Лишь добравшись до последнего документа в конверте Ника, я начала осознавать всю безнравственность происходящего. Скрепленные степлером листы представляли собой подборку газетных статей, отпечатанные на машинке тексты и отвратительные полицейские снимки, на которых я увидела трупы и конфискованное оружие, оборудование для видеосъемок, а заодно и разбившийся вдребезги автомобиль на дне какого-то ущелья. И в первой же статье я наткнулась на знакомое имя: Александр Резник, известный в определенных кругах как Костяная Пила. Я безусловно смотрела на картинки бесславной смерти горячо любимого сына Резника, лишь благодаря политическим связям своего отца он сумел увернуться от нескольких обвинений в убийстве.
Я внимательно всматривалась в эти снимки, ужасаясь диким преступлениям, в которых подозревали Алекса Резника, причем одни из них явно предполагали тошнотворный акт каннибализма. В одном из сопроводительных протоколов приводились слова, сказанные Резником-младшим: «Какое же это преступление, если они сами приходят к вам и соглашаются на то, чтобы их съели?»
Вынырнув наконец из бездонной ямы жизни самого настоящего монстра, мои глаза остановились на газетной вырезке с сенсационной статьей, в которой Григорий Резник предлагал целый миллион долларов вознаграждения за «сучек-амазонок», убивших его сына. В статье цитировалось высказывание Резника: «У меня есть кое-что на них, и да поможет мне Бог. Они должны знать, что я не успокоюсь, пока не посажу их на кол».
Эти чудовищные отчеты в сочетании с открытием, что и Резник тоже охотится на амазонок, намереваясь их перебить, заставили меня так похолодеть от страха, что я была вынуждена попросить стюардессу принести мне одеяло. Похоже, ни Резник, ни аль-Акраб на самом деле вовсе не интересовались золотом амазонок; погоня, в которую оказались впутаны я и «История амазонок», была куда более смертельной, чем охота за сокровищами.
Я все еще дрожала от холода и тогда, когда устроилась в современном, но весьма удобном и спокойном номере гостиницы «Идингсхоф» в Брамше – городе, ближайшем к музею Калькризе. Выглянув в щель между задернутыми занавесками, я насчитала одиннадцать машин на парковке под моим окном, и пока я там стояла, подъехал еще один автомобиль. Но он не стал парковаться, просто немного постоял, а потом медленно выехал с площадки задним ходом. В сумерках я едва могла видеть мужчину, сидевшего за рулем, но, судя по тому, как он смотрел вверх, поднеся руку к уху, можно было предположить, что он говорит по телефону.
Отпрянув от окна, я почувствовала, как участился мой пульс. Мог ли это быть один из детективов аль-Акраба? Или кто-то из охранников Резника? Но вряд ли даже такие люди могли найти меня столь быстро. Более того, если говорить о Резнике, разве я не могла быть вполне уверенной в том, что Джеймс постарался как-то уладить все дела с ним до своего возвращения в Оксфорд? Даже если он все еще огорчен из-за меня, он все равно не мог позволить Резнику поверить в то, что я состою в заговоре с Ником. Или мог?..
Когда та машина уехала, я несколько раз прошлась по комнате взад-вперед, стараясь успокоиться. Конечно же, водитель той машины вовсе не искал меня. Просто мое воображение начало превращать каждую тень в дьявола. И на самом деле, подумала я, снова содрогнувшись, это уже начинало походить на паранойю. Теперь мне только и оставалось, что позволить шакалу убедить меня в том, что я амазонка, и тогда я могла бы действительно найти бабулю… превратившись в нее.
Я посмотрела на часы. Первоначально я планировала сразу же отправиться в музей Калькризе, но оказалось, что уже пять часов. Завтра, решила я, первым делом поеду туда, и у меня будет целый день на то, чтобы найти и расспросить ту женщину, с которой меня просил встретиться мистер Телемакос.
Убедившись в том, что дверь надежно запирается, я заказала ранний ужин в номер и наконец-то уселась за «Историю амазонок». Я твердила себе, что это великий момент в моей жизни; три недели назад я и вообразить не могла бы большего счастья, чем держать в руках этот древний манускрипт. Однако при нынешних обстоятельствах я бы, пожалуй, с легкостью обменяла его на один из пистолетов Ника.
Побледневшие буквы на хрупкой титульной странице возвещали, что «История» посвящена некоему близкому другу, оказавшемуся в изгнании, римскому поэту Овидию. Это заставляло предположить, что труд написан где-то на румынском побережье Черного моря. Удаленность места происхождения текста вполне могла объяснить то, почему этот труд никогда не входил в общеизвестное собрание латинской литературы, а передавался из рук в руки частным образом, пока наконец не был расшифрован и переписан в его нынешнем виде – предположительно в начале восемнадцатого века, решила я.
