Оглядываясь на прутское бедствие, Петр мог без труда определить, в чем состояли его ошибки. Он отбросил свою обычную тактику – соблюдать осторожность, вести выжидательную игру, оказавшуюся столь удачной в борьбе с Карлом XII. Вместо этого царь словно вошел в роль Карла и стремительно углубился в османскую территорию, доверившись в вопросе военной помощи и снабжения вероломному союзнику. Царя неверно информировали о численности турецкой армии, и он не рассчитал скорость, с которой двигался великий визирь. Он продолжал идти вперед, даже узнав, что турецкая армия переправилась через Дунай и следует на север, ему навстречу. Позже Петр объяснял, что обязан был продолжать движение, «чтобы не ввергнуть в отчаяние христиан, моливших меня [о помощи]». По сути же дела, те христиане, на которых он сделал главную ставку в своей кампании, – валахи – предали царя.
И все-таки поход Петра на Прут, хотя и неудачный, знаменовал собою открытие нового направления в русской политике. Русский царь вторгся на Балканы; русская пехота всего сорока миль не дошла до Дуная, а русская кавалерия поила из Дуная коней, и было это в 500 милях юго-западнее Киева. Не менее знаменательны были призывы Петра к балканским христианам подняться против неверных и приветствовать русских как освободителей. Это впечатляющее обращение стало семенем, брошенным в плодородную почву, и представление о том, что Россия должна выступать православной защитницей балканских славян, с тех пор прочно укоренилось и дало могучие всходы.
* * *
Поражение на Пруте и окончательный договор царя с султаном навсегда пресекли устремления Петра на юг. Со спуском русского флага и разрушением крепостей Азов и Таганрог мечта его юности и шестнадцатилетние труды ушли в небытие. «Господь изгнал меня из этого места, как Адама из рая», – говорил Петр об Азове. При жизни его черноморский флот так и не появился на свет. Устье Дона оставалось закрытым, всем русским кораблям по-прежнему запрещался выход в Черное море, опять превратившееся в «турецкое озеро». Лишь при Екатерине Великой предстояло России завоевать Крым, открыть выход из Дона, овладеть Керченским проливом и завершить наконец начатое Петром дело.
У России просто не хватало сил осуществить сразу все, чего желал Петр. Он ведь в это же самое время еще и воевал со Швецией, строил Санкт-Петербург и пытался путем стремительных реформ и преобразований превратить Московское царство в новую, находящуюся на современном техническом уровне, европейскую державу. Для этой первостепенной цели Балтийское море и Санкт-Петербург были гораздо важнее, чем Черное море с Азовом. Если бы Петр сделал другой выбор, если бы он прекратил строительство на Неве и направил всю энергию, труд и деньги на колонизацию Украины, вывел бы своих солдат и матросов из Польши и Прибалтики и бросил их против турок, то, возможно, русский флот под петровским флагом вышел бы в Черное море еще при жизни царя. Но он решил иначе. Юг покинули ради Запада, Балтика перевесила Черное море. Вообще, при Петре Россия была ориентирована на Европу, а не на Османскую империю.
Сам Петр беспристрастно оценивал свой проигрыш и четко сознавал его значение. Он писал Апраксину, что печально лишаться крепостей, в которые вложено столько труда и денег, но все же есть надежда, что благодаря этому Россия усилится в войне со Швецией, и это для русских несравненно важнее. Позже Петр дал еще более сжатую оценку случившемуся с ним на Пруте: «Моя „фортуна“ состояла в том, что я получил только пятьдесят ударов, когда мне следовало получить сто».
Глава 22
Германская кампания и Фридрих Вильгельм
Прут остался позади, а Петр с Екатериной отправились на север, в Польшу. Там и в Германии Петр собирался воспользоваться успехом Полтавы, чтобы возобновить войну против Швеции. Первым делом следовало убедить союзников – польского короля Августа и Фредерика IV Датского – в том, что несчастье на Пруте не поколебало решимости царя заставить Карла XII заключить приемлемый мир. Но еще раньше Петр намеревался посетить Германию, чтобы пройти курс лечения в Карлсбаде и присутствовать на свадьбе своего сына Алексея и принцессы Шарлотты Вольфенбюттельской. И все эти планы царя, и даже сам путь, по которому он следовал, стали возможны для него только благодаря полтавской победе. Пока шведская армия не была разгромлена, в Польше хозяйничал Карл XII, и Петр просто не смог бы проехать в Германию через польские земли. Теперь же шведов и след простыл, а сам Карл был далеко, в Турции. С тех пор и до конца дней своих Петр разъезжал по германским владениям почти так же часто и беспрепятственно, как по России.
Петру нужно было отдохнуть и оправиться от усталости, уныния и болезни, которая докучала ему в то злосчастное лето на Балканах. Уже в пути, плывя вниз по Висле в Варшаву, где он пробыл несколько дней, а потом в Торн, где он оставил Екатерину, царь почувствовал недомогание. В Познани у Петра случился тяжелый приступ и ему пришлось несколько дней пролежать в постели, прежде чем отправиться дальше, в Дрезден и Карлсбад, на воды. Лечение заключалось в очищении организма с помощью минеральной воды из источника – процесс был долгий и мучительно скучный, порой даже неприятный. Уитворт, сопровождавший Петра, докладывал своему начальству в Лондон, что царь страдает от «жестокого поноса». Петр сразу впал в тоску и жаловался Екатерине: «Катеринушка, друг мой, здравствуй! Мы сюды доехали, слава Богу, здорова и завтра зачнем лечитца. Место здешнее так весело, что мочно чесною тюрмою назвать, понеже междо таких гор сидит, что сонца, почитай, не видеть; всего пуще, что доброва пива нет. Аднакож чаем, что от воды Бог даст доброе. Посылаю при сем презент тебе: часы новой моды, для пыли внутри стеклы… болше за скоростию достать не мог, ибо в Дрездане толко один день был».
Из Карлсбада Петр поехал назад в Дрезден и провел там неделю. Он остановился в гостинице «Золотое кольцо», а не в королевском дворце, причем и там выбрал низенькую комнатку привратника, а не специальный номер для важных гостей. Он сходил на теннисный корт, взял ракетку и немного поиграл. Дважды посетил бумажную фабрику и своими руками сделал несколько листов бумаги. Заглянул к Иоганну Мельхиору Динглингеру, придворному ювелиру, чьи великолепные произведения из драгоценных камней, металлов и эмали славились на всю Европу. (Годом позже, оказавшись в Дрездене, Петр настоял на том, чтобы прожить неделю в доме у Динглингера). Он три часа провел с Андреасом Гартнером, придворным математиком и механиком, знаменитым изобретателем. Петра особенно заинтересовала его машина для перевозки людей и вещей с одного этажа в доме на другой – попросту говоря, лифт. В благодарность за прием царь подарил Гартнеру охапку соболей, чтобы тот сшил себе теплую шубу к зиме.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
