерком Эбенизера.
… кажется очевидным, что он понятия не имеет о первоначальном намерении острова. Время от времени, я не могу не думать о такой штуке, как судьба — или по крайней мере некоторой высшей силе, пытающейся организовать события для нашей пользы, несмотря на все, что мы, к своему невежеству, делаем, чтобы препятствовать ей. Мерлин тотчас же потребовал, чтобы мы взяли мальчика под наблюдение. Я думаю, что он чертов глупец.
Рашид сказал, что предупреждение его об острове оказалось бессмысленным. Он хорошо разбирается в людях, но я не уверен, что он прав на этот раз. Как правило, у мальчика голова крепко сидит на плечах. И из всех чародеев, которых я знаю, он среди трех или четырех, которых бы я хотел видеть занимающих эту специфическую должность. Я верю его мнению.
Но в тоже время, я верил также и Мэгги.
Голос Эбенизера прервал мое чтение. "Хосс," сказал он. "Как твоя голова?"
"Полнится вопросами," ответил я. Я закрыл дневник и протянул ему перо.
Глаза моего старого наставника коснулась улыбка, стоило ему принять от меня перо: он намеревался показать мне то, что написал. "Мой дневник," сказал он. "Что ж. Последние три мои. Предыдущие — моего господина."
"Господина, а?"
"Это слово не было грязным, Хосс. Оно значило учитель, проводник, защитник, профессионал, эксперт — так же как и отрицательное значение. Но в человеческое природе заложено помнить плохие вещи и забывать хорошие, полагаю." Он постучал три предыдущие книги до его собственной. "Записи моего господина." Он постучал по следующим четырем.
"Записи его господина, и так далее, вплоть до сюда," он очень осторожно коснулся первых двух книг."Больше невозможно разобрать, что в них написано, даже если разберешься с языком."
"Кто написал эти две?"
"Мерлин," просто сказал Эбенизер. Он потянулся мимо меня, чтобы поставить свой дневник на место. "Недалёк тот день, когда думаю мне понадобиться твоя помощь, чтобы позаботиться о них."
Я перевел взгляд со старика на книги. Дневники и личные размышления мастеров-чародеев более чем за тысячу лет? Господь милосердный…
Это будет чертовски интересное чтение.
"Может быть", сказал Эбенизер, "у тебя найдется одна или две собственных мысли, когда-нибудь, которые ты захочешь записать"
"Оптимист навсегда, сэр".
Он коротко улыбнулся. "Что ж. Что привело тебя сюда, прежде чем ты отправился на судебное заседание?"
Я передал ему конверт, который дал мне Винс. Он нахмурился, а затем начал просматривать фото. Он нахмурился сильнее, до тех пор пока он не добрался до самого последнего снимка.
Его дыхание замерло, и я был уверен, что он все понял. С мозгами у Эбенизера все в порядке.
"Черт возьми, Хосс," тихо сказал Эбенизер. "На этот раз думал наперед?"
"Даже сломанные часы порой идут верно," сказал я.
Он положил снимки обратно в конверт и отдал мне. "Хорошо. Как ты собираешься их обнародовать?"
"На судебном разбирательстве. Прямо перед окончанием. Хочу, чтобы он подумал, что он избежал наказания."
Эбенизер фыркнул. "Ты приведешь Старейшину Мэй и около пятиста бывших сторонников ЛаФортиера в страшную ярость."
"Да. Глаз не мог сомкнуть прошлой ночью, так беспокоился о них."
Он фыркнул.
"У меня есть теория кое о чем."
"Какая?"
Я рассказал ему.
Предложение за предложением, лицо Эбенизера темнело. Он повернул руки ладонями вверх и взглянул на них. Они были широкие, сильные, и, казалось, покрыты трудовыми мозолями — они были твердыми. На одной его ладони, на которую он упал во время прошлой ночной схватки, красовалась ссадина. Пальцы были запачканы чернилами.
"Мне нужно будет кое-что сделать," сказал он. "Тебе лучше идти."
Я кивнул. "Увидимся там?"
Он снял очки и начал аккуратно протирать их платком. "Да."
* * *
Судебное разбирательство началось меньше чем через час.
Я сел на каменную скамью, расположенную сбоку от помоста, Молли пристроилась рядом. Мы были свидетелями. Мыш сидел на полу подле меня. Он тоже будет свидетелем, хотя только я один об этом знаю. Все места были заняты. Именно поэтому Совет чаще собирался в различных местах в мире, а не постоянно в Эдинбурге. Просто не было достаточно просторно.
Стражи встали по всему периметру вокруг помоста, в дверях и в проходах между рядами скамей. Все присутствующие были облачены в официальные робы, ниспадающие черные, с шелковыми и атласными накидками, окрашенными в различные цвета и различной выкройки, в зависимости от статуса среди членов Совета. Синие накидки принадлежали членам, красные — тем, кто находился на службе уже более века, с вплетенной серебряной нитью была у общепризнанных мастеров алхимии, с вышитым золотым кадуцеем — у целителей, с медным шевроном около воротника — у тех, кто обладал докторской степенью в ученой дисциплине(у некоторых из них их было столько, что накидка волочилась за ними), украшенная белой Печатью Соломона для изгоняющих демонов и так далее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