Повествование – пестрая смесь слухов и псевдонаучных рассуждений – выстраивало некую систему теорий о расцвете и гибели народа амазонок. По большей части все это было мне знакомо, однако несколько моментов оказались новыми для меня, и я была весьма рада сбежать от одержимого страхами настоящего, пусть и на время, и погрузиться в жизнь, протекавшую на юго-восточном побережье Черного моря.
– «Народы в этих краях рассказывают следующую историю, – бормотала я себе под нос, вслух переводя особенно интересные отрывки, – и утверждают, что это чистая правда. Они говорят, что после того, как амазонки потерпели сокрушительное поражение от рук могучего Геркулеса, униженные женщины, по обыкновению, перессорились между собой». – Я сделала большие глаза и откусила еще кусок от заказанного в номер шницеля «Вернер», прежде чем вернуться к тексту. – «В любом случае… По моему старомодному римскому пониманию, именно тогда юный народ амазонок разделился. Говорят, что наиболее свирепые из них отправились к Черному морю и основали прославленный город Фемискиру, в то время как остальные, уставшие от разрушений и трагических потерь во время Троянской войны, забрели в огромные леса на севере и растворились во мраке неизвестности».
Я откинулась на спинку кресла, чтобы переварить этот неожиданный поворот известной легенды. Мысль о том, что амазонки разделились на две группы, была для меня абсолютно новой, и я пыталась понять, почему никто из древних авторов никогда об этом не упоминал. Должно быть, решила я в итоге, либо это была полнейшая ерунда, либо никто, кроме П. Эксулатуса, не интересовался устными преданиями черноморского региона.
Лишь поздно вечером, уже после того, как я, почистив зубы, забралась в постель, «История» наконец-то доползла до темы, которую я жаждала увидеть в манускрипте с самой первой страницы, – сокровища амазонок.
– «Что касается прославленного сокровища амазонок, – прочла я, к этому времени уже привыкнув к помпезному стилю текста, – некоторые знающие люди поддерживают мнение, что его никогда не привозили в Фемискиру и что только дураки продолжают искать его в этих краях. Они утверждают, что тогдашняя царица амазонок, которой царь Приам доверил самые ценные предметы Трои, была как раз среди тех, кто удалился в темные леса на севере. По этой причине и возникло общее мнение, что это сокровище давным-давно утеряно, поскольку те амазонки, стерев себя с карты мира, заодно и сами исчезли с лица земли. И ни один из наших храбрых римских легионов, что стояли в земле сарматов или Великой Германии, никогда не докладывал о том, что видел там какие-либо сокровища, кроме примитивных… – я немного помедлила, подбирая подходящее для перевода слово, – безделушек, которыми так дорожили варвары и которые ни один из командиров не стал даже доставлять в Римскую империю, чтобы не позориться».
Далее в тексте излагались довольно-таки бесцеремонные замечания о северных варварах, но бледные буквы было так трудно читать в свете прикроватной лампы, что в конце концов я решила отложить дальнейшее до утра.
Я лежала в постели, и мои мысли вертелись вокруг Ника. Я пыталась вообразить себе его ярость, когда он обнаружил, что я сбежала вместе с «Историей» и его секретным конвертом… но не могла. Слишком возбужденная, чтобы заснуть, я села и снова принялась просматривать те документы, которые так потрясли меня утром, и в очередной раз прочитала сопроводительное письмо, приказывающее убивать амазонок. Могло ли быть так, что я слишком поспешила, решив, что это послание от аль-Акраба к Нику? Теперь, когда я знала об обещанном Резником вознаграждении в миллион долларов, мне казалось, что автором письма был скорее он, чем аль-Акраб.
Не в силах прийти к какому-либо выводу, я отложила письмо и снова легла. Пришло время, решила я, внимательно рассмотреть то, что, как мне казалось, я знала. Некий П. Эксулатус говорил об амазонках, двинувшихся на север… А почему бы и нет? Разве в некоторых европейских легендах не упоминались время от времени некие девственницы, посвятившие себя искусству войны? Однако до настоящего момента я лишь с презрением фыркала, натыкаясь на легенды о средневековых амазонках, живших вдоль Дуная, и об их женщине-военачальнике Шарке, которая будто бы обезглавила сотню мужчин в одной-единственной битве и изнасиловала несколько десятков пленников… прежде чем убить и их тоже.
