закладывало от криков обезумевшей матери, доносившихся из дома. Рука моего напарника легла на мою руку, заставив меня сосредоточить на нем все внимание. Я снова склонился над Карлино, чтобы разобрать его бормотание. «Он вырвал у меня сердце, — сказал он. — Самеди забрал его».
Я в ужасе посмотрел на страшную дыру, зиявшую у него в груди. Я подумал, что в него, должно быть, стреляли из винтовки с близкого расстояния. Но в таком случае я заметил бы ожог, который непременно остается от выстрела в упор. Однако там была лишь рваная рана с неровными краями, расходившимися при каждом вздохе. Я снял рубашку и попытался остановить ею кровотечение, а мой напарник еще раз попросил меня склониться к нему. «Если ты пойдешь за ним, он вырвет тебе сердце», — сказал он мне.
Карлино умер в больнице. Мы доставили его сначала в Хуму[22], а оттуда вертолетом в Батон-Руж. Я сопровождал его всю поездку, около двадцати минут. Пару раз напарник открывал глаза, но было понятно, что он умирает. Я все время разговаривал с ним и сжимал его руку; за мгновение до того, как вертолет приземлился, Карлино потерял сознание. Он умер в реанимации, подключенный к мониторам: не было пульса, давления или какой-либо жизненной активности. Но Карлино был молод, ему было тридцать четыре года, и врач упорствовал. Сделал несколько разрядов дефибриллятором — безрезультатно; затем решил сделать прямой массаж сердечной мышцы. Но когда грудную клетку открыли, выяснилось, что у агента Карлино действительно нет сердца. В медицинском заключении говорится о ручном удалении сердца через отверстие в подреберье.
— Но это невозможно, — возразил Шарбу.
— Антропологические исследования жертвоприношений, практиковавшиеся майя в Центральной Америке, — отозвался Булл, — описывают церемонию извлечения сердца у живого человека через отверстие, проделанное руками под ребрами, это называлось «удалением бьющегося сердца».
— Думаю, Шарбу не имеет в виду, что такого рода операции или жертвоприношения — называйте как хотите — невозможны, а то, что после них жертва не может оставаться в живых, тем более в течение столь длительного времени, — буркнул Джонсон.
— Это еще не все, — печально добавил Дюпри; голос его перешел на шепот, выдавая полный упадок сил. — Тело агента Карлино сохраняло признаки жизни и мозговую активность еще сорок восемь часов. Четыре дня спустя коронеру пришлось прекратить вскрытие, потому что некоторые органы все еще реагировали, так же как и отрезанная голова Джерома Лиретта. Останки обоих кремировали.
Я составил полный отчет, заверенный шерифом Терребонна и убойным отделом полиции Нового Орлеана в лице детектива Джейсона Булла. Мать Лиретта тоже сделала официальное заявление. Потом она долгое время находилась в психиатрической лечебнице. Я видел ее на днях; она сидела на балконе на Бурбон-стрит, хотя я не сразу ее узнал. Она кое-что сказала, и я понял, что окончательно она так и не поправилась…
Дюпри посмотрел на Булла и продолжил:
— Через четыре часа после того, как я сдал отчет, меня вызвало начальство и потребовало составить другой отчет, удалив все выходящее за рамки криминалистической логики. Так я и поступил.
Амайя машинально уставилась в точку на горизонте. Она не понаслышке знала о версиях, из которых удалили все нелогичное.
Глава 52
Трайтер. Знахарь
Болота
Они углубились в болота. Казалось, их поверхность пожирает свет. Амайя никогда не была на болотах, однако ощущение того, что деревья своими корнями всасывают свет, льющийся с небес, в точности напоминало то, которое она тысячу раз испытывала в лесах Базтана. Рассказ Дюпри перенес ее в ту далекую ночь, в тот лес, которые, как ей казалось, она давно забыла. Амайя вспоминала зловещую красоту и порождаемый ею ужас, и по ее спине пробежал холодок.
Они оставили вездеход на окраине пустынного поселка, расположенного неподалеку от Хумы, и снова поплыли в «Зодиаке». Медора неподвижно сидела на носу, словно гальюнная[23] фигура, украшающая пиратский корабль. Она сидела там даже во время поездки на машине, поскольку Шарбу заявил, что лучше заберется на капот, чем позволит этому существу оказаться рядом с ним в тесном салоне.
У Дюпри снова поднялась температура. Помогая ему поудобнее устроиться в лодке, Амайя почувствовала, что кожа его пылает. Временами он задремывал, иногда поднимал голову, чтобы отдать Буллу указания, которые вряд ли могли помочь им на территории, где не было практически никаких ориентиров. Они видели несколько плавучих хижин, покачивавшихся на поверхности воды; одни казались заброшенными, другие частично затонули. Вода беспрепятственно затекала в пробоины, проделанные ураганом. Вдалеке они различили как минимум три корабля и пару раз встречали местных, перевозивших свой скарб на переполненных лодках. И хотя те уверяли, что у них все в порядке, Джонсон и Шарбу обменялись взглядами, которые ясно говорили о том, что это далеко не так. До наступления темноты оставался час, и солнце все еще ярко светило в небе, но, по мере того как они углублялись во все более мрачные дебри болот, их одолевал страх, что ночь настигнет их в этих местах. Амайя снова почувствовала озноб, который заставил ее задуматься, не заболевает ли она сама.
Билл Шарбу уже предложил им вернуться в населенную местность, когда они вдруг заметили лагерь.
Это было самое странное место, которое Амайя когда-либо видела в жизни. Перед ней высились три довольно большие хижины, построенные на плавучих понтонах, которые либо стояли на якоре, либо крепились цепями к большим деревьям. Ветви деревьев, под которыми они свободно умещались, когда болото находилось на обычном уровне, теперь касались крыш. По меньшей мере дюжина лодок для ловли креветок были пришвартованы в импровизированных доках, и светящиеся гирлянды, тянувшиеся от носа до кормы, были первыми электрическими огнями, которые они увидели за последние дни. Шум, производимый генератором, смешивался с голосами людей, которые приветственно махали им руками. Амайя была уверена, что до нее доносится веселая музыка вперемешку с голосами детей и взрослых. Ее захлестнуло ощущение радости, огромного облегчения, как девочку, которая заблудилась в лесу и вышла из чащи к освещенному дому.
— Howsyamammaaneem? — крикнули им с крыльца одной из плавучих хижин.
Билл и Булл одновременно подняли большие пальцы, улыбаясь.
— Howsyamammaaneem? — повторили они в свою очередь, присоединяя свои голоса к доносившимся до них приветственным крикам.
— «Мама и они»? — спросила Амайя, заражаясь их ликованием.
— Именно так, заместитель инспектора. Луизиана считает себя матриархальным государством.
Они привязали «Зодиак» к перилам одного из домов, и дюжина рук помогла им высадиться.
Стоило Амайе задуматься о том, как выглядит трайтер, в голове у нее складывался образ колоритного голосистого шамана, вышагивающего во главе традиционного южного карнавала. С яркими перьями на голове, в
